Страница 4 из 22
Фон заполнился беспомощно озирающимися людьми, а звуки лились с неба и отражались от стен небоскребов, не имея какого-либо видимого источника.
Сделав широкий план, он заметил, что отовсюду спешит публика с красными, потными от жары лицами, подобрав полы дишдашей.
Давно не работающий фонтан вдруг выбросил столб распыленной в виде тумана воды, облако которой повисло над сквером, и внезапно в нем возникла огромная, как теннисный корт, голограмма – в высоком разрешении, трехмерная и весьма добротно спроектированная, учитывая нестабильный носитель.
В облаке над фонтаном мчались галопом пустынные всадники, обвешанные оружием воины в черных масках, которые хватали на руки раненых детей, американские и европейские самолеты плевались огнем в пылающие больницы и школы, израильский танк давил беззащитных мирных жителей, песня ритмично рыдала о страданиях и мести, а в конце появилось трепещущее, словно мягкий шелк, зеленое знамя с золотистыми завитками арабской каллиграфии.
Норберт снимал все это, поскольку пока что ничего другого не происходило, а анимация по крайней мере дополняла картину и являлась хорошим вступлением к ивенту. Где-то в глубине души он помнил, что должно произойти, и его сковывал страх, но Норберт загонял его вглубь, держа под контролем. В данный момент он являлся исполнителем, режиссером и самой камерой.
В данный момент существовали лишь композиция, образ, звук и сценография.
Золотистые строфы сменились символом из переплетенных стилизованных букв, складывавшихся в схематическое изображение кулака, державшего стилизованный силуэт автомата Коробова.
Тем временем фонтан уже окружила толпа. Вскочив на скамью, Норберт окинул толпу взглядом – ему как-то не пришло в голову, что, может, он и выбрал превосходное место, но в случае чего бежать будет некуда.
Вокалист теперь щеголял вибрирующими колоратурами, но без слов – возможно, забыв текст.
По обе стороны фонтана люди вдруг начали странно извиваться, будто их облепили муравьи, что-то кричать и хлопать себя по всему телу, но то были лишь две небольшие группы – остальные попросту ошеломленно таращились на них. Они в панике бросились во все стороны, падая и топча друг друга, и вскоре в толпе образовались два довольно широких прохода с противоположных сторон фонтана.
Норберт смотрел, снимал и следил за картиной.
Он приблизил тех, кто отскочил от фонтана и теперь сдирал с себя дишдаши, осматривая предплечья и груди, словно в поисках муравьев или следов ожогов, но ничего видно не было. Один из них на мгновение потерял равновесие и шагнул в запретную зону, после чего пронзительно заорал и кинулся назад, опрокидывая стоявших позади.
В обоих проходах появились приземистые силуэты черных полугрузовых «Тойот Мураками» с установленными на бамперах трубчатыми конструкциями, на которых Норберт заметил по два вогнутых диска, похожих на миниатюрные спутниковые антенны, которые грозно смотрели перед собой, словно покрытые бельмами глаза.
Будучи профессионалом, он продолжал невозмутимо держать кадр, подобно живому штативу. Но он уже знал, что это МИВЕР, микроволновый излучатель. Обычно их использовала штурмовая полиция для разгона толп. Освещенный лучом человек чувствовал себя так, словно его облили напалмом, но стоило выбежать из зоны облучения, как ощущения исчезали без следа и каких-либо травм. Воспоминание, однако, оставалось, и с тех пор несчастный при одном лишь виде поворачивающейся в его сторону тарелки излучателя бросал транспарант и бежал как можно дальше.
Оба пикапа въехали за фонтан и, развернувшись на месте, встали рядом, ощерившись дисками излучателей прямо на публику.
С обеих сторон автомобилей высыпали боевики, выбежав перед радиаторами и выстроившись в черную шеренгу – в масках, свободных рубахах цвета сажи, черных тюрбанах, перевязанных лентами с символами в виде держащего АК кулака, обвешанные магазинами и топливными баками, каждый с компактным угловатым автоматом в руках.
Блеск глаз на фоне черноты. Набожные вопли о мести – и над всем этим раскаленное дубайское небо.
