Страница 11 из 18
Таким образом, позиции составляли своего рода карту, подготавливая ноги к движению по точной траектории вперед, в сторону или назад (не допуская никаких шатаний); они предусматривали и определяли движение, гарантируя его сдержанность и соразмерность. «Шаги, – указывал Фейё, – должны ограничиваться рамками позиций»28.
Для положений рук тоже была составлена «карта», хоть и не столь точная. Например, в идеале руки должны раскрываться в стороны во второй позиции на уровне живота. Однако если танцовщик маленького роста, руки следует приподнять и раскрыть пошире, чтобы визуально добавить ему роста. Чересчур высокий рост можно компенсировать, опустив руки пониже или согнув их в локтях (укоротить). Однако руки никогда не следует поднимать выше плеч, потому как подобное несоответствие означает страдание или потерю контроля. Руки поднимали только фурии и другие злые духи.
Точные позиции рук, запястий и кистей зачастую оставлялись на усмотрение танцовщика, но это не значит, что они не были регламентированы. Большое значение придавалось тому, как предлагать руку, носить веер, снимать шляпу или перчатки; при этом предполагалось, что пальцы изящно изогнуты, а указательный и большой соединены, как будто держат юбку (или, возможно, скрипичный смычок). Ладоням отводилось особое место, как будто они жили отдельной от пальцев и запястий жизнью, и простой поворот ладони вверх или вниз мог изменить всю манеру держаться. Важная роль отводилась кистям рук, и Рамо советовал держать их ни расслабленными, ни сжатыми, как бы не участвующими в движении, но готовыми действовать.
Соотношения между конечностями тоже были тщательно определены. Тело делилось горизонтально на уровне талии так же, как юбка (позднее – пачка) отделяет верхнюю часть тела от нижней, при этом по центру оно разделялось вертикально, как если бы вертикальная линия проходила от макушки через позвоночник к полу. Танцовщик должен был выстраивать движение вдоль и поперек между этими направлениями с севера на юг и с востока на запад. Так, например, считалось, что лодыжки, колени и бедра соотносятся с запястьями, локтями и плечами. Если колено сгибалось, локоть должен был ответить, если сгибалась лодыжка, должно было отозваться запястье. Кроме того, согласно традиции contrapposto[8]в изобразительном искусстве, если правое плечо и рука разворачивались вперед, то в противовес нужно было изменить положение левого бедра и левой ноги. Мастерство во многом заключалось в координации многочисленных и одновременных движений тела по всем хитроумным, но четко прописанным правилам.
Многое зависело от характера музыки, и в верху страницы Фейё отмечал музыку для каждой зарисованной фигуры, а также дробил свои изящные узоры на фрагменты, заключавшие движение на определенный музыкальный размер. Опасаясь показных украшательств, танцовщики при этом ценили изысканные темпы, устойчивые и четко различимые темпоритмы, решенные эффектным образом. Выбор музыки зависел от восприимчивости тела, тонко настроенного и подготовленного к реакции на малейший музыкальный намек. Каждая конечность, каждое нервное окончание должно быть напряжено и готово к движению.
От танцовщика требовалось, чтобы тело постоянно оставалось в состоянии готовности: колени слегка согнуты, пятки немного оторваны от пола, конечности уравновешивают центр тяжести. Равновесие было крайне важно, но это не неподвижная точка, когда танцовщик замирает в определенной позе, а напротив, целый ряд микропоправок и подвижек. Подразумевалось, что переход из одной позиции в другую, по определению Фейё, – «бесшовное перенесение». Действительно, плавное исполнение зависело от умелого владения подъемом стопы (вытянутой от колена) в коротких шагах, как в demi-coupé[9], преувеличенном движении при ходьбе со сгибанием коленей и подъемом на носки, тонко акцентирующем ритм. В la belle danse эта часть стопы работала как амортизатор и регулятор тонкой настройки, постоянно выверяя центровку корпуса и слегка, практически незаметно, видоизменяя движение. Как если бы в словесной форме искусное использование стоп и коленей могло бы украсить фразу или смягчить неловкий момент. Оно придавало исполнителю виртуозности и легкости29.
