Солнцеворот

Арека пошла по ступенькам вниз, герцогиня спустилась за ней.

Холодные каменные стены. Тишина и пустота. Арека закрыла глаза, пытаясь представить, каково здесь будет. Как будто со всех сторон тебя стискивают бездыханные тела. Как будто терзает неутолимый, страшный голод. И тьма постепенно становится багровой.

Получилось представить так живо, что Арека в страхе распахнула глаза. Вот он, солнечный лучик, светит в подземелье сверху. Открыта дверь, и вокруг никого. Только Атсама стоит рядом, смотрит молча.

— Что тебя тревожит? — спросила Арека.

Атсама усмехнулась, окинула взглядом темницу.

— Издеваешься? Вот это меня беспокоит.

— Не поверю, будто тебе до такой степени жалко людей.

— Ну конечно. — Герцогиня, похоже, решила обидеться. — Я ведь беспощадная тварь, убийца.

Она ждала возражений и извинений, но Арека редко давала подруге то, чего та ждала.

— Так и есть, — сказала она. — Пока дело не доходит до тех, кого ты любишь. Себя. Меня. И пока, наверное, всё. Мне что-то грозит? Вряд ли, ты бы сказала. Или уже пыталась бы меня спасти. Значит, беда у тебя. Что случилось?

Они смотрели в глаза друг другу, окруженные молчанием. Атсама отвела взгляд первой. Она сделала вид, что это лишь потому, что ей надо было достать письмо из кармана. Протянула Ареке сложенный вдвое лист бумаги.

— Сможешь прочитать? Госпожа учительница.

Арека развернула бумагу. Читать было особо нечего, лишь два символа украшали листок. Один, символ «Доверие», который Арека только что рисовала на доске, украшал первую сторону. Перевернув бумагу, Арека нахмурилась над вторым.

Этот был посложнее, но Арека его встречала. «Вознаграждение». Символ обладал множеством значений и их оттенков. «Приказ явиться к отправителю, как только представится возможность», «добровольная явка», «награда за добрую службу», «присвоение нового титула», «предложение союза». Но и завитушка, означающая «союз», тоже несла два значения. Перемирие врагов, либо…

— Я получила это сегодня утром, — сказала Атсама. — Не думаю, чтобы он захотел ждать долго.

Арека кивнула и протянула письмо обратно. Рука немного дрожала.

— И что? Ты… Согласишься?

Атсама отвернулась, пряча в карман письмо.

— Мы обе знали, что этот час настанет.

Арека вздрогнула. Ей хотелось закричать, заплакать, потребовать, чтобы её утешали. Но она выбрала быть взрослой и, не издав ни звука, коснулась руки герцогини. Теплые пальцы Атсамы стиснули её ладонь.

Луч солнца пока ещё струился вниз, в яму, предназначенную для тьмы и смерти.

V

Засада

Зяблик, зевая, сидел на борту и смотрел на море. Его завораживало, как оно меняет цвет с черного на синий, пока восходит солнце. Море может себе позволить быть и черным, и синим, и зеленым, и алым, и даже искрящимся всеми цветами. А человека раз покрасят в один цвет — и сиди, обсыхай. Можно перекраситься, конечно, только поначалу старую краску отодрать приходится — а это больно. А потом новой краской по свежим ранам — того больнее. Отчего такая несправедливость?

Поначалу Зяблик радовался своему преображению. Никто его пальцем не трогал, после того как ещё двое глупцов поплатились жизнями после Чибиса. Зяблик не хотел им смерти. Покровительница забирала его боль и узнавала имена — сама. А дальнейшего он предотвратить не мог. Да и не хотел. В конце-то концов, был ли на этом корабле, кроме него, хоть один невиновный? Воры, убийцы, насильники. Они уже заслужили смерть, иначе не оказались бы здесь.

Работать Зяблик перестал. Просто не мог — слишком уж слаб он бывал после ночных визитов Покровительницы. Целый день ходил бледной тенью, чуть не падал, и лишь к вечеру оживал. Стараниями Орла ему давали усиленное питание, накидывая добавки за каждого мертвеца. И до сегодняшнего утра Зяблик упивался победой. А сегодня утром его ни свет ни заря разбудила тоска.

Нырок встал, как обычно, утром и поплелся на верхнюю палубу встречать рассвет. Зяблик пробудился от шороха и лежал, таращась в темноту. Грудь сжимала стальными клешнями непонятная грусть. Откуда она взялась, почему? Может, потому что этой ночью Покровительница не пришла?..

