Страница 13 из 21
И тут она меня ошарашила.
– Действительно соплюшка.
– Что?!
– А то, что капитан прав, мы друг друга совершенно не знаем.
– Это почему?! – возмутился Боб. – Неужели из-за того, что мы старше её на десять лет?
– Вам по тридцать пять?! – я была потрясена. – Хорошо сохранились.
– Мне тридцать три, – возразила Гусёна и задрала своё точёный носик.
Боб добродушно усмехнулся.
– Да моложе ты меня! Моложе… и не опытнее. Я что, ночью не понял, что ли?
Мы с Гусёной ахнули. Ну что за гад?! При всех! Мы затравленно оглянулись, но за соседним столом «попугайчики» перешёптывались, им было не до нас. Боб засмущался, взял Гусёну за руку, и они выпали из действительности. Я всё ждала, когда меня вызовут на допрос, но меня всё игнорировали и игнорировали. Боб стал зевать. Я предложила:
– Валите на процедуры! Кстати там есть какой-то фитносон.
Они, кивнув, ушли, а из угла послышался вопль. Я провернулась. Таисия Дмитриевна махала руками, как летучая мышь, и лепетала:
– Не имеет права. Не имеете права!
– Прекратите, – холодно одёрнул её Капитан. – Вас видели в коридоре. Мне нужны Ваши показания.
– У меня слабый мочевой пузырь! Вы не так поняли. Я же случайно увидела!
– Кого же Вы видели? Только без эмоций и очень тихо.
И опять тихое бормотание. Вскоре все были отпущены, кроме меня. Капитан подошёл ко мне и сел напротив.
– Ну-с, пора с тобой разобраться! Ты, мышка, можешь меня звать Конрад.
Мышку я не собиралась спускать.
– Что за странное желание свои имена переделывать на иностранный манер?! Попугаи эти, один Сержем себя величает второй – Анджеем. Положим они – совершенные придурки. Но вы-то полицейский! Зачем Вы-то имя Кондрат переделать на иностранный манер?
– Ты ошибаешься, мышь. Это имя, которое мне дали при рождении.
– А Вы знаете, что оно означает? – пусть не думает, что он самый умный.
– Знаю, защитник. Кстати, я знаю, что означает и твоё.
Меня он удивил, никто из моих знакомых, ну кроме Гусёны и Боба не интересовались моим именем. Почему он этим заинтересовался? Он сел так, чтобы я видела его целиком. Ему важно видеть меня, или важно, чтобы я видела его? Он неожиданно взял мои руки в свои. У меня от этого простого действия внутри всё поджалось. Он отдёрнул руки и расстегнул браслет часов. Надо мне, наконец-то, прекратить молчать, и я смело проблеяла:
– Ну, спрашивайте. Я готова, – и оглянулась на Боба.
Он провёл рукой по своим волосам и сердито заявил мне:
– А ты ничего не знаешь, мышь. В этом плане ты мне не интересна.
Странно на что же он разозлился? Неужели на то, что я оглянулась на Боба. Подумать только, какой собственник.
Капитан отодвинулся и отвернулся от меня. Ну вот, этот тип, который ещё вчера кусал моё ухо, прямо сказал, что я ему не интересна. Да что во мне не так? О сам-то тоже не модная модель. Хотя, здоров мужик. Ох и здоров! Я взглянула ему в глаза и удивилась, они мерцали, как янтарь под солнцем, к тому же он, по-моему, спрятал усмешку. Он смеётся надо мной? Ярость затопила меня.
– Хотите поспорить? – он открыто улыбнулся и выгнул бровь. Я бросилась в атаку. – Я с ребятами раньше Вас раскрою это преступление.
– Неужели?
– Да!
Он прищурился и протянул руку.
– Что? – я уставилась на руку.
– Ты же собиралась спорить, мышь?
– Да! Собралась! Спорю! А кто разобьёт наш спор?
Он гибко обернулся и увидел заглянувшую в обеденный зал девушку в чёрном. Он поманил её.
– Ольга Николаевна! Душечка! Разбейте наши руки. Мы поспорили. Пожалуйста!
Она, ничего не спрашивая, улыбнулась и стукнула ребром ладони по нашим сцепленным рукам. Я показала капитану язык и отправилась на процедуры. В бочко-лечебнице меня встретила пышная дама в русском сарафане, которая поинтересовалась:
– Детка, ты полечиться хочешь, или просто насладиться?