Кроме того, в танцевальных движениях запечатлелось напоминание об этикете. Plié, например, простое сгибание коленей, подготовка к па или прыжку, одновременно было признаком смиренности, так как ассоциировалось с reverence, – и чем важнее была особа, которой кланялись, тем глубже нужно было присесть. Точно так же отклонение корпуса было не только формальным элементом, но и несло социальный оттенок. Рамо напоминал своим читателям: «Если кто-либо идет навстречу, вы должны развернуть плечи», чтобы позволить пройти. Оставались и отзвуки этикета фехтования: effacé означало «отход» или отведение корпуса в сторону, чтобы избежать взгляда партнера. А выворотность не требовала (как это стало позже) выведения ног и стоп на физически экстремальную линию в 180 градусов. Скорее имелась в виду свободная сдержанная стойка, которая обозначала легкость бытия, элегантность и грацию30.
Когда мужчина и женщина танцевали вместе, они, как правило, исполняли одинаковые движения в зеркальном отражении, однако мужчинам дозволялась виртуозность, в то время как женщины должны были проявлять бесстрастность. Отношения между танцующими были рыцарскими: мужчина совершал подвиги исполнительской техники в честь своей застенчивой дамы, и отражали широко распространенные взгляды на сексуальность: считалось, что биологически и физически женщины такие же, как мужчины, только менее развиты и не такие «горячие». Различия заключались в степени, а не природе, и это также проявлялось в танцах.
Действовали и другие категории иерархии: не все тела считались равными. Сообразно идее (как ее сформулировал Сен-Симон) о том, что «градация, неодинаковость и различия» заданы природой и желанны – как в обществе, так и в физическом мире, – одни тела признались «высшими» и более подходящими для исполнения благородного стиля, чем другие. В знак признания этого, казалось бы, бесспорного факта (все тела действительно разные) со временем танцовщиков все чаще стали подразделять по жанрам на «серьезных» или «благородных», «полугероев» и (по нисходящей) «комических». Это подразделение не было жестким или раз и навсегда установленным, например, танцовщик мог переходить в другой жанр в определенном танце и даже переиначивать стиль движения, чтобы создать необычный эффект: экзотический, фантазийный, бурлескный. До 1820-х, когда данные категории (раскритикованные и исчерпавшие себя) исчезли, они заложили важные ограничения, воспринятые многими как должное31.
Для танцев серьезного, или благородного, стиля идеально подходили худощавые исполнители высокого роста с пропорциональным телосложением. Гаэтано Вестрис, danseur noble XVIII века, был известен как «бог танца», его физические данные и красота настолько впечатляли, что Хорас Уолпол однажды заметил, что Вестрис – «единственное на памяти мужчин и женщин совершенное создание, сошедшее к нам с облаков». Танцовщик-«полугерой», как требовало социальное положение, был более плотной комплекции и двигался чуть быстрее своего благородного партнера. Его конек – пылкость и учтивое остроумие. Комический танцовщик был полным и жизнерадостным – обычно он представлял крестьянина или далекого от утонченности персонажа32.
От исполняемого сценического образа, разумеется, зависел и костюм танцовщика. В балетах, как и на балах, танцовщики одевались по последнему слову моды, используя самые дорогие и роскошные ткани и аксессуары, создаваемые портными, ювелирами, парикмахерами и другими ремесленниками. Следуя принятым в живописи и драме условностям, одеяния римлянина считались наиболее благородными, так что Людовик XIV часто появлялся в костюме римского императора, в украшениях, символизирующих высокое происхождение и положение: напудренном парике, драгоценностях или страусовых (очень редких и дорогих) перьях, насаженных, словно огромный папоротник, на его шлем[10]. Смысл был не в изображении характера, а в соблюдении правил приличия: одежда соответствовала занимаемому в обществе положению; качество, стоимость и длина ткани, количество перьев, драгоценных украшений и длина шлейфа – все было выверено согласно статусу. Впрочем, возвышенная тональность представлений никогда не опускалась до «правды жизни»: даже пейзане одевались в шелка.
8
Контрапост (от ит. contrapposto – противоположный) – изображение фигуры человека, при котором положение одной части тела контрастно противопоставлено положению другой части. – Прим. ред.
9
Буквально «полуподрезающий шаг» (фр.)
10
Моду на парики, возможно, ввел Людовик XIII: облысев, он мечтал о пышных локонах.