Порубежье

Теснились на крыльце два нарядных, обтянутых кожей сундука, подпирали их тючки с тканями. Возвышался над этим великолепием огромный, свернутый в плотный рулон ковер, судя по всему — персидский. Гостинцы, видать, от матушки.

Тут же три корзинки со снедью, пахнет-то как! Запах детства! Костя подхватил корзинки и пошел в дом.

В светлой горнице сидела за выскобленным добела дубовым столом маменька, Ядвига Йозифовна, и перебирала ловкими пальцами крупу, то и дело посматривая на рассыпанные зерна одним глазом, прищурив второй да этак повернув набок голову. Точно курица. Так вот от кого у него эта манера смотреть одним глазом. За то и прозвали Куриным богом.

А еще точнее — за ладанку. Носит Костя в мешочке на шее камушек со сквозной дыркой.

Еще когда он был совсем маленький и жили оне с маменькой там, где соединяется Черное море с морем Мраморным, нашел Костя этот камушек на берегу, а мама сказала, что если посмотреть сквозь дырочку на солнце да попросить богов исполнить одно желание, то они обязательно его исполнят. Костя решил, что волшебный камень многоразового применения, уж тридцать лет носил его на шее, и тридцать лет боги исправно исполняли в день одно желание. Эх, надо было загадать и сегодня, чтоб мама еще в Стольном граде задержалась… Но больно уж Айгуль видеть хотелось. Да и желание такое надо за две седмицы загадывать было…

— Здорово живешь, мама, — поприветствовал родительницу Костя.

— Да так, Котик, не жалуюсь.

Да. Вот этого было у нее не отнять. Не жаловалась Ядвига никогда. Может, и жаловалась, но никто, кроме ночки темной да подушки, жалоб этих не слыхивал. Ни тогда, когда привезли отца изувеченного, неживого считай, ни тогда, когда она своей заботой да терпением дни его на три года продлила. Не жаловалась и тогда, когда с малым дитем четырех лет от роду на чужую сторону от врага бежала, не жаловалась, когда мыла, шила, штопала целыми днями и ночами, чтобы денег скопить, не жаловалась, когда мужи достойного купеческого сословья ее непотребными словами крыли, ибо нефиг бабе в торговлю соваться…

— Как поживает тот милый котик, Корогот?

— Не жалуется, — на автомате ответил Костя, хотя корогуша жаловался постоянно, как его бедного все притесняют. — А почему, мама, ты его Короготом зовешь?

— Как мне его звать? Васькой? Как представился, так и зову.

— А! Это от названья «корогуша», а я подумал…

Мать положила зернышко в правую кучку и посмотрела левым глазом на Костю.

— Если бы ты, Котик, подумал, то не спрашивал бы. Верно?

У Ядвиги Йозифовны была потрясающая способность оставаться правой в любом споре, да и просто в утверждении. Вторая потрясающая способность была читать морали.

— Взрослый муж уже, Котик. А всё как молокосос, легче спросить, чем подумать. Но должна заметить, чутье часто тебе ум заменяет, и богиня удачи и фарта дорожку тебе указывает. Видать, отец твой, отдавая богам душу, для тебя просил благодати. А эта Тюхе, — старая женщина всегда говорила о божественных созданиях как о соседской козе, без раболепия, — скорей всех на ногу оказалась. Или и так возле отца твоего терлась.

— Ты, маменька, вижу, — Костя подчеркнул последнее слово, чтоб не сказали, что он опять не подумавши, — погостить приехала?

— Погостить, погостить. Да на зазнобу твою посмотреть.

Костя открыл и закрыл рот. Шпионы. Кругом одни шпионы.

— Ну, чего уставился-то? Да, знаю. Да, не возражаю, девушка хорошая, хоть и басурманка. К старшим почтение имеет. Это заведено у них. Боле мне понравилось, что в час черный не стала бегать и завывать, лицо себе царапая, а быстренько собрала всё до ниточки, что цело было, уложила в телегу, лошадь справила и правильно подумала за караваном идти. О братьях младших заботится. Что смотришь, как баран на новые ворота? Я намедни уж познакомилась с ней. Да, а до этого всё вызнала. Хорошая девочка. Я одобряю твой выбор, Котик. Женись.

Костя опять открыл и закрыл рот.

— И к тебе в дом пригласила, с братьями конечно. И Жданом. Для приличия, — последнее слово она сказала, как выплюнула, не любила Ядвига Йозифовна приличия. Очень не любила.

