Южно-Африканская деспотия

Среди троих бородатых мужиков, так и не снявших свои меховые колпаки, оказался Бобровский знакомый, по всей видимости, служивший остальным двоим переводчиком. То, что он не подал вида, будто знает Боброва, говорило о том, что его подопечные были высокого ранга и переводчик счел необходимым соблюдать субординацию.

Бобров широким жестом указал на накрытый словно по волшебству стол и лично набулькал в стеклянные стаканчики пахучий коньяк. Скифы одобрительно заворчали и отведали. Бобров, Евстафий и Андрей поддержали. Прошка довольствовался разбавленным вином, потому что до возраста потребления коньяка еще не дорос.

Слегка закусив, то есть съев все, что было на столе, и потребив по три стакана, скифы перешли к делу, и когда Бобров услышал, с чем они к нему явились, он впал в глубокую задумчивость. А вместе с ним в задумчивость впали и все остальные. Скифы просили ни много, ни мало как переправить в южную Африку скифский народ. Было отчего впасть в задумчивость.

На следующий день скифы отбыли, увозя подарки и бочку коньяка, а Бобров остался с соратниками думать и потихоньку планировать, потому что в результате пары бессонных ночей пришел к выводу, что наличие дружественных скифов на просторах южноафриканских саванн им очень не помешает. Надо сказать, что к этой мысли его упорно подталкивала практичная Златка, а вторая грация по имени Апи ей усиленно поддакивала.

А через месяц пришел Вован, прорвавшись сквозь последний зимний шторм, и все началось по-новой. Вован бегал потаблинуму, натыкаясь на мебель, и орал:

— У меня корабли, а не скотовозы!

За ним с интересом следили все собравшиеся. Это хорошо, еще женщин не было. Они в отдельном помещении изображали граций. Но Вовановы вопли, видимо, долетели и туда. Потому что в таблинум ворвался разгневанный Лисистрат и заорал еще громче Вована:

— Нельзя ли потише! У меня модели волнуются!

Вован так удивился, что заткнулся. Остальные заулыбались, а Бобров сказал:

— Он больше не будет.

Ваятель успокоился и ушел.

— Саныч, ну ты пойми, — минуту спустя продолжил Бобров, пользуясь тем, что Вован замолчал. — Мы можем заселить скифами сейчас совершенно пустынную часть южной Африки. У нас же там только Кимберли. А лучших соседей нам не найти. Или ты хочешь дождаться негров с севера? А эти там быстро и охоту устроят, и стада разведут, и поля засеют. А нам останутся города и торговля.

— Да все я понимаю, — сказал Вован и оглянулся на дверь. — Только и вы меня поймите. Я хоть и перевозчик, но все-таки красного товара: золото, алмазы, ценная древесина, слоновая кость. Еще вот экзотические плоды добавились. Есть, конечно, люди и лошади. Но для себя и по чуть-чуть.

Вована удалось все-таки уговорить на пару рейсов. Все равно скифы собирались заслать сначала пару сотен разведчиков для детального осмотра предполагаемого места переселения. Все ж таки плыть вот так вот в полную неизвестность как-то не хотелось. Бобров, конечно, все описал, ничего не скрывая. И то, что видел самолично, и из рассказов других очевидцев, и даже из литературы. Но скифы были недоверчивы и наверно поступали правильно. А Вована удалось уговорить, пообещав ему, специально для перевозки скифов, два просто гигантских корабля длиной не менее пятидесяти метров.

Бобров пообещал и сам обалдел от грандиозности предстоящих работ в условиях древнего мира. Но, слава Богу, Вован успокоился и уже сам принимал скифских представителей и договаривался с ними. В городе, видать, что-то пронюхали, потому что частый приезд гостей из Неаполя Скифского не мог остаться незамеченным. Олигархи, ненавязчиво правящие городом, осторожно, через подставных лиц, поинтересовались, не задумал ли Бобров при помощи скифов захватить город. Бобров, услышав такое, не смог сдержать смех и велел передать пославшим, что город он может захватить и без скифов, но это ему и на хрен не надо. Словосочетание «на хрен» он повторил несколько раз, и особо просил передать его без искажений. Посланец кивнул и удалился озадаченный.

Тем временем, Лисистрат закончил работу над моделью и предъявил ее заказчику. Бобров, заранее скептически ухмыляясь, пошел смотреть. Ваятель снял полотно. Скептическая ухмылка сползла с лица Боброва. Как скульптор ухитрился передать и мягкую мечтательность Златки, и озорную непосредственность Апи, и деловую сосредоточенность Дригисы. Бобров ходил вокруг композиции, а следом за ним ходили девчонки, непривычно притихшие, а ваятель, стоя в сторонке, смотрел на них с отеческим пониманием во взгляде.

Для отливки Вован предложил притащить дешевой бронзовой судовой арматуры. Бобров с негодованием отверг его инициативу, заявив, что бронза должна быть аутентичной и скупил в Херсонесе всю бронзу вплоть до пряжек на одежде.

Бобров искренне жалел, когда расплавилась и вытекла восковая модель. Зато потом нагло взял на себя процесс отливки, доверив скульптору только составление рецептуры расплава. Охлаждали отливку целую неделю. Вован не дождался окончания процесса и ушел, затолкав в трюмы сотню скифов и полсотни лошадей.

— Я потом посмотрю, — сказал он.

И только его паруса скрылись за горизонтом, как, презрев холодную мартовскую воду, из волн морских показался трясущийся Смелков, а следом за ним в облегающем гидрокостюме, вся из себя такая изящная и стройная, появилась Меланья. Юрку, одев его в одеяло, отправили согреваться на кухню, а вот Меланье уделили гораздо больше внимания. Меланья, похоже, радовалась как бы не больше обитателей поместья. По крайней мере, стащив с себя гидрокостюм, под которым к удивлению Боброва, наблюдавшего за процедурой, ничего не оказалось (Меланья, кстати, без гидрокостюма понравилась ему гораздо больше, но Златка с Апи не дали ему рассмотреть подробности, хотя сама Меланья вроде была не против), она тут же помчалась по друзьям.

А Бобров извлек из кухни отогревшегося Смелкова, притащил его в таблинум, налил полстакана крепкого и велел излагать. Все три грации присутствовали тут же и навострили уши. Юрка, влив в себя коньяк, закусил соленым помидором и сказал:

— Не, ну а чего рассказывать? Меланья теперь моя жена. Вполне официально. Я ее на всякий случай сделал гражданкой Эфиопии. Это было несложно. Народ, понятное дело, офонарел. А мне это сперва было стрёмно, а потом я как-то привык. Да и окружающие вместо насмешек стали завидовать. Потому что Меланья не только красива и экзотична, но и страстна, верна, смела и даже свирепа.

Юрка оглянулся по сторонам.

— Довелось, знаете ли, испытать. Не хочу больше такого видеть. Мы как-то из гостей возвращались. Машину я не брал, рассчитывая хорошо выпить и закусить. Да и недалеко там было. И вдруг из-за угла три гопника. Мы бы так и разошлись, но тут как раз случился фонарь и один из этих балбесов воскликнул:

— Гляди-ка, черномазая. Ну, меня это и завело. А при себе же ничего, кроме кулаков, в гости же шли. Одному я успел хорошо попасть. Все-таки влияние Евстафия сказалось. Тот приложился к стенке (стенка была рядом, и он не отлетел от силы моего удара) и сполз по ней на тротуар. А вот ко второму я повернуться не успел. Ну и прилег рядом с первым. А потом, чувствую, меня тормошат. Думаю, пора приходить в себя. Дело же не доделано. А это, оказывается, моя Меланья плачет и причитает: «Юрка, Юрка». Я попытался молодецки вскочить, но получилось только по стеночке. А вокруг стоят четверо ментов и лыбятся. И их старший интересуется:

— Это, простите, гражданин, ваша девушка тут геройствовала?

В общем, выяснилось, что моя Меланья, видя, что я потерпел пораженье в неравной борьбе, взяла судьбу битвы в свои руки. Одного из нападавших она так отоварила между ног, что врач приехавшей скорой с сомнением сказал:

— Жить-то, конечно, будет…

А второму почти откусила щеку. Он, говорят, так орал, что разбудил несколько домов, благодарные жители которых и вызвали ментов и скорую. Так что, теперь Меланья героиня милицейских сводок.

— Ну а как вообще? — неопределенно покрутил пальцами в воздухе Бобров.