Байона

Все проснулись к обеду. Виго утопал в пелене тумана. Тусклые небеса, перебинтованные призрачным отсветом солнца, вторили состоянию организма.

Серые здания. Серые камни, серый асфальт, скульптуры... Погруженные в дремотное настроение, зевая наперебой и нестройно перемещаясь в пространстве, мы направились догонять завтрак.

Сверху начало сеять. Мелкая сырость впитывалась в кожу, одежду, волосы, плавно перерастая в дождик. Печаль потемневших улиц озарилась блекло-стальным отсветом неба на мокром асфальте, расцвела яркими зелеными, желтыми, сиреневыми, красными и синими зонтами прохожих.

Мы шли через квартал Баррио-дель-Бербес. Самый старый моряцкий район города изобиловал множеством ресторанчиков и баров с морскими деликатесами. Оказалось, он также был и музеем под открытым небом, сохраняя старые рыбацкие постройки. Я подставляла лицо нежной прохладной ласке и вдыхала резкий запах морской воды. Дух города созерцал меня с едва заметной другим романтикой преображения. Город предлагал смотреть, слушать. Он писал свою повесть.

Исторический район переходил в порт. Очень большой и обширный, ночью он выглядел несколько иначе. Залив блестел гладью свинца. По воде курсировали разные суда. На площадках работали краны, слышался гул и скрежет.

Дед-скрипач в мокрой шляпе и стареньком черном костюме в полоску выводил мелодию, стоя у перехода рядом с набережной. Дождь капал на гриф. Смычок несмело скользил по струнам. Играл дед плохо. Но проникновенная беззубая улыбка и морщинистое приветливое лицо были столь обаятельны, что я невольно засмотрелась на него, улыбаясь музыканту дождя в ответ.

Душевная боль ночи ушедшей костенела, растворялась и опадала кристаллами рафинада в ночь грядущую. А сейчас надо торопиться, пока ты не одинок, нужно делиться ощущениями, смеяться, восхищаться, сопереживать. Я стояла и смотрела на скрипача. Дед улыбался всем прохожим. Серхео спохватился, вернулся за мной и увел дальше.

Стоило нам войти в небольшой ресторанчик, полил сильный дождь. Стекла слегка запотели. Внутри стало тепло, уютно и многолюдно. На правах трезвенника я рискнула и заказала местных устриц. Хосе и Анхель в ужасе отмахнулись от морепродуктов. Сначала принесли вино и тапас. Скоро на столе задымилась большая пицца с мясом, сыром и оливками. Алчное чавканье заменило ленивый разговор.

– За нас! - поднял тост Хосе. - Пить, любить, играть и умирать каждый день! - он быстро осушил бокал, налил себе второй, потянулся, нахмурил брови и замер на три секунды. За этим последовало усердное выстукивание по скатерти. Хосе начал подпевать себе, дергаясь и пританцовывая прямо в кресле.

– Еп!.. Перестань! - потребовал Анхель, у которого болела голова.

Хосе взглянул на него, согнулся над столом, сводя плечи, и продолжил еще ритмичнее. Прожевывая нежную мякоть, переливающуюся вкусовыми оттенками, я перепачкала руки лимонным соком и солью, облизнула палец, потом другой. Кажется, никто не придал большого значения отсутствию этикета. Ребята дружно уплетали пиццу.

– Можно, я убью его? - вяло поинтересовался Анхель, обращаясь к Серхео.

– Не сегодня, - ответил тот с видом человека, чьи мысли находились далеко отсюда.

Хосе пел, закрыв глаза. Анхель откинулся на спинку кресла, поворчал и начал вторить Хосе, отбивая ритм ногой. Серхео ел. Одной рукой держа кусок пиццы, другой он также начал аккомпанировать Хосе, прищелкивая двумя пальцами.

Предаваясь неприличному облизыванию пальцев, я тихонько подмурлыкивала мотив, покачиваясь и отбивая ритм ботинком. Судя по возвращению беспечности ребят, жидкое национальное содержимое темных бутылок здесь оказалось хорошим.

Разумеется, это не относилось к Мануэлю. Щуря покрасневшие глаза на набережную, он потягивал пиво. Говоря компьютерным языком, вчера его загрузочный «плангин» потерпел крах. Теперь Мануэль выполнял восстановление системы угрюмости.

Подошел официант и вежливо попросил успокоиться.

– Мы кому-то мешаем? - крикнул Хосе, вставая и оглядывая посетителей ресторанчика.

Все присутствующие посмотрели на него. Гул стих. Ответа не последовало.

– Вот видишь, все в порядке. Уматывай отсюда! - сказал Хосе официанту. Голос его звучал звонко и бойко в тишине, нарушаемой стуком дождя за высокими окнами.

Он сел обратно и встретил мой насмешливый взгляд. Официант сдержался, развернулся и быстро ушел. Его фартук, повязанный на бедрах, гневно развевался, мелькая меж столиков.

– Так жги мое сердце вальсом... в темноте... - вдруг громко пропел Хосе, сверкая черными озорными глазами, медленно с придыханием выводя слова. Пропел и затих.

Я отвернулась к окну, давясь смехом. Хосе толкнул меня ногой под столом.

– Продолжай, - фыркнула я, заговорщиком смотря на него исподлобья.

– Я отблеском света… прикоснусь к тебе… - допел Хосе и довольно захохотал.

Я смеялась бесшумно, в кулачок, только плечи и голова тряслись. Потом мы оба посмотрели на серьезного Серхео и опять принялись за еду. Ресторан загудел приглушенными голосами, порядок восстановился, только официант бросал на нас недовольные взгляды, но это не в счет.

Когда солнце выглянуло в просвете между тучами, освещая косые струи, дождь начал стихать и вовсе прекратился. Мы сидели сытые и довольные. Ребята заказали еще бутылку, я оставалась верной себе и пила кофе с пирожным.