Чёрные сердца (ЛП)

По правде говоря, он не хотел, чтобы эти руки его отпускали.

Жёсткий стержень удерживал его рот открытым, разжимая челюсти. Сделанный из того же материала, что и оковы на его запястьях, лодыжках, ногах, горле, груди и руках, стержень держался так же неподвижно, как и другие цепи, заточая его в качестве узника в этой примитивной, до клаустрофобии маленькой хижине посреди какой-то безымянной глуши.

По правде говоря, против этой части он тоже не возражал… уже нет.

Этот стержень, удерживающий его клыки разведёнными и делающий его более-менее безвредным — единственная причина, по которой он проходил через это не один.

От этой мысли боль в его груди усилилась.

Он вжался в существо позади него, издав раздражённый звук от того, что не сумел повернуть голову. Он уже даже не знал, чего он хотел.

Секса, конечно.

Может, даже честной драки.

Но если честно, отчасти его бы так же устроило, если бы другой мужчина раз за разом бил его кулаком по лицу. Его бы так же устроило, если бы его вырубили наркотиками, болью или палкой по голове… всё что угодно, лишь бы покончить с этим.

Всё что угодно, лишь бы это прекратилось.

Голос звучал низко, как будто прямо возле его уха.

— Ты хочешь опять поговорить? — спросил он.

Этот голос приводил в бешенство — полу-рычание, полу-урчание ему на ухо, которое одновременно усиливало его тревогу и вызывало желание зарычать на другого мужчину в ответ, откровенно угрожать ему, хотя тут он не был уверен.

— Мне придётся тебя отпустить, — произнёс голос тем же ровным тоном. — Я выйду за пределы досягаемости перед тем, как убрать стержень. Мне придётся отпустить тебя, Ник…

Наоко перебил его, протестующе зарычав.

Протест был не особенно сильным.

Скорее, он был полон смятения из-за противоречивых желаний.

Он знал, что видящий прав.

Он бы в мгновение ока укусил этого мудака.

Он бы воспользовался любой возможностью, даже самой маленькой, самой скоротечной — чтобы укусить его.

Но вопреки обыкновению он не стал бы кусать его, чтобы сделать больно.

Он хотел его крови так сильно, что едва мог мыслить связно, ощущая его запах. Он находился совсем рядом, так близко, но совершенно недосягаемо, и это доводило до безумия, вынуждало его подвывать, как связанного, наполовину оголодавшего пса.

Как обычно, Даледжем, похоже, знал большую часть его мыслей, хоть Ник и ничего не озвучивал вслух, ничего не говорил до сих пор.

Даледжем просто… знал.

— Определись, — сказал Джем. В этот раз его голос прозвучал твёрже, но всё равно не резко, а раздражающе терпеливо. — Я могу или держать тебя, или слушать тебя. Мы можем чередовать. Но я не могу делать и то, и другое одновременно. Не сейчас.

Его руки крепче сжались вокруг Наоко, когда он договорил.

Несколько минут он держал его, крепко стискивая возле стены и словно давая Наоко возможность подумать, решить, в чём он нуждался больше.

Через несколько секунд Наоко осознал, что ему нужно поговорить.

Он съедет с катушек, бл*дь, если не поговорит с ним.

Ему отчаянно нужно было от чего-то оттолкнуться, даже если это что-то существовало только в его сознании. Он нуждался во взаимодействии, в эмоциональном контакте… в любом контакте, который был чем-то большим, нежели базовая телесность. Ему нужно, чтобы кто-то отвечал на вещи, которые крутились у него в голове. Ему нужно было, чтобы кто-то сказал ему, что он ошибается; что объяснения, которые он даёт самому себе — это лишь ещё одно доказательство того, насколько он заврался.

Ему нужно было, чтобы кто-то наорал на него, назвал его ублюдком.

Ему нужно было, чтобы кто-то кивал, говорил ему, что он понимает.

Ему нужно было, чтобы кто-то сказал ему, что в его словах нет смысла.

Ему нужно было, чтобы кто-то послал его нах*й.

Ему… чёрт подери, может, ему просто надо было кого-то отматерить.

Ему нужно было, чтобы кто-то заменил демонов в его голове.

