Порубежье

Вечером в уютном омутном гнездышке Марыся даже упустила то, что муженек спиртного наупотреблялся изрядно. Ну и ладно, в хорошей-то компании, да не часто, пусть. Тем более что разговорить его было надобно.

Водяной сидел с блаженным выражением на усатой морде, положив руку на женин живот и ощущая, как брыкается там его потомство. Трое? А может, четверо? А может, наконец, мальчик будет?..

— Скажи-ка мне, милый, — жена погладила по руке, — а вот почему перевертыши оборачиваются внезапно? И как того избежать?

Водяник даже не стал спрашивать о причинах такого интереса, надо знать — значит, надо.

— Перевертыши, любимая, имеют вторую ипостась как рецепториум, убежище. И в мгновения потрясений душевных инстинкт, природой заложенный, выходит. Дети часто оборачиваются от неожиданности, от страха. Страх — он самый сильный подвижник оборота. Взрослые перевертыши больше собой владеют, но и они не могут природу свою побороть.

— Перевертыши — они ж бесстрашные?

— Бесстрашные, Марысенька, токмо дураки. Все остальные страху подвластные, кто больше, кто меньше. Не путай страх с трусостью. Страх — он не токмо за свою шкуру, бывает за близких, за детей… Так вот, взрослые перевертыши, я слыхал, какой-нибудь амулет носят, ладанку, памятную вещицу, а у некоторых оружие по этой части. Когда чувствуют они волнение или страх, концентрируются на той вещи и остаются в сознании и ипостаси человеческой.

Марыся помолчала, переваривая сказанное. Умный у нее муж! Правильно выбрала! Умный, заботливый и любимый…

Глава десятая

— Вес! Постой, Весько! — Вихрастый мальчишка запыхался, догоняя шебутного брата. И то, славная получилась забава! Хоть и тяжеленько было тащить тот распроклятый ушат на крышу, но уж больно шутка была хороша! Славно Всемил придумал!

— Ты, это, братко, пятками-то шевели, нам еще баранов в поле выгнать, хлев почистить, мамка сказала воды в баню натаскать, старшой велел всю снасть проверить, как вернется, так за рыбой пойдем.

— А что, старшой скоро ли будет? Как думаешь, братко?

Десятилетний Всемил степенно пригладил волосы, копируя самого старшего брата, Антона, усов-то да бороды нет пока, ну хоть вихры важно приладить. Вихры не прилаживались, торчали во все стороны, показывая характер. Всемил плюнул и выдал свое разуменье:

— Седмица туда да седмица взад — это, считай… да там как дорога… Думаю, сегодня к вечеру будут уже!

Восьмилетний Даян, а среди домочадцев «малой», приоткрыл рот. Во умный Весько! Лихо как считает! Потом, чуть наклонив набок голову, что-то подумал, вспомнил:

— Ах, Весько! До чего ж ты хитер умного из себя строить! Вчера мамка к Степаниде бегала, та ей и сказала, когда батька со старшими будут! Она еще про Вадьку спрашивала, а ты подслушивал! Подслушивал опять!

— Ну и что? — нимало не смутился Всемил. — Ты тоже подслушивал, только тебя услышали и прогнали, а меня нет. И поэтому я знаю больше! — Всемил улыбнулся, подначивая младшего брата, но тот уже привык к таким штучкам и почти не попадался на подначки.

— Ну и знай себе. Всё равно расскажешь, ты ж смолчать не сможешь… — Даян кинул в брата шишкой и быстро побежал в сторону дома, передохнул, теперь Весько шиш его догонит…

На обочине зашевелились кусты, и на дорогу вылезла птица, похожая на крупную сойку, отряхнулась, словно курица после купания в пыли, и тут же обернулась опрятным невысоким старичком в полотняных портах да рубахе, задом наперед кушаком подпоясанной.

— Э-хе-хе, детки, детки, всё бы вам шалить… А хорошие детки. Сердцем чистые, хоть и проказливые. Богатырь-то Вадька не такой мальцом был, не такой… Да и старши́е — нет, не такие, а энти вон чисто огонь! И вот как распорядился великий Род да одарила Макошь? Ведь отец-то, Лука-обозник, невысок да сухонек, и жена его, Катерина, ему под стать: уж внуков полный дом, а со спины глянь — девка!

