Страница 24 из 28
Пашка приходит розовощекий и весь мокрый настолько, что с него у порога натекает лужа. Он в сандалях и осенней куртке, в руках 2 бутылки водки.
Первую мы выпиваем мигом, в течение следующего часа — другую. Уже почти в несознательном состоянии вспоминаем про коньяк. Но не успеваем его разлить — дверь открывается и входит отец. Одет с иголочки, как всегда, в абсолютно чистом и сухом костюме, будто пришел из соседней квартиры.
— Тааак, — тянет он, — и без закуски!
И оборачиваясь назад, кричит:
— Валер, неси!
Появляется тот самый водитель, который меня привез, и вносит пакеты с едой.
Отец сам начинает их распаковывать и выкладывать на стол продукты, а из одного достает бутылку коллекционного виски. Валера почему-то тоже остается и присоединяется к нашей пьянке.
Пашка, бывший до того уже совсем никаким, набрасывается на еду и трезвеет. Отец пьет виски большими глотками, почти не закусывая. Валера только ест.
Мне хорошо впервые за много месяцев. Мыслей в голове никаких, тело расслаблено. Наверно, так и спиваются…
Отец разошелся не на шутку: спорит с Пашкой, послал Валеру за очередной бутылкой, предлагает девочек вызвать.
Я вижу, что, в принципе, Пашка и не против, но не особо доверяет решение такого серьезного вопроса моему отцу. Когда о девочках практически договорились, Пашка начинает ошалело таращиться на дверь. Что сегодня ко мне за паломничество! Обернувшись, мы с отцом видим в дверном проеме разгневанную мачеху в коротком платье с вырезом чуть не до пупка. Одеваться так и не научилась!
— Какого хрена!.. — начинает она орать.
— Выйди! Я сейчас иду, — не вставая с места быстро прерывает ее отец.
— Ты знаешь, сколько я тебя жду! — ноет она жалобно. — А этот неблагодарный… — кивает на меня.
Уж не знаю, чем я ей не угодил. К ним я никогда не лез, и если б не авария…
— Я сказал: выйди! — рычит отец.
И от его негромкого, но такого властного голоса даже я вздрагиваю.
Когда мачеха вылетает за дверь, отец, покачиваясь, встает.
— Ну будь, сын, — хлопает он меня по плечу, — Держись. Если что — я на связи.
После его ухода Пашка удрученно вздыхает:
— А я ведь думал, это она, — и на мой немой вопрос добавляет, — Ну, по вызову…
Кажется, я так не смеялся сто лет. Это хорошо, что простодушный Пашка не сказал этого при отце — сразу бы получил в глаз.
Отсмеявшись, продолжаем пить. Пашка, которому, по-видимому, надо выговориться, не умолкает. В ответ ему достаточно моего кивка.
— А Ирокез, зараза, женится скоро, — смеется он. — Даже не хромает уже. А Милка моя… Да что говорить! Все они… бабы!
Он долго молчит, потом, будто вспомнив, вдруг говорит:
— Знаешь, а я Лизу видел недавно. В коттедже у одного…, - встретив мой пораженный взгляд, исправляется, — то есть она работала там. Дизайнером. Ну и я…подрабатывал. Шустрая такая! Я ее еле узнал.
Увидев выражение моего лица, Пашка замолкает. Кажется, я выдал себя. В груди такая боль, что ее не заглушают даже литры выпитого алкоголя.
— Паш, — прошу его, пряча глаза, — не говори мне о ней. Никогда.
Никогда… Сам-то веришь? Ну пусть поверит он и поймет, что для меня это важно: не слышать и не знать о ней. Мысли о ней делают меня слабым. Меня преследует «а что, если…». И я не могу спать и жить, зная, что где-то по этой земле, в этом городе ходит она и, может быть, улыбается другому. Мне проще сделать вид, что ее нет и никогда не было в моей жизни.
Лиза
В конце лета зарядили ливни, и все наши с Ниной планы съездить на базу отдыха канули в лету. Жаль: в кои-то веки 3 выходных подряд. И все же я не очень расстроилась. Посижу дома с книжкой, схожу в спортзал, а вылазку на природу отложим до лучших времен.
Но не тут-то было! В пятницу позвонила мама. Ей ремонтировали лоджию, и я должна была приехать и следить, чтоб рабочие «ничего не умыкнули». Мои возражения по поводу того, что никто не позарится на наше скромное имущество, не действовали. И весь свой драгоценный выходной я проторчала у нее, выступая рефери в битвах между мамой и рабочими.
