Разведчики

— Нет еще, — смутился Юрий.

— Тогда вы же не сможете узнать, что немцы намереваются предпринимать… Вот что я скажу: я и Васыль сброшены для разведывательной и диверсионной работы, для связи с населением, для помощи партизанам.

Дед Охрим поправил свой выгоревший картуз:

— Петро, я потом скажу тоби одну тайну…

— Добре, диду, — откликнулся Шохин, не придав значения словам старика.

— Тайна дуже важная! — значительно добавил дед Охрим.

На другой день утром Юрий направился к старому деснянскому врачу. Константин Игнатьевич был в саду возле своей любимой яблони «белый налив». Большой кистью он обмазывал ствол густым раствором извести.

— Вы к сыну? — посмотрел он на Юрия. — Ушел удить.

— К вам, Константин Игнатьевич, — Юрий осмотрелся: — Здесь нас не услышат?

— По секрету хотите говорить? — Врач оставил кисть и сквозь стекла пенсне пытливо посмотрел на Юрия зоркими с молодым огоньком глазами. Он вытер платком руки, разгладил седые усы и подстриженную бородку.

Юрий выжидающе молчал.

— Если к больному, — я готов.

— К раненому, — все так же испытующе глядя на врача, проговорил Юрий. — Напали на нашу девушку полицаи… Ну, один парень заступился…

— Меня подробности не интересуют. Где ваш раненый? — И, по-прежнему спокойно глядя на Юрия сквозь пенсне, добавил: — Надо, молодой человек, делать так, чтобы ранеными, а лучше убитыми, были немецкие фашисты и полицаи.

Юрий широко, радостно улыбнулся.

— Да, — продолжал доктор, — они здесь непрошеные… Пусть и пеняют на себя. Где же ваш раненый?

Тут Юрий смутился. Ведь они с Галинкой даже не подумали о том, как этот старенький человек пройдет такой далекий путь.

— Мы его спрятали на летней вырубке… По дороге на Старый Глыбов…

— Это восемь километров. Обратно мне сегодня не вернуться. — Константин Игнатьевич постоял, раздумывая, потом положил руку Юрию на плечо: — Пораньше завтра зайдите. Часов в семь и выйдем.

Глава 5

СЧЕТ ПРОДОЛЖЕН

Хмурым вернулся Шохин — шестнадцать километров отмахал, и впустую, не застал своего начальника. Правда, Шохин должен был явиться на Выдринское болото только завтра утром, но накопилось столько нового, что хотелось поговорить уже сегодня. Конечно, Гладыш может проводить работу и самостоятельно, но все-таки должен сообщить, в каком направлении его искать.

Рассуждая так, Шохин знал, что он не прав, но бесцельно пройденное расстояние вызывало досаду. Да если откровенно признаться, то хорошим настроением он не мог похвастаться уже несколько дней. Юрий, не сказавшись, уехал в Киев, а связь с подпольщиками была у Шохина только через него. Шохин выяснил, что многие комсомольцы готовы хоть сейчас уйти в партизанский отряд и в диверсионные группы, а Гладыш почему-то не разрешает начать активные действия.

Недалеко от тропинки, сворачивающей к вырубке, Шохин огляделся. Вчера и позавчера показалось, что в кустах прятался человек, но потом, идя к себе окружным путем, он не заметил слежки. Вот и сейчас как будто кто-то далеко мелькнул среди зелени. Петр продолжал путь, время от времени резко оборачиваясь, но никого не обнаружил. «Показалось», — подумал он. Придя к себе, рассказал о своих подозрениях Васылю.

— Если это слежка, доберутся и до шалаша. Надо бы опять привести его в первобытное состояние, чтобы имел вид совсем заброшенного, — закончил Шохин.

— Это недолго, — весело отозвался Васыль. Он чувствовал себя почти здоровым.

Увидев подходившую Галю, Шохин вышел к ней навстречу:

— Вернулся Юрий?

— Сегодня рано утром.

— Почему не пришел? Своим внезапным отъездом и так затормозил всю работу, — выговаривал Шохин, пропуская девушку в шалаш. — Удалось ли связаться с киевскими подпольщиками?

Галя не знала, что ответить на его вопрос.

В это время Юрий был у ее деда, а ведь говорить об Иване Лукиче она не могла.

— В пять часов к вам придет Юрко и все расскажет. Я ведь сама ничего не знаю…

Замешательство Гали не укрылось от Шохина.