«Где же ты? — беззвучно шептал Зяблик. — Не бойся, я тебя не выдам».

В этот миг Зяблик забыл, что Покровительница могла, не оставив следов, убить взрослого мужчину. Ему она казалась прекрасной напуганной девушкой, которой почему-то приходится скрываться на корабле. Только ему, Зяблику, она открылась, и его долг чести — сохранить тайну. Путались мысли в голове, а из глаз текли слезы.

Зяблик заставил себя подняться и выйти на палубу. Сел у борта и так и сидел, вдыхая морской воздух, наблюдая рождение утра. Вот на княжеском корабле началось движение. Кто-то ловко взобрался в «воронье гнездо» и начал махать флажками. И Зяблик, и другие заключенные давно поняли, что это — такая хитрая азбука, с помощью которой корабли между собой общаются. Кто-то пытался разгадать значения флажков, но тщетно — слишком уж быстро махал ими семафорщик, а капитану потом что-то докладывал за закрытыми дверьми каюты.

Обычно каждое утро семафорил их корабль, а человек на корабле князя смотрел и, коротко махнув — мол, понял, свободен — спускался на палубу. В этот же раз всё было наоборот, и Зяблик озадачился. Повернул голову, выгнул шею, пытаясь рассмотреть того, кто стоял в их «вороньем гнезде». Но матрос уже не стоял, он спускался, и его лицо, мелькнувшее в переплетении канатов, показалось Зяблику озабоченным. Что-то будет…

— Не понял! — Обзор Зяблику перекрыл подкравшийся Орёл. — Это почему мы завтрак пропускаем?

— Не хочется, — буркнул Зяблик, отвернувшись. Княжеский семафорщик тоже быстро спускался с мачты. Показалось, или корабль стал ближе?

— Ну нет, малой, — возразил Орёл. — Так не пойдет. Ты, значит, с голодухи сдохнешь, а нас потом ночью всех поубивают? Сиди тут, сейчас тебе завтрак принесут, со всеми церемониями, как княжеской доченьке.

Доска палубы скрипнула под сапогом Орла.

— Сказал, не хочу! — взвизгнул Зяблик, обернувшись.

Есть он и правда не хотел. Его мутило. Хотелось спать, но и спать толком не хотелось. Хотелось, чтобы настала ночь и пришла Покровительница, забрала непонятное, гнетущее чувство и дала взамен покой.

Орёл смотрел на него, уже не скрывая ненависти. В прищуренных глазах пылала жажда убийства.

— Завтракать очень важно и полезно, неужели мама тебе не говорила? — прошипел он сквозь зубы.

— А я не буду! И сдохну, если захочу. И пускай вас всех ночью поубивают. Ясно? Не заставишь ты меня жрать, а заставишь — сам первым сдохнешь, ясно?

Орёл быстро огляделся. Зяблик знал это движение, он ведь вырос на улицах. Когда человек так оглядывается — значит, сейчас ударит или убьёт. Орёл шагнул к Зяблику, опустился на корточки рядом с ним.

— Знаешь, недоносок, я бы с тобой тут не цацкался, если бы не Ворон, — прошипел он. — Знаешь, что я думаю? Думаю, голову тебе повернуть, чтоб пятки свои увидел, и за борт.

— Покровительница…

— Ага, ага. Только тебе уже все равно будет.

— Но ты же умрешь! — Зяблик вытаращил глаза. Ему казалось немыслимым, чтобы кто-то, зная, как предотвратить смерть, взял и сделал наоборот. Зачем? Что может быть важнее жизни?!

— Так все ж помрем, рано или поздно, — оскалился Орёл. — Вопрос лишь в том, за что. Я вот не хочу помирать где-то там, воюя не пойми с кем, не ясно за кого. А помереть, выдавив такой мерзкий прыщ, как ты, — это, считаю, почётно.

Его руки дернулись к Зяблику, но тут на плечо Орла опустилась ладонь. Орёл замер.

— Не надо, — тихим хриплым голосом произнес Ворон. — Рук не марай. Без нас решат.

Зяблик перевел дыхание. Он уже приготовился умереть, таким страшным и решительным был взгляд Орла.

Орёл вскочил на ноги, повернулся к Ворону. Неужели подерутся? Вот эти двое, сильных и страшных? Зяблик на всякий случай отодвинулся.