Разведчики

— Иди. Я полежу здесь. Смотри, какая трава густая, высокая! — Гале хотелось побыть одной.

— Вместе пойдем, — приказал Юрий. — Опять на полицаев наткнешься.

Галя повиновалась. Сорвав травинку, откусила мохнатый кончик:

— Вчера дедушка глупой девчонкой меня назвал, — она оттопырила губы, — отругал меня: «Надо, говорит, осторожнее ходить — сама бы попала и других бы подвела».

Подошли к ставку. Из гущи кустарника Юрий достал автомат. Глядя на него, Галя проговорила:

— Если бы все ребята поднялись, как один…

— Пошли скорее, мне до двенадцати надо вернуться, — перебил ее Юрий.

Галя посмотрела на ручные часы:

— Двадцать минут восьмого. Успеешь.

Васыль Подкова посмотрел на вошедших воспаленными глазами. Лицо его пылало, спутанные курчавые волосы прилипли ко лбу. Бинт сполз и болтался на шее, левая рука безжизненно повисла.

— Ага, прийшлы! — хрипло проговорил он. — «Як умру, то поховайтэ мэнэ на могыли»… Чуешь, Петро? Це ж Украина! А вы кто? — Васыль уставился на Юрия и здоровой рукой стал шарить возле себя, ища оружие. — Вы кто? — снова резко спросил он, но, увидев Галю, сразу успокоился: — А, дивчина… Помнишь, как Тарас Григорьевич сказал:

Васыль говорил быстро, внятно. Галя слушала, подавшись вперед: это стихотворение Шевченко она еще так недавно декламировала на выпускном вечере в школе…

А Васыль, глядя перед собой остановившимися глазами, продолжал:

Галя съежилась и отступила к выходу, по спине пробежали мурашки. Глубоко вдохнув в себя наполненный густыми запахами леса воздух, поборов волнение, подошла к больному, строго проговорила:

— Ложитесь. Сейчас сделаю вам перевязку.

Васыль облизал пересохшие губы:

— Жарко мне…

— Сейчас легче станет. — Галя достала из кошелки вату, бинты, пузырек с йодом, откинула со лба Васыля волосы. — Юрий, помоги приподнять.

— Сейчас помогу, — раздался голос Шохина.

Юрий и Галя вздрогнули.

— Йодом не мажьте… Здравствуйте, товарищи, я принес стрептоцид. — Петр подошел, крепко пожал руки Гале и Юрию. Сегодня он казался другим, спокойным, очень располагающим к себе. — Вас, кажется, Галей зовут? Поддержите, Галя, голову. — Шохин присыпал рану на лбу стрептоцидом и быстро, умело забинтовал. Потом они сняли с Васыля гимнастерку и перевязали рану под ключицей.

— Теперь, друг, ложись и спи, — проговорил Петр, и Галя видела, как Васыль послушно закрыл глаза. — Вернусь часа через три… Побудьте здесь, сколько сможете.

Васыль беспокойно приподнялся.

— Уходишь?

— Лежи тихо, Васыль, чужие могут услышать, а с тобой друзья.

— Я тихо… — Васыль лег. — «Сэрэд стэпу широкого…»

И он снова стал, теперь уже еле слышно, повторять так знакомые Гале строки.

До слез ей было жалко метавшегося в бреду Васыля: все это из-за нее…

Постояв у постели товарища, Шохин направился к выходу. Юрий остановил его.

— Одну минутку, — попросил он и, не спуская глаз с Шохина, протянул Петру конверт. — Здесь последняя записка твоего отца.

Сощурив глаза, смотрел Шохин на помятый синий конверт, еле подавил желание схватить это дорогое для него письмо. Мог ли признаться, что он и есть тот Петр Шохин — житель Деснянска, которому оно адресовано?! Наконец медленно взял письмо, отвернулся и так же медленно вскрыл конверт. На клочке серой оберточной бумаги с трудом разобрал слова:

«Прощай, дорогой сын Петр. На рассвете меня казнят. Береги мать и Оксану. Отомсти врагу. Родине служи честно, ничего нет на свете дороже нашей свободной Родины. Твой отец Сергей Шохин».

— Где ты взял? — с трудом спросил Петр.

— В Чернигове моей матери передали из тюрьмы. Кто передал — она не знает.

