Страница 6 из 18
- Доктор, вы что? Я трезвенник…
- Ну да, ну да… А тогда что же ваша печень на три пальца ниже рёбер висит, как у старого алкоголика?
- Что???
- Так, селезёночку…
Он стал быстро простукивать теперь уже с левой стороны. Девчонки громко шептались, ребята же
рассматривали меня как подопытного кролика. Слева была та же ерунда.
- Ага, молодой человек, позвольте осмотреть ваши склеры…
Он уже осматривал белки моих глаз, что-то беззвучно говоря самому себе.
- Ну что ж, молодой человек, у вас тапочки с собой?
- А зачем?
Я стал слезать со стола и натягивать рубашку.
- А потому что прямо сейчас вы едете в инфекционное отделение, так вот, тапочек вам там не дадут.
У вас серьёзнейший гепатит, и не спорьте. Я вызываю «скорую».
Я стал уговаривать профессора дать мне возможность побывать дома, и спустя минут десять он
сдался. Когда я уходил, он бурчал себе под нос:
- Впервые такое со мной, а думал, что уже всё повидал…
Приехав домой, я сразу же позвонил Елене Ивановне.
- Ну, я же тебе говорила, что ты будешь болеть.
- Но почему гепатит? Это же очень серьёзная болезнь!
- Серьёзная, когда вирусный. Печень первая принимает на себя удар, селезёнка и вовсе является
обителью астрального тела, они приняли на себя удар, вот и распухли. Не переживай, поболеешь
пару недель и пройдёт.
- Точно не страшно?
- Конечно, отдохни, тебе полезно будет. В какую больницу кладут?
- На Фрунзе.
12
- Заднепровье?
- Да, за Днепром.
- Это хорошо.
- Чем же?
- Элементалы, которые будут продолжать идти по твоему следу, как гончие псы, теряют нюх, когда
переходишь реку, они действуют по принципу электричества, а река вносит сильные помехи.
Я ничего не понял из этих слов, решил подробнее расспросить позже.
- Хорошо, Елена Ивановна, я вам буду звонить.
- А что звонить? Выпишут, приезжай, поговорим.
Россия, 1995 год
Гепатит оказался механическим повреждением печени, вирусы не были обнаружены, и после
выздоровления началась обычная жизнь. К родителям вернуться я не мог: там сразу же начинал
буквально сходить с ума. Пришлось жить у друзей.
Елена Ивановна не проявляла интереса к моей жизни, да и мне больше хотелось жить надеждами
надвигающейся весны, а не проблемами уходящей зимы.
Но весна принесла горечь. Никогда не знал, что такое депрессия, а тут душа буквально рыдала и
стенала, заставляя искать причину этого горя. В чём оно?
Постепенно я стал замечать за собой признаки беспричинных омрачений сознания, когда, сам не зная почему, впадал в состояние крайней тоски или даже черноты жизни, но потом всё
выравнивалось. Но каждый следующий месяц приносил большую тоску, чем предыдущий, и к лету
моё психическое состояние оставляло желать лучшего.
Хуже другое: я стал «терять» себя. На фоне депрессивного состояния понимание себя как целостной
личности стало отходить на второй план, и часто я с ужасом понимал, что ощущаю себя не как та
личность, которой себя всегда считал, а … ну, например, как человек, на которого я в тот момент
смотрел. Причём, эти внезапные ассоциации себя с другими были такими полными, что я даже
чувствовал перемены в своём теле, если человек был другой конституции, нежели я. Если он был
тоньше или выше, я чувствовал себя именно таким. Если это была женщина, я чувствовал себя
женщиной, и этот факт моей жизни меня уж никак не радовал: быть андрогином никак не входило
в мои жизненные планы. До меня стало доходить, что это – распад личности: она умирает и бьётся
в судорогах и конвульсиях, так что если ничего не делать, то сначала – в дурдом, а затем и в ящик.
Но что делать?
Начались разные фобии, видения, сопровождаемые резкими всплесками эмоций; ну, в общем,
«чердак поехал», как говорит народ, и сделать с этим было ничего нельзя: он (чердак) был сам по
себе, а я – сам по себе, и ехал он совершенно независимо от моей воли.
Наступило лето, и друзья предложили мне большой компанией поехать на природу недели на три, в
отпуск. Озёра «Селигер» славились своей магнетической силой и животворностью можжевельника
с соснами - я согласился, не раздумывая.
На автобусе мы, сорок взрослых человек и три ребёнка, приехали на лодочную станцию, в течение
двух часов оформили все документы, вместе с продуктами и палатками сели в лодки (десять
четырёхвесельных баркасов) и отчалили по ровной водной глади куда-то вдаль.
Со мною в лодке были две женщины, муж одной из них, Сергей, и их ребёнок.
Отдых был замечательный! Каждый экипаж занимался кухней целый день, а на следующий день
дежурство переходило к экипажу другой лодки. Проводник был опытный, ядро отряда составляли
бывалые туристы, так что времени на всё хватало. Но у меня начались фобии. Я стал бояться воды.
Она манила меня в свою глубину, и я шарахался от неё, как только мог. И всё это в самом озёрном
крае России!
После трёх дней отдыха мой напарник Серёга, тридцатидвухлетний весёлый капитан милиции, всю ночь пил водку с каким-то новым знакомым и после пятой бутылки (столько пустых бутылок
обнаружили утром удивлённые дежурные) заснул у костра. А когда проснулся, выяснилось, что
он простыл. И не просто по-человечески – гландами, а не по-человечески: у него разболелся
13
зуб. И даже не зуб, а уже практически сгнивший корень развалившегося зуба. Щеку разнесло, поднялась температура, и Серёга слёг. Он лежал и болел, болел и лежал. Он болел и лежал, пока
мы снимались со стоянки, грузились в лодки и отчаливали на другую стоянку. Он болел, пока мы
причаливали, и лежал, пока выгружались и ставили палатки. Он лежал, когда все ели, и даже в
туалет до ближайшего дерева выползал на карачках. Анальгин ему не помогал, до ближайшего
зубного врача было километров сто пятьдесят на вёслах, так что приходилось терпеть.
Нас в команде было двое – тех, кто умел снимать боль руками. Я и Анечка, «экстрасенс», всем
своим внешним видом старавшаяся походить на «беленькую» из «АББА».
Мы старались помогать Серёге по очереди, каждые час-два сидя возле него с участливым видом
по полчаса.
Серёге наши усилия помогали, но как только мы покидали пост, ему тут же становилось хуже.
Слабость и температура стали его спутниками, и он угасал на глазах.
Мои фобии доставали меня и делали рассеянным. Сергей объяснял мне, что моё наложение рук
отличается от Анечкиного тем, что я постоянно отвлекаюсь на какие-то мысли, ток теряется, боль
сразу возвращается. А раз так, то зачем тратить время? Я старался не отвлекаться, но депрессия
давила: хотелось жалеть себя, хотя болел он.
Два дня на этой стоянке пролетели быстро, и вот мы опять снимали палатки, загружали лодки, а
Серёга лежал на дне лодки на тюках с провизией и позволял мне грести всю дорогу вместо него, без перерыва. Сменить меня он не смог бы, даже если сильно этого желал: он и себя с трудом
держал, не говоря уже о тяжёлых трёхметровых дубовых вёслах.
Переход был большой – семнадцать километров через широкий плёс, при сильном ветре и высокой