Страница 64 из 86
В первую минуту, когда уплотнился отсекающий вражеский огонь, разведчикам показалось, что выхода нет и не найдется. Семен вдруг заругался, закричал тонким заячьим голосом, опустил руки и на животе, вздымая стылую пыль, скатился вниз. Там он вскочил и, грязный, остервенившийся, принялся пинать длинными ногами кулем валявшегося немца.
— Брось! — рявкнул на него сверху Павел, не переставая зорко шнырять глазами по полю и коротко, умело постреливать очередями.
С нашей стороны тоже был огонь, и огонь немалый, однако не туда, куда следовало, и Павел с досадой обернулся: что же они, но видят? И, все трое, они с надеждой стали смотреть в свою сторону, ожидая помощи.
Позади лежало ровное, почти бесконечное поле, и на нем очень часто бугрились заметенные снегом фигурки полегших в бесплодных, отчаянных атаках. За весь вчерашний день атакующие не продвинулись ни на шаг, бессильными оказались даже штрафники, а между тем стремительный карандаш командующего, прочертивший на карте линию удара, обязывал еще к исходу минувшего дня достичь намеченной глубины прорыва. Вот из каких соображений был предпринят этот дерзкий разведывательный поиск, и добыча, валявшаяся в прошлогоднем бурьяне на дне воронки, имела, таким образом, едва ли не решающее значение.
— Куда, куда они бьют? — ругался Павел, с тревогой замечая, что становится все светлее. — Вот куда они обязаны лупить — сюда! прямо по нам!.. Сём! — распорядился он. — Ползи-ка. И торопись. Иначе нам тут крышка. Как кроликов возьмут.
И все стрелял, пока говорил, огрызался не переставая.
Но тут, словно озлившись на непримиримую строптивость дерзких разведчиков, противник вдруг так накрыл их огнем, что от воя осколков и комьев, от пыли, совсем закрывшей видимость, они сжались, убрали в плечи головы. Сил не было высунуться и глянуть, — не высовывалось, потому что поверху, очень низко над землей, над самыми, казалось, головами, постоянно и грозно дежурили теперь бьющие навылет пули.
— Ну? — крикнул Павел, заметив, что Семен мешкает у самого края спасительной воронки. Снова взрывы, снова пыль, свист комьев и железа, — и все чаще, ожесточенней. Протирая глаза, не переставая следить за полем впереди, Красильников успел заметить, что Павел, быстро перебирая руками и ногами по сыпучему скату воронки, подполз на животе к уткнувшемуся в землю Семену. Он был очень подвижен и ловок в своей коротенькой, туго перепоясанной ремнем телогрейке. Тяжелая, заляпанная грязным снегом каска почти лежала на его широченных, не знающих усталости плечах.
Что там между ними произошло, Красильников не видел, не слышал и никогда не смог узнать впоследствии. Он услыхал внезапно яростную матерщину Павла, оглянулся и нашел их не у края воронки, а на дне, и Павел так бил товарища, как бьют самого заклятого врага: люто, с ненавистью, в кровь.
— Гад!.. Сука!.. Гад!..
Немец, валявшийся с вывороченными плечами, со страхом отодвигался от неистовых, бешеных ног разведчика.
— Я т-тебе… тварь! Пошел! — и, выбросив руку, Павел указал наверх. Красильникову показалось что он не пристрелил Семена только потому, что вдвоем немца было бы не дотащить.
Утирая разбитое лицо, испуганный Семен послушно и с неожиданным проворством быстро полез по скату воронки. На нем тоже была куцая, не закрывавшая ягодиц телогрейка, и только каска осталась лежать на земле, в поломанном и потоптанном бурьяне. Страшно было представить, как высунется он беззащитной головой в кромешный ад, клубившийся над воронкой. Мины теперь только и гвоздили вокруг прибежища разведчиков.
И тут, — Красильников запомнил это хорошо, на всю жизнь, потому что как раз смотрел на прибитого, унизительно послушного Семена, — в этот момент вдруг вспыхнуло близко, в самой воронке, черным земляным букетом отскочило от рыхлого ската и ударило прямо в живот стоявшему во весь рост Павлу. Короткий ударный взрыв шальной мины в мгновение сломал его пополам.
Семен не успел и головы высунуть.
