Порубежье

А может, и вправду жениться на ней честь по чести? Да, характер у Морены, конечно, склочный, нрав крутой, но и в этом своя прелесть есть, да и он сам, Кощей, не подарок. А самое главное, Морена, пожалуй, единственная из всех его баб, кому не жизнь сытая да богатая нужна, не яхонты да золото, а он сам, царь медного царства, Кощей, по прозванию Бессмертный! И видят боги, было это очень приятно.

Глава восемнадцатая

Бежит день за днем, жизнь в крепости кипит, у каждого дело есть, даже братики нашли себе занятие. А вот Айгуль — нет. Рукодельничать она умеет, но не сидится долго на одном месте. Вот у Поляны, воеводовой невестки, книг много, читать она все дозволила — а что толку? Если Айгуль по-русски только «здравствуйте» и «ты покушала?» знает. А еще «на, девка», ну, еще десятка два слов, и всё.

Невестка воеводова весь день при деле, всё хозяйство крепости на ней — и еда, и припасы, и девки-чернавки, что белье стирают да палаты метут.

Крутится молодуха как белка в колесе. Айгуль подошла к окну, глянула на двор, а вдруг?!

Нет, не видать… Седмицу почти как в крепости с братиками живут, Костя два раза приходил. Принес гостинцы, про житье расспрашивал. С Тимуром как с равным беседовал. Улыбался.

Сердечко пело. А сейчас плачет. В последний раз когда приходил, сказал Костя, что если случится война, то он точно биться поедет. Вот тебе и купец… А ей страшно. Страшно не увидеть его вовсе.

В горницу тихой поступью вошла Поляна, вот радость! С Полей легко понимать друг друга, она на хазарском как на своем говорит и по возрасту недалече ушла.

— Здоровья тебе! — блеснула знанием языка Айгуль.

— И тебе не хворать, подруга! Что, скучно тебе в тереме? Ну ничего, подожди чутка, отправит тебя батюшка в Стольный град…

— Нет. Айгуль не ехать в Стольный град! Мальчики не ехать в Стольный град! Мы здесь. — Айгуль ткнула пальцем в пол. — Мы здесь. Там, — палец указал на восточную стену, — земля. Предки. Кости. Нельзя Стольный град.

— Ты не хочешь ехать в столицу, потому что не хочешь бросать могилы родителей?

— Хазар нет могила. Хазар жечь мертвых. Родители нет даже что жечь. Гяур унес. Хазар нельзя далеко кости предков, нельзя далеко род, будет болеть, потом умирать.

— Я тебя поняла, вам нельзя далеко уходить от своей земли, где остаются кости предков, нельзя быть далеко от рода, а то будет болеть и умирать. Тьфу ты, черт, как ты заговорила, — не по-женски выругалась Поляна.

Айгуль закивала головой и быстро застрекотала на своем языке:

— Да, нельзя далеко от рода, родная кровь поддерживает, помогает. И духи предков помогают. Духи предков спасли братиков, чтоб был род.

— Как же вы, как быть, рода-то не осталось… Кто помогать будет?

— Новый род теперь. Это братья. Тимур в роду старший.

— А ты? Не считается?

— Мне тоже далеко нельзя, пока братики маленькие. Потом можно, братики вырастут, и будет можно: и далеко можно, и замуж можно. Только потом никто не возьмет замуж. Старая буду.

— А сейчас нельзя?

— Нет.

— Из-за братьев?

— Нет. Для братьев. Для меня, для рода. Заботиться, поддерживать. Муж то ли захочет, то ли не захочет. А и какому мужчине нужны чужие дети?

— Как у вас закручено всё… Да никуда не денешься, влюбишься и замуж выйдешь. Да-да-да. А муж твой и о братьях твоих позаботится… Дети чужие нужны мужу, сильному духом. Так-то.

Поляна замолчала, тронула новую подругу за руку.

— Хочешь, на двор пойдем или в городище?..

Скрипнула дверь светелки, отворилась, пропуская сенную девку.

— Боярыня, там до вас какая-то баба хочет!

— До меня? Какая такая баба?

— До вас, до вас, — покивала головой девка. — А баба старая, да из себя ладная.

— Богато объясненье. — Поляна пожала плечами. — Зови.

— Да вот, тута она.

Высокая статная женщина, не молода — но спину держит прямо, волосы все строго под платок убраны. Платье в пол, не сарафан, да безрукавка поверх платья, платок тот же, всё черного цвета, но вышито серебром да украшено богато. Глаза черные, живые, смотрят прямо, не бегают. Нос крючком, но не портит, а придает достоинства и подчеркивает породу. Прошла в горницу, окинула взглядом покои.

