Разведчики

Поиски второго сброшенного мешка ни к чему не привели. Это сильно волновало Гладыша: там были магнитные мины, взрывчатка, провода, электровзрыватели и магнето. На поиски пропавшего груза Гладыш решил отправить Шохина днем. Одновременно для разведки ближайшей местности послал Васыля Подкову.

Шохин очень обрадовался поручению. Тянуло походить по родным местам, хоть издали посмотреть на городок, в котором родился, прожил столько лет…

Пробираясь лощинами к месту высадки, Петр прятался в кустарнике. Лозняк рос на песчаных местах, и, переходя от одной заросли к другой, Петр внимательно вглядывался в многочисленные следы — сказывались навыки, приобретенные на границе. В одном месте трава была сильно измята. На дороге при внимательном осмотре Шохин заметил затоптанные и сглаженные глубокие следы.

— Маскировочка, — усмехнулся он, — хитрый человек тут орудовал. Посмотрим, куда они ведут…

— Побый мене нечиста сыла, колы це не мий унук Петро Шохин! — послышался вдруг из зарослей шепот.

Обернувшись, Петр увидел среди зелени седую голову.

— Дед Охрим! — радостно и удивленно воскликнул он.

— Кому Охрим, а кому и Ефрем Петрович, — косясь, отрезал дед. — А скажи, будь ласка, якого ты черта тут шаландаешься? Откуда тебе нечиста сыла принесла? Дезертир? Ты мене, Петро, знаешь, я Оксану октябрил, родичем тоби довожусь… Так щоб я, красный партизан, сором такый прийняв на свою стару голову!..

— Вы, диду, не кричите, — беспокойно оглядываясь, подошел к старику Петр. — Как же я рад, что увидел вас!

— Хорошо, що батько твий не дожив до такого сорому… — не унимался старик.

— Так это правда — убили отца!

— Расстреляли у Чернигови. В первых же днях. Я тоби лыста з вирным чоловиком посылав. Невже не получив?

— Получил, диду… Но не верилось мне. Как же к немцам отец попал?

— Млынок доказав, Остап Млынок. Вин зараз полицаем, такой паскуды ще й свит не бачив…

— Так… — Петр низко опустил голову. — А о матери, об Оксане тоже правда?

— В ниметчину их угналы. Хату вашу зничтожилы. Людей бьють, вишають, жидив всих до малой дытыны зничтожують… Сил нема смотреть на таке поругания! Скотьину угоняють. — Дед отвернулся, громко высморкался: — Так якый ты мени ответ дашь, дезертир ты? Чи с плену утик? Чи иначе як сюды попав? Дядьки твои, Михайло та Мыкита, з ворогом бьются, а ты…

Шохин стоял неподвижно. У него начала подергиваться щека и правое веко. Деду можно довериться, он поможет ему познакомиться с верными людьми, будет первое время связным…

— Вот что я вам скажу, диду Ефрем Петрович. Посмотрите, как меня немцы изуродовали. Отца убили. Мать и Оксану угнали… Можно такое простить? — голос его задрожал. — Если б я вас сейчас не встретил, сам бы ночью к вам пришел. Сбросили меня сюда разведчиком. Надо мне надежного кого повидать, чтобы доверить, как самому себе…

Не скрывая слез, дед Охрим часто закрестился:

— Ох, господи! Дождався! Дождався и я! Ще старый послужит своему Отечеству, ще узнають мене нимци! Ой, Петро, много чого знаю, все тоби скажу и хлопцив приведу. Есть такие у нас, есть. И в Заречном, и в Деснянске. Есть у нас и партизаны, только воны цураються дида Охрима, думають — старый…

Они долго говорили, укрывшись в лозняке. Дед Охрим показал, где спрятал мешок и парашют, пообещал приносить газеты, издаваемые немцами на украинском языке, — «Висти Деснянщины» и «Новый шлях», назвал изменников: Павло Бережной — начальник сельской полиции в Заречном, «сволота, яких и свит не бачив», Дрюма — начальник райполиции. Но особенную боль доставило Шохину известие об его учителе Грабовском, ставшем председателем райуправы. Этому не хотелось верить.

Слушая о пожаре, о Киче и Анюте, Шохин предупредил:

— Вот что, диду, про меня ни слова, особенно в Заречном. Кого-нибудь надежного, кто знает, где партизаны, постарайтесь привести. Только не сюда, а, к примеру, в дубовую рощу, возле домика бакенщика… Завтра в двенадцать придете. Про меня опять-таки не говорите.

— Понятно — конспырация… Эх, Петро, — потеплевшим голосом продолжал старик, — сколько ждав я такой встречи. Все зроблю, Петро, все.

