Байона

– Таро разрывался между больницей, репетициями и выступлениями, - продолжил Серхео. - Его отец был болен. Потом случился инсульт, за ним второй, старик впал в кому. Спустя время врачи сказали, что нет смысла дальше искусственно продлевать ему жизнь. Таро был против, а старший брат вмешался, и его отца вскоре отключили от аппарата жизнеобеспечения. Он умер, братья жестоко поссорились. И с женой у него начались проблемы. На его месте любой рано или поздно сорвался бы. Таро держался. Он второй раз сильно удивил меня.

Серхео сплюнул в воду, помолчал с минуту и заговорил снова.

– Поначалу у меня плохо выходило. Таро возился со мной, находил время и терпение. После похорон отца он возобновил работу и полностью ушел в музыку. Я думаю, в тот момент рок – единственное, что держало его на краю.

Репетиции, выступления, запись альбома. Он работал по 18-20 часов в сутки. Но к нам оставался лояльным. На личном общении, правда, замыкался. Оно понятно!

Я на репетициях «лажал» по-страшному. Нервничал. Злился. Однажды Таро подошел ко мне и спокойно сказал, что лучше нервничать и творить, чем уверенно фальшивить. Я понял. Пошел за ним.

Таро заметил, ухватился за меня. Стал вытаскивать из наркозависимости. Я все думал о том, зачем ему? Теперь понимаю. Благодаря его поддержке я смог найти силы и стать тем, кем хотел.

Серхео сглотнул, утер губы кулаком и шмыгнул носом. Его взгляд блуждал вдали. Я чувствовала, как леденеют пальцы и поясница, но боялась шевельнуться, жадно ловя каждое его слово. Серхео закурил. Он продолжил говорить с сигаретой в зубах, и огонек прыгал перед его лицом.

– Знаешь, я искал Таро после аварии. Он сбежал из больницы и пропал без вести. Два года никто не слышал и ничего не знал о нем. Сунулся к его брату, да напрасно. Микель много слов не потратил, резко дал понять, что не искал и не собирается искать брата. Это походило на правду, тем более после... Ладно, не мое то дело, - Серхео осекся и швырнул недокуренную сигарету в воду. - Я же решил, что парень сломался, покончил с собой. И тут появляешься ты... - Серхео обернулся. Его странный задумчивый взгляд долго изучал мое лицо.

– Ему плохо, - отозвалась я.

Серхео согласно кивнул головой, сел и достал фляжку.

– Мне тоже, - выдохнул он и отпил из горлышка. Молча поморщился.

Я подсела ближе, заглянула в глаза и робко погладила его по спине.

– Ты чего? - возмутилась я. - Смог группу собрать, гастроли устроить. У тебя люди замечательные! Вы такое творите, я видела! Даже не сомневаюсь, что впереди записи альбомов, фестивали. А главное, Серхео, ты сам поднялся, понимаешь?

В этот момент мы были «свои», искренне говорили что думали и чувствовали то же самое. Он серьезно смотрел на меня и вдруг улыбнулся.

– Спасибо! - услышала я в ответ.

Серхео один из группы отличался сдержанным серьезным характером, который скрывался за обычным добродушием и улыбкой мальчишки.

– Чего ты так смотришь? - спросила я. Он долго пристально смотрел в глаза, и даже ночь не могла скрыть силу взора.

– Просто смотрю на тебя, - тихо сказал он одними губами. - Замерзла совсем? - он заметил, как я дрожу в кожаной жилетке, и улыбнулся.

– Ага, - согласилась я.

Серхео стянул с себя толстовку и накинул на мои плечи. Мы медленно поплелись по причалу. Рыбак по-прежнему сидел с удочкой. Нельзя было сказать, чем он был занят – дремал, предавался размышлениям или наблюдал за светящимся поплавком.

По дороге молчали. Слова сказаны. Вопросы остались. Сумерки легли на душу.

«Учись!» - говорила жизнь.

К ребятам не вернулись. Не сговариваясь, пошли к отелю. Билет на «минуту славы» загадочного Мануэля утонул где-то под причалом. В коридоре я сняла толстовку и вернула с благодарностью.

– Таро. О чем он пел? - спросила я, когда Серхео уже открыл дверь своего гостиничного номера, расположенного по соседству.

– Об одиночестве, равнодушии окружающих.

Мне стало плохо. Войдя в номер и прикрыв дверь, я тяжело навалилась на нее спиной. Темнота сразу стерла предметы и реальность, в которой легко отвлечься от главного. На фоне историй этих двоих резче осознавалась собственная ущербность, посредственность потребителя и... трусость. Именно за трусость я презирала себя сейчас больше всего.

В отличие от них прошлое отпустило меня. Ушло. Смысл прожитых лет залегал где-то на поверхности общежитейских переживаний. Что осталось? Все те же мысли и мечты. Все те же ожидания и надежды. Что я могла дать Таро? В ответ – тишина. А хотелось быть для него целым миром... Я не знала – как. И опять боялась. Боялась гибели надежд и ожиданий.