– О! Конечно, насладиться! – за спиной раздалось хмыканье. Я резко обернулась, меня с интересом рассматривал капитан. Ну, невозможный человек! – Я что, не могу процедуры проходить?
– А я к Людмиле Георгиевне.
Медсестра дружелюбно улыбнулась ему.
– Да! Я слушаю Вас.
– Вы ведь ведёте записи, о времени посещения всех, кто у Вас бывает?
– Конечно. Мы здесь принимаем до часу ночи.
– У Вас так поздно приходят?
– Не все. Вот Максим Максимович, в двенадцать ночи, всегда принимает расслабляющие ванные, у него ужасная бессонница. А он что же, не сказал?
– Сказал, но я хотел уточнить время. Спасибо, – капитан осмотрел меня с ног до головы, фыркнул и ушёл.
– Нет, вы видели, каков гусь? – я кипела от возмущения и раздевалась, уже сидя в бочке, я продолжала возмущаться. – Он даже не спросил, кого Вы ещё видели?
Толстуха вздохнула.
– Ну видела я, и что? Вчера эта, семейная припёрлась, тоже ночью. Он-то здесь, уже пять дней, а она с детьми только позавчера приехала.
– Хотела похудеть?
– Нет, спину полечить. У неё мужик странный – заставляет жрать и толстеть. Прикинь, как дети засыпает, так он её дрючит, наяривает. Вот, когда он заснул, она сюда и прибежала. Я уже и спать собралась, ведь время полвторого ночи, но она уж очень просила. А почему не помочь? Ведь, у меня рабочий день с одиннадцати начинается.
– А долго в бочке сидела?
– Нет, максимум минут двадцать, потому что торопилась. У неё мужик в три ночи просыпается и опять её дрючит. Она всё жаловалась. Говорит, что он здесь совсем осатанел. Дома он – раз в неделю, а здесь им номер хороший достался, двухкомнатный. Дети спят в отдельной комнате. Вот он её и наяривает. Видно дома боится, что они их услышат. Всё, вылазь! Для первого раза хватит. Время надо увеличивать постепенно.
– Скажите, а Вы из того профилактория? Ну который закрыли на карантин.
– Нет, детка, я всегда здесь работала. Меня Тамара Витольдовна пригласила. Мы с ней очень дальние родственницы. Она хорошо платит.
Если я не ошиблась, то персонал гостевого дома довольно равнодушно отнёсся к убийству. Это означало только одно, владелицу недолюбливали, если не сказать больше. Я вылезла, оделась и отправилась в парикмахерскую. Я очень боялась, что после бочки у меня волосы дыбом. Она была рядом, а на двери красовалась табличка «Цирюльня». Полноватый парень, поинтересовался:
– Что желаете?
– Постричься.
– А как?
Я хотела развить мысль и услышала знакомое хмыканье. А этот что сюда припёрся?
– И зачем Вы здесь?
– Пришёл посмотреть, как ты, мышь, намерена себя изуродовать?
Я повернулась к цирюльнику.
– Меня налысо.
Капитан немедленно добавил:
– Везде.
Бедный парикмахер покраснел:
– Нет, мы таким не занимаемся.
– Гад!
Я вылетела из цирюльни под язвительный смех капитана и замерла. Нет, не следил он за мной, а пришёл по своим делам. Меня же он, как ребёнка, обвёл вокруг пальца, чтобы спор выиграть. Я немедленно приникла ухом к замочной скважине. Вопрос капитана я не слышала, слишком долго соображала, но ответ парикмахера меня озадачил.
– Конечно! Каждую ночь. Видите ли, Тамара Витольдовна вкручивала всем, что у неё натуральные кудри.
– Странно, она же была немолодой и неглупой женщиной.
– Именно, немолодой, – парикмахер тяжело вздохнул. – Очень немолодой, а верила во всякую чушь. Ей кто-то насвистел, что если она на рассвете будет без причёски, то страшно умрёт. Так в одиннадцать, она ложилась спать, а в три ночи я приходил к ней и делал причёску и всё такое прочее, – парикмахер смущенно захихикал.
– Неужели? Парень, ведь тебе не более тридцати, а ей далеко за пятьдесят.
– Вообще-то пятьдесят восемь, но она была пылкая и изобретательная.
– Ах вот зачем там эти растяжки!
– Да-да, очень она это любила.
Я чуть не задохнулась от удивления, и, видимо, не одна я, потому что капитан возопил:
– О времена, о нравы! Ладно, главное, что в три ночи Тамара Витольдовна была жива.