Страница 78 из 85
«Если не поделишься, оно все равно пропадет вместе с тобой, - заметила богиня. – Поверь мне, мертвым плевать, кто читает их дневники».
«Тогда зачем мне твоя песня, если мне будет плевать?» - возразила девушка.
«Логично, - согласилась Похоть. – Могу поторопить, и ее сложат еще при твоей жизни. Надо?»
«Отстань, - отмахнулась девушка. – Лучше бы нашла какой-нибудь выход».
«Прости, - покаялась богиня. – Но процесс уже запущен, Эркхарт тебя поглощает. Когда останется одна кожура – щелк! – материя превратится в энергию, связывающую миры, и тебя не станет. Так что зря страдаешь. Лучше вспомни все хорошее, что у тебя было, проведи последние часы в хорошем настроении. Ты даже можешь больше не сдерживаться и грешить направо и налево – это уже без разницы. Хочешь, я еще немного покопаюсь в голове кучера? Зарулим в развеселое местечко, оторвешься напоследок. Часик у нас еще есть, я думаю. А когда закаменеешь, я найду способ донести твои слова до Эркхарта. Ты будешь говорить мне, я буду вкладывать эти речи в голову какого-нибудь влюбленного, а тот…».
«Спасибо, но я хочу сама с ним поговорить», - отказалась Ингрид.
«Ну да, личное присутствие, разумеется, всегда весомее, - согласилась богиня. – Но ты хоть киснуть перестань, а то Уныние заявится, будет тут гундеть, козлина старый. Еще меня вытеснит. А я хочу досмотреть этот спектакль до конца».
Ингрид распрямила плечи. Действительно, зачем думать о дурном? Может быть, еще есть какая-нибудь надежда? Может быть, хотя бы ее разум никуда не денется, а останется в неизвестном измерении – вечный и чистый. Никто же не знает, что происходит с теми, кто отдает свои жизни богам? Возможно, она сольется с Эркхартом воедино и будет его частью до конца времен.
Впрочем, ерунда. Кому нужна вечная жизнь, если жизни-то в ней и нет? Вон, даже Похоть жалуется на свою вечность, хотя уж она-то может разгуляться как следует: даже в тела верующих забирается.
«Не забираюсь, а действую с их разрешения, - поправила ее Похоть. – И, как ты, наверное, заметила, меня довольно легко из своего тела прогнать, если нет печати. Да что там прогнать: достаточно просто шевельнуться, и я уже теряю контакт. Короче, не замудряйся. Это я так, по привычке встреваю. Продолжай».
«Ты меня даже перед лицом смерти не оставишь?» - горько усмехнулась Ингрид.
«А ты разве хочешь встретить ее в одиночестве, - удивилась богиня. – Мне показалось, тебе нравится наш непринужденный треп: он помогает отвлечься от твоей глухой тоски. Я, между прочим, стараюсь изо всех сил, чтобы не дать тебе погрязнуть в Унынии. Вы, смертные, такие неблагодарные».
«А вы, бессмертные, такие бессовестные!» - вырвалось у Ингрид.
«Продолжай, продолжай, - поддержала ее Похоть. – Что-то мне подсказывает, что эту речь ты собралась толкать вовсе не в мой адрес».
Но девушка уже замкнулась в своей скорлупе и принялась смотреть в окно. Над столицей висела тяжелая, спирально закрученная туча. В ней время от времени вспыхивали молнии, взрывались грозовые шары, осыпая город искрами. Даже отсюда были слышны испуганные крики горожан. Некоторые уже бежали подальше от столицы, и дорога была запружена встречными экипажами. Люди не понимали, что происходит, и от этого им было страшно.
Когда они, наконец, выехали на площадь, Ингрид открылось непривычное зрелище: крыша Собора Семи Богов была разворочена, из нее в темное небо безостановочно бил фонтан ослепительного света. Карета завязла в толпе и остановилась, Ингрид спрыгнула, едва не повалившись на землю, но вовремя уцепилась за колесо: пока она добиралась, ноги окончательно занемели и теперь хоть и слушались, но ничего не чувствовали. Их вообще как будто не было, и было странно видеть, как они все-таки продолжают выполнять приказ идти вперед, ритмично двигаясь под замызганной юбкой.
Толпа была большой, но не густой, и стояла на месте, так что Ингрид легко протолкалась к ступеням Собора. Как только народ понял, куда она направляется, ей в спину полетели сотни разнообразных возгласов: заботливых, испуганных, предупреждающих, клеймящих позором. Но никто не пытался ее остановить, и она беспрепятственно вошла в двери храма – странно покосившиеся, будто предыдущий посетитель врезал по ним пару раз огромным кулаком, прежде чем открыть.
Внутри царила разруха. Все, что можно было повалить, было повалено, все, что можно разбить – разбито. Даже фрески на стенах и потолке почему-то растрескались и облупились так, будто их тысячу лет никто не реставрировал. Меж каменных стен гуляли отголоски знакомого голоса – куда более мощного, чем полагалось иметь обычному человеку. Ингрид прошла мимо пары десятков священников, как мух, прилепленных по стенам первыми попавшимися предметами и их же собственными одеждами. Они стенали и просили о помощи. Их чудом спасшиеся собратья уже отковыривали бедолаг от стен, и те, освободившись, один за другим, охая, ковыляли к выходу. Похоже, в отличие от работников ОППЛя, священников Эркхарт убирал с дороги, не церемонясь. На девушку никто не обращал внимания.
Когда Ингрид распахнула двери зала, в котором вчера происходил суд, то не обнаружила там ничего сверхъестественного. По крайней мере, с первого взгляда. Пока она ехала, ей представлялась чудовищная фигура ростом в десять раз выше человека, крошащая все, до чего смогла дотянуться. После того, какой разгром она увидела во внутренних помещениях храма, это ощущение только усилилось. Но в зале была лишь семерка епископов и Эркхарт – аккуратно одетый и причесанный. Он был нормального роста, не отрастил себе ни крыльев, ни хвоста, ни хотя бы нимба над головой. Он казался обычным человеком. Только голос его разносился куда громче, чем следовало: