Игра в «Потрошителя»

— Я собирался написать и об этом тоже, но отвлекся и забыл. Мне кажется, что эти предметы были оставлены специально, как бы в насмешку, аккуратно разложены на подносе и прикрыты белой салфеткой.

— Спасибо, Кейбл.

— Спокойной ночи, начальник.

— Спокойной ночи. Больше звонить не буду, спи крепко.

Каждую ночь с Аланом Келлером Индиана предвкушала, словно юная невеста, хотя в их отношениях уже установилась рутина, не сулящая особых неожиданностей, и они занимались любовью в заданном ритме, как пожилые супруги. Четыре года вместе: в самом деле старые. Они хорошо друг друга знали, любили друг друга не спеша, находили время, чтобы посмеяться, поесть и поговорить. Келлер считал, что они занимаются любовью плавно, без резких движений, как прадедушка с прабабушкой; Индиана считала, что они довольно развратные прабабушка с прадедушкой. Жаловаться было не на что: попробовав разные трюки, обычные в порнографической индустрии, после чего у него разболелась спина, а у нее вконец испортилось настроение, перебрав почти все, что могла им предложить здоровая фантазия без привлечения третьих лиц или животных, они мало-помалу сократили репертуар до четырех общепринятых позиций. Внутри оных имелись кое-какие вариации, но немногочисленные; осуществляли они все это в отеле «Фэрмонт», раз или два в неделю, в зависимости от потребностей тела.

Дожидаясь, пока им в номер принесут устрицы и копченую лососину, Индиана рассказывала Алану Келлеру о плачевном положении Кэрол Андеруотер и бесстыжих комментариях Дэнни Д’Анджело. Келлер был с ним знаком, поскольку иногда ждал Индиану в кафе «Россини», а еще потому, что в прошлом году Дэнни торжественно облевал его новенький «лексус», когда Келлер отвозил его — по просьбе Индианы — в больницу скорой помощи. Пришлось несколько раз вымыть машину, чтобы оттерлись пятна и исчезла вонь.

Дэнни пропал в июне, во время ежегодного гей-парада, он не выходил на работу, и никто ничего о нем не знал, пока через шесть дней голос неизвестного с испанским акцентом не сообщил Индиане, что ее друг в ужасном состоянии, больной, один в своей комнате и лучше бы она поспешила на помощь, если не хочет застать его мертвым. Дэнни жил в жалкой развалюхе в Тендерлойне, крутом районе, куда даже полицейские опасались заходить по ночам. С самого начала район этот привлекал бродяг и преступников; он славился обилием спиртного, наркотиков, борделей и клубов с сомнительной репутацией. То было самое сердце греха, говаривал Дэнни с каким-то даже высокомерием, как будто бы, обитая там, он заслужил медаль за храбрость. Дом построили в сороковые годы для моряков, но по прошествии времени он выродился в пристанище для людей отчаявшихся, больных или страдающих какой-либо зависимостью. Много раз Индиана ходила туда, приносила еду и лекарства другу, который лежал пластом после излишеств какой-нибудь подозрительной вечеринки.

Сразу после анонимного звонка Индиана поспешила к Дэнни на помощь. Пешком поднялась на пятый этаж по лестнице, испещренной ругательствами и непристойными рисунками, проходя мимо полуоткрытых дверей, за которыми ютились пьяницы, истерзанные нищетой, выжившие из ума старики и юнцы, торгующие собой, чтобы купить наркотик. Комната Дэнни, темная, пропахшая рвотой и дешевыми пачулями, не могла похвастаться богатой обстановкой: кровать в углу, шкаф для одежды, гладильная доска, кокетливый туалетный столик, прикрытый атласной юбочкой с оборками, разбитое зеркало и целый набор баночек с кремами. Вдоль стены выстроилась добрая дюжина туфель на высоком каблуке, с двух вешалок свисали, словно подбитые птицы, украшенные перьями платья певички из кабаре. Дневной свет не проходил в эту комнату: единственное окно помутнело от грязи, налипшей на стекла за двадцать лет.

Индиана обнаружила Дэнни в постели, полураздетого, все еще в платье французской горничной, в котором он щеголял на гей-параде. Он лежал там немытый, с высокой температурой, организм совершенно обезвожен: воспаление легких вкупе с жестоким похмельем после алкоголя и наркотиков. В этом здании был один туалет на целый этаж, им пользовались двадцать жильцов; Дэнни, больной и слабый, никак не мог туда доползти. Дэнни не реагировал, когда Индиана попыталась поднять его, чтобы напоить и вымыть: для нее одной непосильная задача. Поэтому она призвала Алана Келлера.

Келлер, естественно, догадался, что Индиана позвала его только потому, что машина ее отца была в починке, а Райан Миллер, сукин сын, наверняка уехал путешествовать. Его устраивал молчаливый договор, согласно которому их с Индианой отношения сводились к приятным встречам, но он обижался, в очередной раз убедившись, что эта женщина в своей обыденной жизни вполне обходится без него. Индиане вечно не хватало денег, хотя она об этом никогда не упоминала, но, когда Келлер предлагал помощь, она отказывалась, обращая все в шутку; зато брала взаймы у отца, и хотя у Келлера не было доказательств, он готов был поклясться, что и от Райана Миллера Индиана принимала то, что отказывалась принять от него. «Я твоя возлюбленная, а не содержанка», — отвечала она, когда Келлер предлагал внести арендную плату за кабинет или оплатить счет от зубного врача Аманды. На день рождения он хотел купить возлюбленной «фольксваген-жук», желтый, цвета утенка, или красный, как лак для ногтей, одного из тех цветов, какие она любила, но Индиана отказалась наотрез, под предлогом охраны окружающей среды: ей, видите ли, достаточно общественного транспорта и велосипеда. Не позволила и завести на ее имя кредитную карточку или открыть счет в банке, даже не любила, когда он покупал ей одежду, полагая — не без причины, — что Келлер пытается придать ей утонченность. Индиану смешило дорогое шелковое белье с кружевами, которое он приносил, но надевать такие вещи она не отказывалась, чтобы сделать своему мужчине приятное, воспринимая их как часть эротических игр. Келлер знал: стоит ему отвернуться, как Индиана все эти вещицы передарит Дэнни, а уж он-то оценит их по достоинству.

Келлера восхищала цельность ее натуры, но раздражало то, что Индиана не испытывала в нем нужды: он себя чувствовал униженным и пошлым рядом с этой женщиной, привыкшей больше давать, чем получать. За те годы, что они были вместе, Индиана очень редко просила его о помощи, поэтому Келлер тотчас же откликнулся, когда она позвонила из комнаты Дэнни Д’Анджело.

Тендерлойн был территорией филиппинских, китайских и вьетнамских банд, где постоянно совершались грабежи, налеты и убийства, и Келлер бывал там редко, хотя этот район и располагался в центре Сан-Франциско, в нескольких кварталах от банков, офисов, корпораций, магазинов и шикарных ресторанов, где он был завсегдатаем. Его представления о Тендерлойне были старомодными и романтическими: 1920-е годы, подпольные игорные притоны, стоящие вне закона, боксерские матчи и бары, бордели, преступная среда. Здесь, как он припоминал, происходило действие одного из романов Дэшила Хэммета — может быть, «Мальтийского сокола». Он не знал, что после войны во Вьетнаме квартал заполонили беженцы из Азии, из-за низкой квартирной платы и близости Чайна-тауна, и что в квартиры, рассчитанные на одного, набивалось до десяти человек. При виде нищих, которые лежали на асфальте в спальных мешках, поставив рядом тележки из супермаркета, битком набитые разным барахлом, странных личностей, хоронящихся за углами, и растрепанных, беззубых женщин, что-то бормочущих себе под нос, Келлер понял, что не стоит оставлять машину на улице, и отправился искать платную стоянку.

Ему стоило некоторых трудов обнаружить дом, где жил Дэнни: номера выцвели от дождей и небрежения, а спрашивать дорогу он не решался. Наконец Келлер обнаружил здание, еще более грязное и убогое, чем он ожидал. Поднимаясь на пятый этаж, он видел, как пьяницы, бродяги и явно преступные типы стоят на пороге своих жилищ или бродят по коридорам, и боялся, что на него вот-вот нападут либо натрясут блох. Келлер проходил между ними быстро, никому не глядя в лицо, преодолевая стремление заткнуть нос, прекрасно осознавая, насколько неуместно выглядят его итальянские замшевые туфли и английский габардиновый пиджак в такой обстановке. Путь до комнаты Дэнни он проделал, всего опасаясь, а когда вошел, застыл на пороге, не в силах справиться с вонью.