Солнцеворот

— Ты мне, что ли, указывать будешь? — прорычал Орёл.

Если бы он зарычал так на Зяблика и так же на него посмотрел, тот бы задрожал и сделал все, что угодно. Ворон же смотрел на Орла спокойно и насмешливо.

— Хотя бы и я, — сказал, не повышая голоса. — Я тут пока смотрящий, а ты подо мной ходишь. Вот и не забывай…

— Смотрящий? — перебил Орёл. — Хорош смотрящий, чуть припекло — полетел князю плакаться. Нас теперь тут всех…

— Я не с князем говорил, а с вампиром, — перебил в свою очередь Ворон. — Пусть они меж собой решают. У вампиров — свои дела, у нас — свои. А у нас с тобой, Орлёнок, дела особенные. Почирикаем ещё, не уходи далеко.

И Ворон, хлопнув Орла по плечу, удалился.

Зяблик поспешил отвернуться, чтобы не встретить взгляд Орла. Если тому что не понравится — кинется ведь!

Княжеский корабль приблизился, теперь никаких сомнений. Да и корабль смертников слегка изменил курс. Флот шёл так же, как и всегда, и лишь два корабля сближались.

Я не с князем говорил, а с вампиром.

Зяблик вспотел от нехорошего предчувствия. Что-то теперь будет?!

Он впился взглядом в корабль князя и вздрогнул, заметив, что на борту кто-то сидит, свесив ноги над морем. Парнишка, лет шестнадцати. Кто это? Уж не один ли из вампиров? Скорее всего, иначе зачем ребенка брать на борт? Хотя, может, сын кого из князей? Но ведь корабль-то — Торатиса, зачем он тут?

Когда мальчишка поднял голову от альбома, в котором что-то рисовал, Зяблик понял, что сомнений быть не может. Кожа мальчишки светлее, чем у любого другого, в кого ни ткни. Глаза другие, да и самый цвет глаз…

— Здравствуй, — сказал Человек с Солнцем в Глазах, когда корабли сблизились настолько, что можно было бы, при желании, пожать друг другу руки. — Это тебя называют Зябликом?

Левмир начал новую сказку в первый день путешествия. Вид идущей по морю армады вдохновил его, и листы альбома, подаренного Айри, покрылись сценами войны. Посматривая на разгуливающих по палубе солдат, Левмир срисовывал их оружие, облачение, стараясь, чтобы новая сказка вышла как можно более настоящей. Как можно менее «сказкой». В этот раз всё реально. Это не какие-то выдуманные драконы.

Казалось, одна эта реалистичность сделает новую сказку лучше предыдущих, но вот странность — выходило наоборот. Левмир тщательно выписывал битвы, изображал страшного Эрлота на вершине высокой башни, себя, сражающегося с ним и побеждающего. Но когда пересматривал картинки, с трудом удерживался от зевоты. Почему-то реальность превратила захватывающую дух историю в скучный пересказ неинтересных событий. Почему-то те наивные фантазии, которые изобретали они с И, отогревая пальцы дыханием, сохранились в памяти куда более живыми, искренними и настоящими.

Однако Левмир не сдавался. Скоро он закончит сказку и отдаст её людям, как делал раньше. Пусть они смотрят на будущие свои свершения, пусть понимают, что их ждет… Но Левмир уже сейчас знал, как все будет. Им понравится сказка, они пролистают её с улыбками, они вдохновятся на бой. Но ни в одном глазу не блеснет слеза. Никто не забудет о том, что пора на обед. И не будет той, что, пролистав сказку, сощурит зеленые глаза и скажет: «А давай…». Давай всё переделаем, давай начнем с начала, давай потратим месяц, но сделаем сказку, от которой будут замирать наши сердца. Пусть будет страшно. Пусть армия потерпит поражение. Пусть торжествует Эрлот. А потом — потом прилетят драконы!

Ради нее Левмир готов был начинать с начала хоть целую вечность. Снова и снова падать, оступаться, вставать, идти, бежать, ползти. Но теперь всего этого было не нужно. Теперь он — один из предводителей величайшей силы, какую когда-либо видел свет, а не жалкий деревенский мальчишка. Река исполнила сокровенное желание. Теперь Левмир был достоин принцессы Ирабиль. Но он сидел на корабле, не мог ничего сделать и рисовал сказку. Самую скучную сказку из всех, что когда-либо у него выходила.

