Warrior

Вместе с оглушающим ударом грома, проходящим через все тело капитана, исчезает и её образ. У Джеффа кружится голова. Он в ужасе смотрит на недоуменную Джину и садится на свою половину кровати, хватаясь за голову. Напуганная девушка, которую, словно привидение, испепеляли взглядом, вмиг оказывается рядом.

— Джефф? — взволнованно шепчет она, обнимая его за плечи. — Что произошло? Ты в порядке?

С губ его слетает разочарованный вздох. Капитан опирается о спинку кровати и устало потирает виски. Эта иллюзия, это видение, эта белокурая ведьма — это болезнь. Настоящая болезнь, лихорадка, он нездоров, он разбит, он убит.

Он не в порядке.

***

Оставь на моих губах поцелуй и уходи. Один поцелуй. Невесомый, независимый. Так, чтобы я ничего не почувствовала. Но так, чтобы мы оба помнили его как момент, который уже никто у нас не отнимет. Это будет между нами, это будет принадлежать лишь нам. Как и наша память. О непрожитом, о далёком… что же ты стоишь? Поцелуй меня и уходи. Я знать тебя не хочу.

— Нет, вы это видели? Видели? Я в ужасе, нет, я просто в ярости!

Несколько листов со сценарием изящно падают на пол, ненадолго задерживаясь в воздухе, а за ним летит и красная лента, что скрепляла этот поток словесного сумасшествия вместе. Кабинет актёрской мастерской Карен оглушает неестественно-громкий смешок. Эмма перебирает листы, не пострадавшие от её истерики, и находит один, где все сплошь исчерчено синим маркером.

— А! Нашла! Вот, послушайте! — блондинка прочищает горло и устремляет взгляд к Карен и Маргарет.

Женщины переглядываются, устроившись в креслах напротив актрисы. Все это начинает походить на спектакль, на какую-то бездарную репетицию, где на сцене всем заправляет грозный режиссёр по имени Эмма. В такие моменты она напоминала Дэвида Тарино — оголенный провод, готовый забраковать любую мелочь, попавшуюся ему на глаза.

— О, Джереми… с момента той нашей встречи в Тоскане, кажется, прошла вечность! Ты помнишь наш поцелуй? Помнишь, как мы расставались? Ах, а я всё это помню! — приторно-сладким голоском пропевает актриса.

Как ни странно, первой не выдерживает Маргарет. Она кивает Карен и встаёт со своего кресла, подходя к взволнованной Эмме и забирая из её рук связку сценария.

— Дорогая, я тебя не понимаю. Ты мечтала сниматься у Фабьена. Он утвердил тебя на роль, несмотря на то, что главная героиня по сценарию — итальянка. Но сейчас каждое слово приводит тебя в гнев. В чем дело?

Слова Маргарет тягучие, как мед, конечно, не такие сладкие, но приводящие в чувства. Девушка тяжело вздыхает и пытается подобрать правильный ответ. Но в мыслях её бардак, в душе зияющая дыра, хочется ругаться и слать всех к черту.

— Я… я просто не ждала столько романтики в сценарии. Когда он рассказывал концепцию, я представляла все по-другому.

— А в чем, собственно, суть? — подаёт голос Карен, закуривая сигару.

— Молодая девушка из Тосканы работает на винодельне и знакомится с американцем. Она приезжает к нему в Лос-Анджелес… а он оказывается женат.

— Тоскливо, — Маргарет поджимает губы и возвращается в кресло.

— Банально, — дополняет Карен. — Курортный роман, отношения осел тире любовница, сопли, слезы и прочая дрянь. Как ты могла не рассчитывать на романтику, девочка?

— Но Фабьен…

— Никогда не верь режиссёрам. Сразу налаживай контакт со сценаристом. Вот он-то тебе всю подноготную и расскажет. Но мне по-прежнему невдомёк: это тебе так претит тема измены или чрезмерное количество соплей, пролитых на эти страницы?

Эмма в растерянности переводит взгляд с Карен на Маргарет. Тема измены ей претит! Ну, конечно! Для неё это — главное табу, для неё это под запретом, это то, о чем даже думать не стоит! Поэтому, именно поэтому она позволила парню её подруги поцеловать её там, на парковке, в то дождливое утро! И как бы она ни пыталась забыть, как бы ни пыталась найти себе, ему и этому поступку оправдание, теперь эта правда жила с ней, разъедала её грудную клетку и просилась наружу. Эмма не могла ни с кем поделиться. Заперлась в своей квартире и несколько дней не выходила, анализируя, обвиняя и сокрушаясь. Здесь не было ни одной положительной стороны, ничего, что спасло бы её. Она терялась в догадках, она не знала, что делать. Это было что-то среднее между предательством самой себя и лучшей подруги.

