Гелий-3

На забитой людьми палубе все разговаривали по телефону. Владельцы омнифонов и планшетов говорили что-то в пространство с отсутствующими лицами переживающих видение анахоретов, менее состоятельные болтали в смарт-часы и даже допотопные, склеенные лентой смартфоны. Молчал только Норберт – залитый потом, в прилипшей к спине рубашке, в окружении гортанной смеси десятков разговоров, в которых то и дело проскакивали отдельные знакомые слова: «пять», «правительство», «интересы», «боевики», «опасный», «Европа», «Израиль», «смерть», «Сирия», «Пакистан», «бомба», «плохо».

Издалека, со стороны Шейх-Зайид-роуд, внезапно раздался резкий треск. Сухой, будто электрический разряд, звук, вмешавшийся в гул разговоров, заглушил громыхание двигателя и вскоре вернулся, отразившись от небоскребов на другом берегу. А потом раздался еще один, неотличимый от предыдущего. На несколько секунд разговоры стихли, а затем возобновились с удвоенной силой.

Норберт в точности знал, что это за звук, поскольку уже несколько раз в жизни его слышал. АК-50к, на жидком топливе. Русское, простое и дешевое в использовании оружие. Снова раздались длинные автоматные очереди.

Чтобы запугать.

Это выглядело вовсе не как короткий агрессивный лай в огневом столкновении, когда автоматы общаются нервными, полными ярости фразами, перебивая и перекрикивая друг друга, словно поссорившиеся любовники.

И такое он тоже уже когда-то слышал.

Он смотрел в ту сторону, сделав максимальное приближение, но ничего не было видно. По крайней мере, ничего особенного.

По всему городу разнесся вой полицейских сирен, но вдали, а позже – низкий гул и свист компрессора.

Квадрокоптер. На четырех турбовинтовых двигателях, наверняка военная «Супермангуста».

Взглянув вверх, он увидел лишь раскаленный купол неба, пеликанов и чаек.

А потом издали донесся глухой удар, превратившийся в пискливый рев разъяренного дракона, а затем грохот, будто внезапно раздался гром. И мгновение спустя – еще раз.

Этот звук тоже был ему знаком. УРГ-25 «Факел». Универсальный ракетный гранатомет системы «стреляй и забудь». Достаточно было прицелиться, нажав кнопку, а потом потянуть за спуск. Оператор мог в жизни не видеть ничего сложнее козы, но все равно бы справился. С помощью этого оружия можно было сбивать все, что летает, разрушать здания, жечь танки, пробивать броню и засыпать врага обломками шрапнели, выбрав режим одной клавишей.

Миновала секунда ошеломленной тишины, а затем лодка вновь заполнилась множеством голосов, на этот раз тихих и ритмичных. И теперь он их понимал.

«Ла илаха иллалла Мухаммадур расулулла…»[1]

Раз за разом.

Монотонным, испуганным хором.

Звук турбин квадрокоптера сменился – в нем появилось некое постороннее тарахтение и панический визг компрессоров, которые становились все громче, и внезапно машина взмыла над крышами, вращаясь в полете. Один из винтов замер неподвижно, так что видны были его лопасти в туннельном кожухе, а второй извергал черный дым и красные искры. Два остальных работали как обычно.

Задрав голову, Норберт проводил «Супермангусту» взглядом. Хищный, похожий на акулу фюзеляж все быстрее вращался вокруг вертикальной оси, горящий двигатель окутывал его дымной вуалью, вой компрессоров становился все отчаяннее, к черному облаку присоединилось еще одно, густое и белое. Турбина теряла гликоль.

На узкой палубе абры толпились перепуганные, растерянные и взволнованные пассажиры. Они боялись за себя, своих близких, а больше всего – за свой более-менее устойчивый мир, который начинал шататься до самого основания. Происходящее вполне могло закончиться приходом шариата и превращением Дубая в очередной эмират Сунны, или ответным налетом натовских или израильских истребителей, или войной армии ЕАС против джихадистов, или одному дьяволу еще ведомо чем. В любой ситуации обычным людям, вроде стоявших на этой лодке, не поздоровилось бы.