Леший повертелся, принюхался — нет, в этот раз угощенья не оставили. Что ж, не обидно, в другой раз не забудут. А он, леший, новую проказу парням придумал. Старичок аж зажмурился от предвкушения, то-то веселья будет! Вообще, отношения с этой парочкой у лесного хранителя вышли странные и интересные, года два они уже знались.

По первости он шутковал над малыми, так, по мелочи, то воды с еловой ветки за шиворот нальет, то белкой прикинется да шишками закидает, то в двух шагах от дома водить начнет. Но до поры до времени. Эти два нахаленка бесстрашные удумали лешаку тем же отвечать! Ну, летящие шишки-то не помеха, здесь-то не переплюнуть лешего, но старший малец живо придумал иную забаву.

Загадки.

Да, так и сказал смелый мальчик: «Шишками-то и дурак закидать может, а вот ты отгадай загадку…»

— Ходишь в лес по ягоды часто? Зверя этого не трожь! Потому что он — зубастый и клыкастый серый…

— Еж! — радостно срифмовал лешак.

— Ну где ж ты, дедушка, клыкастого ежа видел? Это волк! А еж — это «под соснами, под елками бежит мешок с иголками…»

— Эх… А вот мою загадку угадай: сидит дед, — лешак хитро покосился на свой лапоть, — в сто шуб одет, кто его раздевает — тот слезы проливает!

— Э, да это лук! С грядки! А ты, дед, вот это угадай: кто утром на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех?..

Лешак завис. Перебрал в уме весь пантеон старых и новых богов… Никто не подошел…

— Это человек, — важно сообщил младший малец. — Утром, то есть пока малый, он на четвереньках ползает, в полдень, когда зрелый, на двух ходит, а вечером, старенький, на палочку опирается.

Леший аж умилился разумности отроков.

Тем же вечером не утерпел, прибежал на заимку к деду, его воспитанникам загадки загадывать. А то Федор больно умный. Умный Федор загадки разгадал в два счета и в придачу выдал источник знаний юных отроков. Константин. Торгаш хитрый. Везде-то побывал, все-то знает. Вот будешь ты у меня на пенечке сидеть да загадки с отгадками говорить до закату.

Но забава с загадками тоже вскоре прискучила, как только стороны поняли, что черпают знания из одного источника. Да и источник что-то стал лес стороной объезжать. Видать, умность закончилась.

Но лешак и парни уж сдружились к тому времени на почве шкодливого нрава и мелких пакостей.

Вот и последняя причуда с ушатом это его, лешака, ума дело… А еще… еще надо муравьев собрать, обещал мальцам, да идти за баранами помочь присмотреть, чтоб не разбежались тупые твари.

— Как по полю, по лугам бродит шуба и кафтан! — весело продекламировал лешак и слился с кустами…

— Власенька, и охота тебе делать эти шалости?

— Тс-с! Курва! — Власенька вытащила сзади большущий шип акации. — Нет, ты видела?

Софья качнула головой, видела — не видела, нечего красной девице по кустам таскаться. Пусть даже с такой же красной девицей. В душе боролись два начала: одно тянуло наплевать на всё и поддержать Власину шалость, другое вразумляло остепениться, сделать подруге выговор и уйти подальше от требища. Здесь богов старых чтят. Люди со своими просьбами приходят, бедами, а они шалить. Негоже так.

Девочка повернулась и решительно пошла в сторону болота.

— Ну подожди, подожди, Софа! Софа, подожди, я не буду шалить! — Власенька едва догнала подругу. — Ну что ты, в самом деле? Думаешь, я Макошь не чту? Думаешь, людские страдания не уважаю? Думаешь, я совсем такая… Такая… Черствая!

Подруга уже была готова расплакаться. Глупенькая она еще, право, старше Софы, а как ребенок малый. Хотя дед говорил, что это Софа чересчур быстро взрослеет, и умом, и телом, что, дескать, это его, деда, кровь проявляется. И что он, дед, боится, что проявится она у Софы как у сестричек и тетушек, а именно — к мужикам хотением. Уф, глупости какие. Ничего в том интересного нет. Уже обсказали всё, даже показать хотели, да охотник сбежал.

Если на то пошло, гораздо интереснее было предложение Васеньки спрятаться на капище и, когда человек требы класть будет, вещать оттуда судьбу, предсказывая, пусть перепугается.