Карен обреченно вздыхает. Она отправляет Маргарет многозначительный взгляд и подходит к девушке, погрузившейся в глубокие раздумья.

— Рассказывай, — выдыхает женщина. — Мы знаем, что есть что-то, что привело тебя к нам. И это не сценарий, который ты сочла слишком ванильным. В конце концов, вся эта чёртова ваниль — и есть твоё поле деятельности.

Эмма поднимает на Карен расстроенный взгляд, а затем в мольбе смотрит на Маргарет. Последняя остаётся спокойной, как удав, и только лёгкая улыбка выдаёт: она что-то знает.

— Нет, я ведь… я пришла, чтобы снова уговорить вас поехать со мной в Париж, а заодно показать сценарий. Больше ничего нет. Правда.

— Глупое, наивное дитя! — Маргарет смеётся и подходит к Эмме. Теперь обе они нависают над растерянной девушкой в крайней степени отчаяния подобно коршунам, что вот-вот склюют свою добычу. Она их боготворит и не боится, но это не тот момент, когда можно рассказывать правду. — Ты ведь понимаешь, что когда человек говорит правду, он никогда не будет добавлять эту последнюю фразу в конце.

— Говори, Эмма. Откуда такое резкое желание улететь в Европу, откуда…

— Оно не резкое, — защищается актриса. — Маргарет, мы ведь давно собирались устроить себе отпуск!

— Милая, отпуск — это пару недель, а не несколько месяцев.

— Ты можешь улететь, когда тебе вздумается! А я останусь там, может быть, переберусь в Рим…

— Опять она за свое, — Карен качает головой.

— Я не могу улететь, ты же знаешь, через неделю у Джино показ. Я должна поддержать моего мальчика. Ни для кого не секрет, он тоже ждёт тебя там. А ты снова собираешься оставить его в такой важный для него момент.

Укол вины пронзает израненную душу девушки. Казалось бы, там нет места даже для тонкой иглы: всё исцарапано, исколото, изрезано собственными терзаниями и переживаниями. Конечно, конечно этот показ для Джино многое значит, он готовился к нему не один месяц и ровно столько же молил Эмму прийти. А она благополучно выбросила это из головы, наплевала на его чувства, и на чувства Джины, и на свои собственные чувства…

— Ладно, — шепчет она. — Я останусь ради Джино, а затем улечу первым же рейсом.

Маргарет кивает в одобрении.

— Умница. А теперь рассказывай. Что происходит с тобой? Несколько дней от тебя не было вестей, а потом заявляешься с истерикой и мольбой улететь в Париж сегодня же. Или у тебя, дорогая, кризис, что исключено. Или…

— Дела сердечные, — продолжает Карен с ухмылкой. — Что, зная тебя, тоже исключено.

— Почему это исключено? — резко спрашивает Эмма.

Женщины переглядываются. Поняв, что прокололась, блондинка в суматохе принимается собирать разбросанные листы сценария, свои вещи, свое самообладание. Карен и Маргарет в удивлении наблюдают за напуганной девушкой: она не поднимает на них взгляд и что-то бормочет себе под нос. О том, что её ждёт водитель, о том, что Дэвид собирался пригласить её в ресторан, о том, что завтра она обязательно забежит к ним снова. Узнать уверенную в себе сияющую Эмму в этой растерянной и отчаянной девушке не представляется возможным. Последнее, что Карен и Маргарет видят прежде, чем дверь в кабинет мастерской в спешке захлопывается — извиняющееся лицо актрисы.

Она буквально бежит по пустому коридору, останавливаясь только в холле, чтобы перевести дыхание. Мысли в панике бьются где-то в висках, чувство вины перед всеми вокруг разрывает грудную клетку. Сейчас, в самый пик её отчаяния, единственный человек, с которым она хотела бы поговорить — это Джина. Но Джина вместе со своим чёртовым Джеффом и есть причина её отчаяния, причина трех бессонных ночей, причина резкой ненависти и отторжения к себе, апатии к окружающим и нескольких истерик с битой посудой и вырванными волосами. Эта катастрофа на парковке все ещё ясно стоит перед её глазами, жар его губ все ещё отпечатан на её губах, и этому все ещё нет никакого оправдания. И нет ни единого места в ее голове для поиска причины их поцелуя. Если она начнёт углубляться, если начнёт копаться в чувствах — на это уйдут без малого годы, века, тысячелетия. Чувствам её нет названия, нет причины и нет… их попросту нет! Кроме всепоглощающей ненависти, усилившейся после этого гребанного момента в участке.