Единственным, кто сохранял спокойствие, оставался Норберт. Значение для него имело лишь одно – удержать в кадре вращающийся квадрокоптер, направлявшийся в сторону порта Аль-Рашид. Он сделал наезд, вобрав в поле зрения саму машину, а потом отъезд, когда дым заслонил вид кабины. Квадрокоптер скрылся за стеной небоскребов, оставив после себя рассекающую ярко-кобальтовое небо полосу густого дыма.

Норберт стоял не шевелясь, перегнувшись за борт в неудобной позе, чтобы растянутый над аброй навес не попадал в кадр, и ждал взрыва. Он вглядывался в изломанную линию небоскребов в Аль-Раффе, отделявшую ее от моря, но взрыва все не было, лишь где-то в районе Джумейра-бич спокойно поднимался дымный столб, однако не было слышно ничего особенного. Возможно, пилоту каким-то образом удалось сесть, а может, квадрокоптер разбился на песке, но ничего не взорвалось – ни топливо, ни боеприпасы.

Для Норберта это означало одно: ценность ивента была невелика. Меганавты не станут убивать друг друга ради того, чтобы увидеть дымящийся вертолет, который к тому же не взрывается. Ни выстрела ракеты и попадания, ни зрелищного взрыва – лишь середина действия. Не хватало главного. Новичок подделал бы взрыв, после чего, вероятно, вышел бы из игры, навсегда изгнанный с гарантирующих подлинность ивент-порталов.

Абра дотащилась до противоположного берега, после чего стала носом к набережной и развернулась, тяжело ударившись бортом о ряд наполовину погруженных в воду старых шин. К ней придвинули трапы из ажурной жести, покрытые облупившейся белой краской, и толпа хлынула на них, словно лодку охватило пламя. Подождав у борта, Норберт сошел на берег последним и сразу же направился в сторону башен-близнецов Эмирейтс-Тауэрс.

Миновав обширные руины – лабиринт изогнутых стальных конструкций, разбитых пластин бронированного стекла, бетона и дюраля, когда-то бывших верхней половиной Бурдж-Халифа, – он добрался до высохшего фонтана у подножия Эмирейтс-Тауэрс, окруженного венчиком облысевших пальм.

Людей тут было немного – толпа, к счастью, пока не собралась. Присев на уцелевшую футуристического вида скамью с видом на фонтан, Норберт отснял широкий план, а затем проехался по сновавшим тут и там или взволнованно дискутировавшим людям. Он пришел к выводу, что это не случайная дубайская толпа – слишком мало азиатов, индусов, европейцев и африканцев, зато слишком много традиционалистов. Куда бы он ни обращал стекла своих «рэй-банов», он натыкался на ослепительно-белые, доходящие до земли дишдаши и галабии, вдобавок к которым у каждого имелось что-то на голове: клетчатые арафатки, саудовские платки, тюрбаны, кавказские папахи, кружевные шешии.

У каждого.

И слишком мало женщин. В Дубае они имели относительно большую свободу – могли даже ходить одни и одеваться как хотели, но тут он заметил самое большее полтора десятка, либо в черных, словно вороны, пакистанских бурках, либо в здешних абайях и хиджабах на головах. Обычно хиджаб открывал лицо, а абайи были от «Дольче Габбана» и «Гуччи», но эти выглядели подчеркнуто традиционно, а лица женщин закрывали маски из широких вышитых полос ткани. Он приблизил их лица: полоса материи пересекала лоб над самыми глазами, еще один яркий отрезок ленты опускался перед носом и раздваивался надо ртом, словно перевернутая буква Y. Вроде бы ничего особенного, несколько сшитых вместе полосок – и можно спокойно грабить банки. Даже нельзя было точно утверждать, что за этой завесой скрывается женщина, а не усатый бедуин.

Ожидание затягивалось. Пока что он снимал фон и людей, борясь с желанием закурить киберетку. Здесь никого особо не волновал даже обычный табак, но он боялся, что может что-нибудь пропустить или что облачко пара испортит ему картину.

На высохший сквер, подобно трубному реву слона, обрушилась музыка – прямо с раскаленного неба, сразу во всех регистрах, с помпезной какофонией труб, стоном струн и пронзительным воплем, какой мог бы издавать падающий с минарета муэдзин.

Песня хватала за горло и выворачивала кишки; в ней то и дело упоминались Аллах, страдания, мать, месть, джихад, смерть и рай.

1

«Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его» (арабский).