Бледный, с подергивающейся щекой стоял Петр Шохин у входа. Но был по-прежнему спокоен его голос, когда он сказал Гале:

— Порошки Васылю давай через каждые два часа, — и твердым шагом вышел из шалаша.

Юрий и Галя переглянулись.

— Не понял я: записка-то от его отца?

— Конечно. Видел, как щека у него стала дергаться, как он побледнел? Вот выдержка!

— Надо бы мне с ним договориться, — повернулся Юрий к Гале.

В шалаше стало тихо, только маленькая пчелка деловито гудела над столом.

Галя легонько положила руку на голову Васыля:

— Юрко, жар-то у него какой!

— Врача надо! — решительно проговорил Юрий.

— С ума сошел? Как ты будешь о нем говорить? Придется самим лечить.

— Ну, с Константином-то Игнатьевичем можно потолковать. Он наш, советский.

— Прежде всего я деда Ивана опрошу. — Галя подошла к Юрию: — Пожалуйста, возвращайся скорее… Я тебя здесь подожду.

Выйдя, Юрий огляделся: Шохина не было видно.

«Куда он девался?» — подумал Юрий и зашагал по тропинке.

Петр стоял в густом, заросшем кустарниками лесу, высоко подняв голову, прислонясь к могучему стволу. В просветы между листвой были видны синее небо, плывущие по нему пушистые облака, пролетающие мимо птицы. Где-то недалеко постукивал дятел, совсем рядом звенела синичка. Все растравляло рану, воскрешая в памяти мирные дни. Последние слова отца к нему, единственному сыну… Ему завещана беспощадная месть.

— Выполню твой завет, батько! Выполню!

«Прощай, дорогой сын Петр… — стучало в сердце, — Родине служи честно! Ничего нет на свете дороже нашей свободной Родины!» Отец может лежать спокойно: не было среди Шохиных и никогда не будет трусов. Даже дед Охрим, которому давно уже надо на покой, и тот объявил беспощадную войну оккупантам.

На круто спускавшемся к Десне песчаном берегу стояла в зарослях будка бакенщика. Берег густо зеленел осокой, в небольших заливчиках течение словно замирало в ленивом круговороте. Воздух был наполнен запахами реки, цветов, хвои. Дышалось легко.

Свои явки деснянские подпольщики назначали на Десне. Здесь было менее опасно, полицаи не шныряли, как в городе, мало обращали внимания на рыболовов.

Время перевалило за полдень. Юрий успел наловить почти полную сумку рыбы, а никого еще не было.

— Диду, где ж ваш парашютист? — чуть ли не в десятый раз спрашивал он. Загорелый, с черными вихрастыми волосами, Юрко походил на цыганенка.

— Прыйдэ. Чого у тебе така нетерплячка? Чи вже не клюе? — насадив на крючок черную пиявку, дед Охрим покрутил для разгона леску и забросил ее на середину реки. Почти сейчас же поплавок дедовой удочки резко нырнул. Дед Охрим взял удилище в обе руки, вытянул их перед собой.

— Нехай заглотнэ, як слид, — пробормотал он и, выждав, искусно «подсек». Леска натянулась, с шипеньем разрезая воду, пошла вправо, влево, потом к берегу, в осоку. Сжав губы, дед Охрим ловко подтянул пойманную рыбу, и вскоре в его руках бился крупный полосатый окунь.

— Це якысь непутевый попався, — весело проговорил дед Охрим.

Среди деревьев показался Шохин.

— Здоровеньки булы, диду! — поздоровался он и, взглянув на стоявшего на круглом большом камне Юрия, сдержанно улыбнулся: — Так вот какого вы, диду, мне партизана привели? С ним-то я уже познакомился!

— Як так?! — вскипел дед. — А як бы вин оказався…

Шохин перебил его:

— Не слепой я.

Юрий спрыгнул на песок:

— А я уверен был, что Ефрем Петрович с тобой говорил.

Петр присел рядом с дедом.

— Ловите-ка рыбу. Место хотя и глухое, а черт его знает.

— Розумни слова гарно и слухать, — согласился дед, передавая Шохину другую удочку. — Закидывай рядком, побалакаем.

— Я так понял: у вас есть организация?. — Петр посмотрел на Юрия. — Как насчет разведки? В бургомистрате, в полиции, в комендатуре есть кто из своих?