Даже учитывая, каким правдивым это всё казалось, он знал, что хотел не только этого. Иронично, но возможно, это настоящая причина, по которой он хотел, чтобы видящий отпустил его, и они могли пообщаться. Но это не единственная причина и даже не самая срочная из причин.

В первую очередь он хотел получить ещё одну возможность попытаться убедить видящего.

Он хотел ещё одну возможность спросить.

— Ладно? — спросил Даледжем.

Опять-таки, видящий, похоже, точно знал, в какой момент он принял решение.

После этого Наоко поколебался всего долю секунды.

Затем он кивнул и закрыл глаза.

Он заскрежетал бы зубами, если бы мог свести челюсти. А так он чувствовал себя, как пёс с палкой в пасти, пытающийся перегрызть эту штуку, которая не даёт сомкнуть зубы. Но он не мог впиться в неё клыками или коренными зубами… куда уж там перегрызть. Он не мог найти нормальную точку опоры, чтобы бороться хоть с какой-то из своих оков.

Несмотря на свой кивок, несмотря на своё решение, он слегка заскулил, когда Даледжем его отпустил.

Звук вырвался из него против его воли.

Он слетел с его губ прежде, чем Наоко успел себя остановить.

Когда Наоко сделал это, Даледжем вздрогнул, но продолжил выбираться из-за него. Его руки действовали твёрдо, но не грубо. Видящий выскользнул со своего места между Наоко и стеной, и Наоко вновь посмотрел в его лицо, находившееся на расстоянии каких-то тридцати сантиметров.

Он невольно рванулся к нему, заскулив.

— Gaos, — Даледжем окинул его взглядом, и его зелёные глаза содержали такую глубину, за которой Наоко невольно следил.

— Ты реально в раздрае, бл*дь, — заметил видящий. — Наверное, мне лучше тебя оставить. Позволить тебе успокоиться. Может, тебе надо немного повыть на луну в одиночестве, брат.

Наоко рьяно помотал головой.

Мысль о том, чтобы остаться в одиночестве, заставила его поморщиться, отпрянуть от видящего, заскулить ещё громче. Вновь сумев сосредоточиться на этих светло-зелёных глазах и нечеловечески идеальном лице, он увидел там сочувствие — возможно, впервые.

Возможно, Даледжем просто впервые позволил ему это увидеть.

— Gaos, — пробормотал видящий, убрав влажные волосы с лица Наоко. — Ник. Я сожалею, что это случилось с тобой. Я должен верить, что у этого есть какое-то предназначение… что для тебя в этой форме есть какое-то предназначение. Иначе в мире нет справедливости.

Затем видящий его поразил.

Наклонившись поближе, он поцеловал его в щёку.

Наоко издал изумлённый стон, который превратился в нечто более слабое, и видящий вновь поцеловал его, погладил по нижней челюсти, которая оставалась приоткрытой из-за органического металла.

— Это доводит до исступления, знаешь, — добавил видящий, похоже, твёрдо решивший высказаться перед тем, как дать слово Наоко. — Я не квалифицирован, чтобы помочь тебе в этом. Будь ты всё ещё человеком, я всё равно был бы не вправе поучать тебя об этом. Ибо вопреки всем моим словам тебе за прошедшие недели… когда я знал тебя как человека, я питал к тебе лишь уважение. Я хотел, чтобы мы были друзьями.

Наоко уставился на него, замерев и умолкнув в первый раз.

В этих зелёных глазах стояли слёзы.

Наоко уставился на него, скорее сбитый с толку, нежели тронутый или даже шокированный.

Некоторая часть его разума слушала, как видящий продолжал говорить.

— …Я хотел, чтобы мы были чем-то намного большим, по правде говоря.

Даледжем помедлил, всматриваясь в его глаза.

— …Вместо того чтобы сказать тебе это, — добавил видящий. — Вместо того чтобы дать тебе возможность отказать мне или отвергнуть, я соблазнил человеческую женщину, которую ты хотел уложить в постель, и я ткнул тебя в это носом, как подросток, — кадык на его длинном горле дёрнулся от глотка. — Я сожалею об этом. Я знаю, что слишком поздно извиняться… но я сожалею, Ник.

Наоко вздрогнул, уставившись на него.

Даледжем не шевелился, лишь смотрел на него в ответ.