— Здравствовать тебе многие лета, молодая хозяйка! — Гостья поклонилась в пояс. — Я есть Ядвига Йозифовна, по мужу Грек, купчиха. Небольшой торг веду в Новом городе. Сюда пожаловала к сыну своему, — женщина перевела цепкий взгляд на Айгуль, — купцу второй гильдии Константину Греку.

****

Окинула перевертыш взглядом родное гнездо, узлы свои сложенные. Вот уже сегодня перенесут их в новую лешакову избу, потом побежит по лесу волчья свадьба да войдет Марфа в новый дом хозяйкой. Лепота, заживут справно, хозяйство наладят. Ну и что, что лешак? Мужик как мужик! Лес в порядке держит, людей не обижает, кромешников уважает. Вот заживет Марфа в новом доме, печь поставит… Боятся лешие огня, но вот Софьюшка, болотника внучка, торфом топит — и ладно, а еще можно…

Марфушины мечтания о новой жизни нарушили вопли, как раз возле их землянки.

На поляне бранились большак Белояр да молодой Ратмир. Из одного гнезда перевертыши. Белояр-то старший, главный в стае, порядком-то бабка заправляет, а вот охоту водит он. Пару не поделили, что ли? Но Белояр уж второй год тосковал о своей случайно погибшей волчице, а Ратмир в забавах молодых перевертышей участия не принимал, и всё боле от него духом человечьим пахло. Знать, среди людей нашел зазнобу, скоро в стаю приведет.

Чего собачатся-то? Марфа окончательно вылезла наружу, меняя облик на волчий.

— Я не за то тебя корю, что ты с человечкой спутался, а за то, что ты стаю покинуть хочешь!!! — разорялся Белояр.

— Я не спутался, а пару себе выбрал, и моя стая там, где моя жена! Так испокон веку было заведено и предками завещано! — отвечал Ратмир.

— Какая у нее стая? Она человечка!

— Стая у нее не хуже, чем у всех! Стоят друг за друга горой, старших в роду почитают, живут кучно! И детки не мрут у них! А у большухи даже толика крови нашей есть! — огрызался Ратмир.

— У-у-у, хватай ее на спину и тащи сюда! А род покидать не смей!

Ратмир зарычал что-то про то, что дядька не указ ему, что сметь, а что нет, Белояр тоже. Белояр в своем праве, в стае порядок должен быть, но и Ратмир в своем, кто угодно может из стаи выйти.

Только вот мало их, и беспокоит это дядьку. Обратной стороной посмотреть, так и к ней привязаться могут, и прощай, свадьба! Вот Марфуша, как была, в зверином обличье, побежала лешего искать. Кто еще детей леса утихомирить сможет, как не он? Да и свидеться лишний повод есть, пожаловаться на несправедливость, пусть скорее забирает!

****

Кипит торг на городище новом, много народу, и приезжего, и местного. Есть здесь ряды и с тканями заморскими, и с посудой серебряной, есть и с глиняной. Есть и ряды, где всячиной всякой с огородов да полей торгуют, есть и рыбные ряды.

Как раз по рыбному ряду утиной походочкой шла молодая баба. Идет важно так, к прилавкам с выложенной рыбой приглядывается да принюхивается. А впереди нее от прилавка к прилавку шепотки передаются:

— О! Гляди-ка! САМА идет!

— Ой-вей! Рыбнадзор пожаловал! Надоть, значит, худу рыбу скорее собакам покидать, пока не увидела…

— Дядько, а САМА — энто кто? Речная хозяйка?

— Она и есть, речная хозяйка.

— Толстая Марыська.

— Водяника нашего женка.

— Варвары, коваля женки кума.

— У Фрола Чумы ундина в кумовьях? Оно и понятно, каков поп, таков приход!

— Да не ундина она нисколько, обыкновенна горяча баба!

— А ты аль пробовал? Коль знаешь, что она горяча? И водяника не боишься?

— Гы, пробовал он! Марыся так горячо ему в ухо заехала, что седмицу всё «ась» и «чегось» говорил…

— Ой, мужики, глядите-ка, новожил-то нарвался, кажись!

У одного прилавка и в самом деле что-то намечалось.

Марыся сначала повела носом в сторону усатого торговца с жиденькой бородкой. Потом подошла ближе и стала рыбу разглядывать да всё больше хмуриться.