Но главного — о своей тайне — дед не сказал. Раньше она принадлежала другим, а теперь была только его.

Шохин возвращался, переполненный самыми противоположными чувствами. При мысли, что он в родных местах, охватывала радость, но ее тут же подавляла боль утраты. Была у Петра надежда встретиться с матерью, а сейчас подтвердилось: нет их в Деснянске… далеко они…

И вот, шагая к Гладышу с докладом, Петр, вспомнив этот разговор от слова до слова, остановился, записал фамилии изменников. Одного Млынка Остапа записывать не стал.

— За все рассчитаемся! За все!

Идти прямо к месту расположения группы он побоялся, решил сделать крюк километров в пять-шесть, по направлению к Потебневой Гуте. Ночью вернется с Подковой или с Королевым забрать груз. Вспоминая рассказы деда, все больше мрачнел.

Сухие приглушенные выстрелы заставили его приостановиться. Стреляли где-то рядом. Сердце сжалось, предчувствуя недоброе, и он побежал в направлении выстрелов.

Вот донесся сдержанный говор. Шохин осторожно приблизился: под деревом лежал Васыль Подкова, а возле него стояла круглолицая девушка с темными, коротко остриженными волосами. Платье на ней в нескольких местах было изорвано. Рядом — небольшого роста смуглый паренек с немецким автоматом на шее. Неподалеку на траве — два убитых полицая.

— Откуда он, Галю? — услышал Шохин голос паренька. По частому прерывистому дыханию Петр догадался — тот быстро бежал.

— А я знаю? — сдерживая слезы, всхлипнула девушка. — Только вышла на дорогу — полицаи и схватили меня… — Она дотронулась до изорванного платья. Поволокли. Я отбиваться. И не видела, откуда этот товарищ подскочил к полицаям. Одного в упор убил, второй за дерево спрятался. Стал оттуда стрелять… Я упала, потом слышу — этот товарищ застонал, видела, как из пистолета выстрелил, а потом ты из автомата…

Шохин не мог оставаться на месте — Васылю нужна срочная помощь.

— Человек кровью истекает, а вы балясы точите! — раздраженно сказал он, выходя из-за кустов.

Галя вскрикнула, паренек схватился за автомат.

— Опусти оружие, — сурово приказал Петр. — Чем скорее мы отсюда уйдем, тем лучше. — Он подошел к убитым полицаям, взял винтовку, револьвер. Достав индивидуальный пакет, склонился над Васылем. Девушка принялась ему помогать.

Васыль тяжело дышал.

— Юрко, живой он! — радостно воскликнула Галя.

— Перевязывайте, а я за дорогой послежу, — проговорил Юрко.

Шохин беспокойно взглянул в его сторону. Тот отошел к кустам, откуда дорога хорошо была видна в обе стороны.

Девушка и Петр быстро перевязали потерявшего сознание Васыля.

— Не загрязнить бы раны, — озабоченно проговорила Галя, закончив перевязку головы. При дальнейшем осмотре оказалась еще сквозная рана — под ключицей.

Шохин молча проверил карманы товарища, нашел индивидуальный перевязочный пакет. «Что мне делать с Васылем? — лихорадочно думал Петр. — Один далеко не унесу, а этих брать с собой нельзя».

— Скоро вы? — окликнул их Юрко.

— Перевязали. Помогите отнести товарища подальше, в лес, — отозвался Шохин.

Васыля подняли. От боли он очнулся.

— Шохин, ты? — еле слышно спросил раненый.

— Нельзя тебе разговаривать. Терпи, старайся не стонать. — И, наклонясь, добавил: — Чужие кругом, лишнего не скажи…

— Может, забудусь, в беспамятстве что… не давай мне говорить… — Васыль дышал отрывисто, учащенно.

— Идти можешь? Будем поддерживать.

— Покрепче только держите.

Васыля подняли на ноги. Здоровой рукой он обхватил Шохина за шею. Галя поддерживала раненого с другой стороны.

Через каждые пятнадцать-двадцать минут останавливались, осторожно укладывали Васыля на траву и отдыхали.

Глядя на покрытое каплями пота бледное лицо товарища, Шохин мысленно и упрекал его, и защищал: «Эх, Васыль, Васыль, как же это ты, — думал он, — сердцу поддался, выдержки не хватило. Не имел ты права вмешиваться, да еще так открыто». И тут же возражал себе. А сам он, Петр Шохин, поступил бы иначе? Отдал бы девушку на поругание? Никогда! А может быть, в дальнейшем на глазах его будут пытать, казнить людей — и придется молчать… Трудную дорогу выбрал ты, Петр! Очень трудную…