Однако даже эта сказка помогала отвлечься от волнения, терзающего сердце с тех пор, как Ворон рассказал о «Покровительнице». Если это не глупая байка, которую выдумал заведшийся на корабле убийца, то… Левмир представлял, как маленькая серая летучая мышка днями и ночами, сквозь бури и штиль несется с погибающего Запада на Восток, к нему. Как, оказавшись на флоте, вдруг видит отца и, испугавшись, решает спрятаться, разобраться, подумать… Единственное, что не укладывалось в эту фантазию — убийства. Зачем Ирабиль убивать людей, пусть даже те — подонки, хуже которых она не встречала? Убийство в бою — это одно. Хладнокровное убийство под покровом ночи — совсем другое. Для этого нужно позволить себе быть убийцей.

Левмир вспоминал, как убивал вновь и вновь в казематах князя под пристальным взглядом Эмариса, и понимал, что он себе дал такое разрешение. Он изменился тогда, когда позволил себе приносить жертвы во имя цели. В тот день он стал настоящим вампиром. Возможно ли, чтобы так же изменилась И? Девочка-видение, с которой они танцевали на купающейся в лунном свете полянке, смеялись и плакали, шли, поддерживая друг дружку, навстречу гибели. Если и она стала настоящим вампиром, то найдут ли они опять друг в друге то, что раньше связывало их воедино? Вот какие мысли удержали Левмира от того, чтобы в первую же ночь прилететь на корабль смертников и позвать по имени свою судьбу.

Ночью он молил Реку. На рассвете — заклинал Солнце. Просил, чтобы Ирабиль осталась прежней, где бы она ни была. Просил, чтобы Кастилос сохранил её, чего бы ему это ни стоило.

Солнце молчало. И только Река, кажется, негромко смеялась в ответ. Река не слышит мольбы, не выполняет просьбы. Река одаряет достойных.

Чтобы усмирить в душе эту бурю, Левмир рисовал сказку. Вкладывал всего себя в картинки, такие настоящие, что из них рвались вопли погибающих вампиров, заглушаемые звоном стали.

Левмир слышал голоса. Чувствовал волнение и смятение человека, чувствовал его взгляд. Но он не позволил себе отвлечься до тех пор, пока не провел последнюю линию на рисунке. Только тогда, убедившись в совершенстве созданной картины, он поднял взгляд и увидел напротив, на вплотную подобравшемся корабле, приоткрывшего рот парня.

Он был старше Левмира. Ему должно было быть лет двадцать пять, или даже больше. Но он так скукожился, такое детское выражение лица у него было, что Левмир почувствовал себя кем-то вроде старшего брата. Человек смотрел на него с ненавистью, страхом, уважением и нелепым детским вызовом.

— Здравствуй, — сказал Левмир. — Это тебя называют Зябликом?

Корабли продолжали сближаться, того и гляди стукнутся бортами, зажмет ноги. Слева началась суета, с борта на борт перекинули трап. Левмир встал и одним шагом переместился на корабль смертников «Утренняя птаха». Бегающие по палубе матросы покосились с неодобрением, но промолчали. Скакать так запросто с корабля на корабль, видимо, было здесь дурным тоном. Но все знали, что Левмир не человек, и никто не решился сделать замечания. А может, промолчали из-за цвета глаз.

Зяблик, как только Левмир оказался рядом с ним на палубе, шарахнулся. Черные его глаза дико блестели, неестественно бледная кожа совсем посерела. Показалось даже, что седина тронула черные волосы. Левмир понял, что с ним происходит. Эмарис рассказывал об этом Айри, когда говорил о фаворитах. Люди, которых кусает вампир, привыкают к хозяину, и если тот их оставляет на некоторое время, у них начинается болезнь. У этой болезни много проявлений. Одно из них — постоянный страх, доходящий до паники. Страх, усиливающийся при появлении рядом другого вампира. То яд в крови трепещет, боясь оказаться вытесненным и замещённым. Этого парня кусали, тут не может быть сомнений. Левмир чувствовал в нем отголосок, тень силы Реки.

— Я поздоровался с тобой, отчего ты не отвечаешь? — спросил Левмир.

Он не старался приблизиться, напротив, сложил перед собой руки с альбомом, всем видом показывая добрые намерения. Даже улыбнулся, хотя в голове и в сердце бушевал хаос. К надежде и страху примешалась ревность. Почему она выбрала этого жалкого трясущегося от страха подонка в фавориты?