Дальнейшее помнилось Красильникову сумбурно, но все же настолько ярко, что он до сих пор отчетливо видел перед собой тогдашние глаза Семена, в которых быстро промелькнули сначала испуг, затем сострадание, а потом, как теперь подумывал Красильников, и злорадство, мимолетное такое удовлетворение, будто мина влетела к ним возмездием за Семенову обиду. И запомнился еще измученный страхом немец, его белые бессмысленные глаза, особенно когда согнуло и опрокинуло в бурьян Павла. Он тогда совсем расписался, этот несчастный немец, и все время омерзительно потел.
— Ай-яй-яй! — озабоченной скороговоркой запричитал Семен, скатившись в туче пыли вниз и склонясь над скорчившимся Павлом. Но не раненный смертельно товарищ интересовал его сейчас, — страшное, избитое лицо его незаметно приобретало какую-то мелкую осмысленность, и он все чаще цепко взглядывал на Красильникова, пытаясь угадать, насколько растерян человек и не ухватится ли за разумную спасительную мыслишку.
Красильников, напряженно моргая, прислушивался, что творилось наверху, над их головами. Усилившийся грохот, близкие разрывы, сплошная пыль и чернота, совсем закрывшие небо над воронкой, — все как будто говорило, что с наступлением полной видимости наши тоже обнаружили разведчиков и до предела усилили прицельный огонь прикрытия. Два встречных шквала, сшибаясь в одной точке, настолько сильно долбили и вздымали землю, что оставшиеся на ногах разведчики не чувствовали безопасности и в своем укрытии. При каждом огневом налете они невольно пригибались один к другому, обнимались и потом с опаской посматривали наверх.
— Дурак!.. — прокричал согнувшийся, засыпанный землей Семен, и Красильников близко видел, как напрягались у него все жилы на шее. — Дурак! Из плена вон сколько бегут!
Но тут грохнуло и посыпалось так, что on и не сговариваясь брякнулись плашмя, упали прямо на связанного, мерзко пахнувшего немца. И прижимались, вдавливались изо всех сил, страдая, что нет возможности укрыть беззащитную, чутко ожидающую удара спину.
Наступившая передышка и терпеливое сопенье придавленного немца помогли Красильникову оправиться от испуга, он с гадливостью приподнялся и, отряхиваясь, увидел настороженные, караулящие глаза напарника. Догадался Семен, что ли, что не найти ему и в Красильникове сообщника.
— Я говорю, не пропадать же нам из-за этого г…! — вскричал он, оправдываясь, и с прежним остервенением наотмашь ударил немца по голове. А тот, с тугим кляпом в чудовищно распяленном рту, перекрученный проводом, только пучился, взирал испуганно, не переставая бояться за свою судьбу.
— Ползи! — негромко, сквозь зубы распорядился вдруг Красильников и медленно достал из-за пазухи трофейный «вальтер».
— Куда? Куда ползти-то? — испугался Семен. — Не видишь? Миха, брось дурить. Слышишь?
Он кричал и отшатывался, но взрывы, свист и комья заставляли его приникать к Красильникову, и он, закрывая руками растрепанную голову без каски, неожиданно начал осмысленно поглядывать на пистолет в руке товарища. Красильникову показалось, что будет лучше, если он станет держать Семена под прицелом и подальше от себя.
— Бери немца! — приказал он, наставляя пистолет. — Быстро!
— Ну… хорошо! — зловеще покорился Семен, поднимаясь, и можно было лишь догадываться, сколько ненависти скопилось сейчас в его отчаянно трусившей душе. — Я возьму… Но потом…
— Волоки! — рявкнул Красильников, чувствуя, как зудит в его руке заряженный и пристрелянный «вальтер». Нет, не зря сегодня не выдержал и взорвался Павел, — против своего брата разведчика он не стал бы понапрасну пускать в ход кулаки.
Семен ухватил пленного за туго скрученные руки и, как барана, потащил наверх Поняв, что немедленная расправа миновала, немец обрадованно стал помогать ему втаскивать себя по осыпающемуся скату.
У края, перед тем как подставиться под огонь, Семен еще раз замешкался и затравленно глянул вниз В нем сильно жила надежда уцелеть, сохраниться любой ценой, дожить до будущего, до мирной, как мечталось, соблазнительной судьбы инженера.