— Ладно, сам расскажет. Только тебе придется вернуться в Деснянск и предупредить его: сюда пускай не приходит. Встретимся на Десне.

Шохин вышел, он хотел подыскать новое место для жилья.

Галя осталась посреди шалаша. Здесь было тихо и прохладно. Темная, в мелких зубчиках листва орешника, цепкие ветви ежевики надежно укрывали его. Но и сквозь эту густую стену зелени пробивались яркие лучи июльского солнца. Доносилось непрерывное гудение пчел, стрекотание кузнечиков. Шалаш был полон зыбкого зеленого света.

Освещенная этим мягким светом, Галя задумчиво стояла у стола. Из темного угла на нее смотрел Васыль.

— Здравствуй, Галя! — раздался его мягкий голос.

Девушка живо обернулась:

— Ты здесь? А я и не заметила. Скажи, что случилось? Почему Юрию нельзя сюда прийти?

— Подозрение у нас… Шохин два раза видел — кто-то за ним следит. Может, показалось, но мы решили все отсюда вынести, чтобы шалаш выглядел, как прежде, заброшенным.

— Давай помогу все отсюда убрать, — предложила Галя. — Полчасика побуду, отдышусь, уж очень жарко. Надо Юрия предупредить… Куда все перенесем?

— Я знаю здесь одно местечко, — откликнулся Васыль. — Пойдем, посмотрим.

На переноску пожитков времени потребовалось немного. Потом собрали валежник, прошлогодние листья, разбросали их в шалаше и перед входом.

— Ну, кажется, все, — удовлетворенно осмотрелась Галя. — Пожалуйста, Васыль, будь осторожен…

Со дня ранения прошло всего две недели, а Константин Игнатьевич уже три раза побывал на летней вырубке. Благодаря его внимательному уходу Васыль стал быстро поправляться и мог даже понемногу работать. К Гале он очень привязался. И ей с Васылем было легко, весело. Он знал много стихотворений Шевченко, часто пел старинные украинские и новые, советские песни…

Шохин не ошибся — за шалашом на вырубке вот уже несколько дней был установлен надзор: от деда Охрима не укрылись частые походы Юрия и Гали в лес, за Десну. Однажды старик и проследил за ними. «Мабуть, к партизанам идуть». И не ошибся: недаром этот молодой, высокий, с забинтованной головой здесь скрывается… А Петро молчит, не доверяет… Не хочет сказать старику правду. Вначале дед Охрим был уверен, что Петр не знает б этом, втором шалаше, и вдруг однажды видит — выходит его внук вместе с этим раненым. Поговорили о чем-то негромко, и Петр исчез в лесу. Правильно сделал дед Охрим, что не поверил Юрию, будто в Деснянске нет партизан. «Скрывае Петро, думае, шо старый чоловик в тягость будэ партизаньскому отряду». И решил поговорить с внуком. Вчера вот в Заречное прибыло еще пять полицаев, может, немцы пронюхали о парашютистах и готовят облаву? Разве это не интересно для Петра? А его и за хвост не поймаешь. Теперь уж не скроется. Бывалого партизана не так-то легко провести. «Старый став, так и кинуть можно? — думал, сидя в своей засаде, дед Охрим, наблюдая за шалашом. — Ще побачишь, Петро, якый я старый, ще дам нимчури духу!»

Увидя, что внук направился в сторону реки, дед Охрим засеменил вслед, но Петро с каждой минутой уходил все дальше.

— Петро! — не выдержал дед Охрим. — Петро, хай тоби трясця! Стой, я тоби кажу!

Шохин обернулся и, увидев деда в белой холщовой рубахе и белых штанах, остановился:

— В майське вырядились, диду? Чтобы, значит, издали было видно?

— А як другого нема? Голым не побижишь, — тяжело дыша, дед подошел к Шохину. — Я за тобой пьятый дэнь гоняюсь.

— Так это значит вас, диду, я заметил? А я-то подумал — следит кто-то. Почему ветку не заломили, как договорились?

— Заломыв, так якась паскуда начисто зныщила[7]. Ось иды сюды у гущу, бо я тоби таке скажу… — И дед направился в заросли, не обращая внимания на хлеставшие его прутья.

Шохин шел сзади. Он любил своего беспокойного старика. Любил за правдивость, за непримиримость к врагу. Сейчас он был для Петра единственным родным человеком.

7

Уничтожила.