Приподнятые борта кузовов «тойот» с грохотом опустились, соединившись в повисший между машинами помост.
Человек, вышедший на жестяную эстраду, был одет так же, как и остальные, но на нем не было маски – лишь тюрбан на голове и густая борода, доходившая ему почти до глаз, словно черное пламя. Норберт приблизил картинку и хотел прибавить резкость, но это оказалось невозможно – несмотря на отсутствие маски, лицо оставалось слегка затуманенным, словно видимое сквозь фильтр или дрожащий от жары воздух. Из нормальной картинки подобного разрешения удалось бы выделить даже образец сетчатки глаза, но техника, которую тот использовал, этому надежно препятствовала.
Норберт сделал отъезд, захватив в кадр помост, мужчину на нем, оба автомобиля и грозную шеренгу черных моджахедов перед ними.
Когда бородач начал говорить, его голос как будто падал с неба и отражался от зданий, так же, как до этого музыка. Он начал с «Бисмиллахиррахманиррахим»[2], но тут же перешел на английский – гортанный, со школьной примитивной грамматикой, но вполне неплохой. Текст был в основном тот же, что и всегда в подобных ситуациях, те же лозунги и угрозы, только выступавший на этот раз не дергался и не орал. Он говорил быстро, явно точно рассчитав время, прежде чем на площадь ворвутся полицейские машины, и обращался прежде всего к аудитории МегаНета.
– Запомните то, что здесь увидите! Прозрейте! Очнитесь! Это происходит на самом деле!
С этим фрагментом его речи Норберт был вполне согласен.
Для кого-то непривычного, полностью погруженного в повседневную городскую жизнь, где самая большая угроза – невозможность свести концы с концами, вид обычного беззащитного человека, беспомощно ожидающего казни, выглядит чем-то непостижимым и пугающим. Невероятным.
Оба мужчины, которых выволокли на жестяное подобие эстрады из разложенных бортов грузовиков, были закованы в наручники и одеты в малярные комбинезоны из строительного супермаркета, из пропитанного специальным составом и полностью биоразлагаемого хитинового волокна, сейчас промокшие между ног и липнущие к телу. На головы им надели черные джутовые мешки, похоже, из-под риса. Каждого сопровождал боевик в маске без автомата, зато с кривым китайским не то мечом, не то мачете. Никакая не сабля пустынного кочевника – всего лишь вырезанная из жестяного листа и заточенная лазером дешевка, запрещенная в Европе, но на юге массово валявшаяся на прилавках.
– Вы любите кока-колу и МегаНет, а мы – смерть. У вас нет души! Вы сгнили!
Норберт знал, что казнь не будет профессиональной и быстрой. Этих людей зарежут, словно свиней, на глазах восторженного МегаНета, который тут же поспешит оставить остроумные комментарии, смайлики и трехбуквенные сокращения.
Их поставили на колени и сорвали с голов мешки, так что Норберт позаботился о том, чтобы приблизить картинку. Один из мужчин, лет пятидесяти с небольшим, с обожженным солнцем лицом, морщинками в уголках глаз и залысинами на лбу, отчаянно рыдал, и по щекам его ручьями текли слезы. Второй, чуть помоложе, с пухлыми щеками и кудрявыми светлыми волосами, старался держаться любой ценой, но дрожал, словно в припадке малярии, стуча зубами; у него неудержимо тряслась челюсть и дрожали руки и колени.
– Мы завоюем вас утробами наших женщин!
Норберт ни о чем не думал и не задумывался о том, что видит.
Где-то глубоко за солнечным сплетением обитали гнев, ужас и отвращение в виде едкого ядовитого коктейля, но пока что действовали лишь профессиональные рефлексы. Крупный план отеков и синяков на скулах и лбах, крупный план глаз, чтобы зафиксировать последний взгляд на мир, пусть даже затуманенный животным ужасом. Свет, образ, экспозиция, композиция. Коктейль посреди кишок спокойно пребывал в закрытом резервуаре для токсичных отходов.
– Пока вы не падете на колени перед лицом истинной веры!
2
«Во имя Аллаха справедливого и милосердного» (арабский).