— М-м-м-да. Спасибо, мама, — только и смог сказать Костя.

— Да пожалуйста, сынок. Ты-то еще долго бы рассусоливать стал. Ходить кругами, выдумывать. А тем временем девку бы в Стольный град отправили. А так, пока над ней по закону и порядку никто не указ, мы и свадебку сладим.

— Ты, мама, хотела сказать, просватаем?

— Я, сына, что хотела, то и сказала. А у тебя, похоже, вообще с головой разлад. Кто тебе ее сейчас просватает? Раз над ней никого нет? Никто!

— А как?

— А так! Не перебивай. — Мать продолжила быстро сортировать зернышки, глядя на них то одним, то другим глазом. — Ты у отца ее накануне того кошмара был? Был! Табуны он тебе отдал? Отдал. Девка сама к тебе пришла? Сама. О чем вы там с Бакты говорили, кто знает? Никто не знает. Зато все знают, что вы без малого двадцать лет дружбу водите. Вот и думай.

— То есть, мама, я как бы приехал к Бакты его дочь сватать?

Мать кивнула.

— Он как бы согласился и приданое дал…

Мать еще кивнула и улыбнулась.

— И Айгуль, зная, что она невеста, потому и за караваном пошла, что я ей как бы жених?

— Ай да мальчик! Ай да молодец! Сам всё понял! — Ядвига аж в ладоши хлопнула. — Всё разжевали, в рот положили, а он даже проглотил! Сам!

— Подожди, мама, — не обращая внимания на сарказм, сказал Костя. — А она, Айгуль… Как?

— Да с радостью она, Костя, с радостью! Девочка умная, всё понимает получше тебя: она одна на этой стороне, да еще два меньших братика. Что там будет в граде Стольном, кому царь, к своей, кстати, выгоде, ее отдаст — неизвестно. А тебя она с малолетства знает, и, пока ехали, понравился ты ей. Вижу я, сын. Вижу, что не ради выгоды она за тебя идет, а по сердцу ты ей. Опять-таки человек ты честный, с ее отцом дружбу водил, братьев ее не бросишь. Сплошная благодать! Ну, посудачили мы с ней. И решили, что именно таким порядком она всем и скажет. А сегодня к тебе — к нам — со Жданом, воеводы стольником, как со свидетелем придет, и мы всё порядком засвидетельствуем, Айгуль твою окрестим да свадьбу обозначим… Да хоть на Купалу!

— Ох, матушка. Признаться, иного я и не ждал от тебя. А свадьбы на Купалу — это уже традиция делается местная. Каждый год всё боле и боле свадеб в этот день играют…

— Потому что девки всё распущеннее и распущеннее, — проворчала Ядвига Йозифовна.

А Костя улыбался во все тридцать два зуба.

****

Катерина подняла деревянный подойник.

— Беги уж, егоза, сама подою. Всё равно от тебя толку мало. Иди вон ковры свои плети, а то от воеводы уже приходил сегодня человек, про тебя спрашивал.

— Ох, верно, от воеводы. Он мне портрет царя-батюшки заказывал… Токмо рано еще… А кто приходил-то, матушка?

— А я знаю? Малец какой-то чернявый прибегал, отец сказал, что они на подворье у воеводы живут. Не думай, прибег раз, прибежит и еще раз…

Из-за сарая выглянула вихрастая голова Веся. Убедившись, что путь свободен, мальчишка заговорщически кивнул в сторону сарая, и тут же цепочкой вышли Тимур, Руслан и Даян.

— Так. Всем тихо, сейчас берем весла, а там нас на реке Первак со Вторушей ждут. Малой! Ты куда опять полез?!

— Да я посмотреть, взял дары дедушко али нет?

— Да лешаку не до даров сейчас, пошли за веслами, к реке тож выйдет. А вы, дети степей, на веслах сидеть умеете? — спросил старшой новых приятелей.

— Мы на веслах не умеем сидеть, ты на лошади, — пожал плечами рассудительный Тимур.

— Но всему можно научиться, — поддержал брата Руслан

— Ну да, — Всемил потер лоб. — Всё, пошли. На ту сторону переправимся, там много интересного! А Первак оборачивается уже, вот диво-то! Даже покататься дает на себе в медвежьей шкуре!

— Рус, — подергал гостя за рукав Даян, — а ты меня научишь камни метать пращей?

Рус приосанился, почувствовав себя очень взрослым.

— Конечно! Это вообще раз плюнуть!