С Ниной мы договорились на следующий день посидеть в кафе. Мы с ней стали очень близкими людьми, подругами, она всегда поддерживала меня и терпеливо выслушивала мое нытье вот уже 5 долгих месяцев. Она тоже ничего не знала о Романове, ей, как и мне, известно было лишь, что он уехал в Германию делать операцию. Но именно ее терпение и поддержка давали мне силы верить и ждать в эти бесконечные месяцы.
На встречу с Ниной я оделась буднично, сделала неброский макияж, чтоб не выделяться. Когда готова была уже выйти из дома, меня остановил телефонный звонок.
— Добрый день. Могу я поговорить с Елизаветой Савельевой? — произнес приятный мужской голос.
— Я слушаю, — не удивилась я. Скорее всего, что-то по работе.
— Меня зовут Кирилл, — представился мужчина, — , я звоню по порученью Станислава Сергеевича Мамонтова. Он очень хотел бы с вами встретиться, у него к вам есть предложение.
Мамонтов — крупный бизнесмен, наверное, половина города принадлежит ему. В том числе Лешкина «Атака». Но что ему от меня нужно?
— Не совсем понимаю… — замялась я. — По какому вопросу?
— Станислав Сергеевич хотел бы лично с вами поговорить, — настаивал мужчина. — Много времени это не займет. Когда вам удобно будет подъехать?
Тяжело вздохнув, я посмотрела на часы и задумалась. До встречи с Ниной было еще полтора часа, к тому же, встречаемся мы как раз в центре, недалеко от офиса той фирмы, в которую меня пригласили. Быстро забегу, узнаю, чего от меня хотят. Таким людям, как Мамонтов, не отказывают.
Не давая себе больше времени на раздумья, я накинула ветровку, сунула в сумку зонт и поехала на встречу.
Девушка на ресепшне, мило улыбаясь, спросила, к кому я пришла, и, как только услышала имя Кирилла, тут же связалась с кем-то по телефону.
Через несколько минут ко мне вышел высокий и очень привлекательный молодой мужчина в темно-сером костюме.
— Добрый день, я Кирилл, — протянул он руку, и меня окутал запах дорогого парфюма и сигарет. — Станислав Сергеевич ждет вас. Пойдемте, я провожу.
Мы шагнули к лифту. Двери закрылись, и кабина плавно заскользила вверх.
— А вы меня совсем не помните? — повернувшись ко мне, неожиданно спросил Кирилл.
Смутившись, я пожала плечами. Все последние месяцы были наполнены невероятным количеством встреч, кроме того, я была так погружена в себя, что запросто могла его забыть.
— Кирилл Одинцов, — представился он, улыбаясь.
Странно, как беззвучно прошелестело это имя для меня сейчас. Моя светлая школьная влюбленность. Не любовь. Что такое любовь, я поняла только сейчас.
— Кирилл? — улыбнулась я в ответ. — Как ты здесь? Откуда?
Подойдя ближе, он легко обнял меня.
— Привет! Думал: совсем забыла. И где твои косички, красавица?
Мы вышли из лифта, смеясь, перебивая друг друга вопросами. Он легко приобнял меня за талию, и мне приятно было ощущать рядом этого красивого молодого мужчину.
Подойдя к двери, Одинцов громко постучал и, когда из комнаты донеслось «да-да, войдите», распахнул дверь и подтолкнул меня вперед.
— Станислав Сергеевич, — обратился он к сидящему за столом мужчине, — встречайте! Еле уговорил!
Мужчина поднял глаза и посмотрел на меня. Только тогда я заметила, что в кабинете он не один. Справа от него за столом сидел еще один человек, от острого пронзительного взгляда которого у меня задрожали колени.
— О! Очень рад, — вставая, воскликнул Станислав Сергеевич, — Проходите пожалуйста. Я вас ждал.
Не слыша его, я стояла как вкопанная и смотрела на Романова. Он здесь! Это розыгрыш? Если так, то слишком жестокий!
Проследив за моим взглядом, Мамонтов обратился к Романову, развернувшему инвалидное кресло к нам:
— Алексей Викторович, к сожалению, ничем не могу вам помочь. У меня дела.
Романов не двинулся, только видно было, как напряглись мышцы рук, сжимавших кресло, и побелели губы. Тогда Кирилл сделал шаг к нему: