Страница 10 из 22
– Задолго до того, как между Дели и Калькуттой пустили поезда, эта дорога кишела ворами, – говорил он. – Между этими двумя важнейшими городами находится священный город индуистов – Варанаси. И вот уже три тысячи лет, как сюда стекаются всякие мошенники. Ведь всем известно: паломники – люди простые и доверчивые, их легко обмануть.
– Неужели?
– Точно вам говорю, – отрезал Ватсон. – Да вот взять хотя бы вас. Вы ведь прекрасно знали об опасностях этого поезда, но бдительность утратили. Молодожены, – подумали вы, – какая прелесть. Вместо того, чтобы подумать: «Ага, молодожены, держи ухо востро, не подпускай их к себе!»
– И откуда мне знать, что вам доверять можно? – спросил я.
– Ниоткуда, – ответил Ватсон. – Вот видите, вы уже учитесь.
Я стал подсчитывать в уме последствия великого ограбления. Ничего утешительного.
Минут через десять сыщик прервал молчание:
– Ну надо же, грейпфрут! – покачал он головой. – И как вы могли на такое купиться?
– Я ожидал, что мошенники будут гораздо более подозрительными на вид, – огрызнулся я, озадаченный тем, что какой-то незнакомец вдруг ни с того ни с сего стал читать мне морали.
Впрочем, моя доверчивость не произвела особого впечатления на Ватсона. Казалось, ему невдомек, что меня сейчас нужно не ругать, а утешить.
– Вы ведь даже и не догадываетесь, на каких виртуозов мошенничества можно наткнуться в Индии, да? – спросил он напрямик.
Я покачал головой.
– Таги! – стал перечислять он. – Фансигары. Люди петли. Обманщики – вот они, предшественники современных мелких жуликов. Они заложили поистине великую традицию – жаль, сейчас измельчали, опустились до банальных краж.
– Но эту-то кражу они провернули с большой изобретательностью, – возразил я.
Сыщик меня не слушал.
– У секты душителей-тагов был культ ритуальных убийств в честь богини Кали, – заявил он. – Видите ли, для тагов убийство – это искусство. Они не видели в нем ничего зазорного.
– И сколько же народу они поубивали?
– Миллионы! – выкрикнул Ватсон, прищелкнув пальцами. – Миллионы, по самым скромным подсчетам. В те времена добираться из одного города в другой можно было месяцами, если не годами. И когда люди понимали, что кому-нибудь из их родных или близких давно бы уже пора вернуться домой – было уже поздно, и ничего нельзя было поделать.
– А что же тогда случилось со всеми тагами?
– Англикосы смекнули, что таги представляют для страны угрозу. Что никуда нельзя поехать. На дорогах опасно. Тогда появился человек по фамилии Слиман, который вызвался извести тагов. Даже жаль, право слово. Он выучился их тайному языку – рамаси, вызнал их правила.
– И что же это за правила?
– Во-первых, – Ватсон сделал страшные глаза, – никогда не оставляй живых свидетелей, всех души румаалом – по-особому завязанным платком. Во-вторых, всегда отрезай жертвам головы, чтобы их нельзя было опознать. Но самое важное – третье… готовы? Таги могли месяцами выслеживать намеченную жертву. Они высылали разведчиков, навроде чистильщика обуви, который нашел вас. Втирались в доверие к слугам, прикидываясь праведниками… Но все равно, не прошло и тридцати лет, как их окончательно извели. Ваши англикосы заставили их переключиться с завязывания платков в хитрые узлы на ковроткачество. Ковры у них выходят знатные.
Около полудня моя несчастливая поездка на экспрессе Фаракка подошла к концу. Уж очень меня не радовала перспектива провести еще одну ночь в этом поезде. Я твердо вознамерился сохранить при себе то немногое, что еще уцелело, и сошел на станции Мугхал Сарай, откуда можно было добраться до Варанаси. Я решил, что сначала заявлю о краже паспорта и денег, а потом сяду на автобус до Калькутты.
Ватсон сошел вместе со мной. Он сказал, что выполняет секретное задание по поручению одного из аллахабадских клиентов. Мы взяли на двоих такси – индийскую машину марки «Ambassador». Пока ветхий драндулет вез нас к самому священному из городов Индии, Ватсон делился со мной не предназначенными для чужих ушей подробностями расследования.
– Обычно мне попадаются гораздо более интересные дела, – стал жаловаться он под конец. – Однажды довелось расследовать убийство – вот это как раз по мне. А сейчас тоска сплошная. Чаще всего заказывают проверить, не прячет ли семья жениха каких-нибудь скелетов у себя в шкафу.
– А что, если прячет?
– Предъявлю эти скелеты, – сказал Ватсон, – и за девочкой дадут меньше приданого.
Мы еще не доехали до Варанаси – знаменитого Города Света – как частный сыщик прошептал, что ему пора входить в образ, и был таков.
Вот уже три тысячи лет, – а? может, и дольше – Варанаси считается центром индуизма. В город на западном берегу реки Ганг ежегодно приезжают миллионы паломников. Одни посвящают молитвам и омовениям в водах «матери Ганги» лишь несколько дней. Другие остаются до конца жизни. Они верят, что умерев в черте древнего города, границей которого считается Панч-Коси-роуд, они достигнут просветления. Их душа попадет прямо на Небеса и освободится из вечного круга перерождений. Каждый день на берегах Ганга тысячами кремируют праведных индуистов. Кремация проходит на специально отведенных для этого обряда гхатах – крутых каменных ступенях, что ведут к реке. На закате в жутковатой тишине пепел умерших развеивают над священными водами. Я брел по лабиринту узких улочек, где было полно садху, попрошаек, озорных детишек и водяных буйволов. Звякали монетки в руках нищих, глухо били в похоронные барабаны, кричали велорикши, прокладывая себе путь сквозь толпу. Ноздри щекотал запах лепешек-пури, которые жарили прямо на улице за переносными прилавками, а еще – куркумы, корицы и кориандра, а еще – навозных куличиков, что сушились в тени возле стен.
Повсюду виднелись символы: над потайными дверями – свастики, у миниатюрных алтарей – светильники, заправленные топленым коровьим маслом гхи. Густой дым от сандаловых благовоний висел в воздухе над грязными проулками будто грозовая туча.
Я потихоньку продвигался вперед. Здесь все, кроме меня, понимали символы, все знали, как себя вести. И хотя мне не дано было постичь глубинный смысл всего происходящего, я был ошеломлен. Индия – грандиозный театр жизни, а в Варанаси разыгрываются самые выдающиеся пьесы из его репертуара.
Я направился к Дхоби-гхату, где, как я слышал, можно было найти жилье по сходной цене. После ночи, проведенной в экспрессе Фаракка, я не мог себе позволить дорогого жилья в Варанаси. Но в районе Дхоби-гхата гостиниц не было вообще. Слово «дхоби» в переводе означает «тот, кто стирает белье», то есть на этом гхате всего лишь стирают. Десятки мужчин месили белье, будто огромные комья дрожжевого теста. Они синхронно швыряли намыленное белье на каменные ступени гхата. В Варанаси проживает около пятидесяти тысяч браминов, и многие из них нанимают себе персональных дхоби – так они уверены, что их одежду не положат рядом с одеждой представителей низших каст.
Один из дхоби увидел, как я недоуменно озираюсь, и подошел ко мне. Лицо у него было плоским, как лопата, нос приплюснутый, руки по локоть красные от постоянной работы в горячей воде. Я спросил, не знает ли он, где тут можно переночевать, и он повел меня в свое однокомнатное жилище.
Его темная мазанка формой и размерами походила на перевернутую плетеную рыбачью лодку. Внутри было не продохнуть от пара. Зайдя в домик, дхоби первым делом протиснулся к набитому конским волосом матрасу и довольно улыбнулся.
– Дас рупиа.
– Десять рупий, чтобы спать на этом?!
Я осмотрел гнилой, кишащий блохами матрас, что лежал рядом с баком, где кипятилась рубашка брамина. По сравнению с остальной обстановкой он выглядел еще прилично. Над баками с одеждой поднимался густой пар – от него здесь все прогнило. Плесень настолько глубоко въелась в стены, что мне даже показалось, будто на ней вся хижина и держится. Отскреби плесень от стен – и вся постройка развалится.