Реквием

– Лена, Федька из бедной семьи, и от улицы его семья тщательно ограждала, так как же он стал таким гадом?

– Каждый человек, чтобы стать взрослым, должен разрушить опоры, на которых держалось его детство. И начинается этот процесс, когда возникают трудные ситуации вне дома, в которых приходится что-то решать самому, что-то преодолевать в себе. Я говорю о детях из благополучных семей. Подчас это пугающе трудно.

Ребенок сначала пытается справиться сам, потом призывает на помощь ангела-хранителя, а тот молчит. Он ошибается, делает глупости. Через это проходит большинство детей. Он ищет способы защититься самостоятельно, думает, выбирает, решает, что для него лучше: всю жизнь зависеть от сильного врага, жить в страхе и муках или преодолеть свой первый ужас и больше не бояться? Он трус или смельчак, глупый или разумный? Ребенок не хочет, но мир детства уже рушится и приходится взрослеть.

Из этих преодолений и строятся дальнейшие линии наших судеб. Путь вперед всегда отвоёвывается в жестокой борьбе с окружающим миром, но в детстве и юности он самый болезненный и горький. И все же детство обязано покинуть ребенка. Не стать по-настоящему взрослым, не разорвав его цепей. Такова великая тайна взросления и возмужания!

Но иногда родители беспредельной заботой помогают ребенку отвергать реальность и позволяют своему великовозрастному дитяти слишком долго жить в мире детства. Некоторые из таких вот «залюбленных» навсегда оседают «на детской площадке» и даже не пытаются пробиться к самим себе и вступают во взрослую жизнь, в лучшем случае, с подростковыми мерками и требованиями. И становятся эгоистами, такими, как Федор, чтобы гробить людей, трудами которых живут. Я, меня, для меня… Они похожи на медленно внедряющихся под кожу клещей, – жёстко высказала свою точку зрения Лена.

– И такого Эмма принимала и прощала! Я бы ему сказала: «Вот тебе Бог, вот тебе порог!»

– Принимала, но не прощала. Это разные вещи.

– На счет Федьки у меня имеются некоторые сомнения и дополнения. Мне кажется, мать умышленно воспитывала его инфантильным, зависимым от неё. Вот он и живет до сих пор её умом.

– Это крайний, худший вариант. Я сейчас пыталась осмыслить общий случай.

– А по-твоему, почему в детстве страх перед родителями подчас сильнее страха перед каким-либо мелким гадом? Ведь чего проще: сознайся, и они тебе помогут.

– А тебя понимали, тебе помогали? Стыд примешивается, ребёнок боится потерять любовь родителей. Мол, стану недостоин их любви. Еще страх наказаний, непредсказуемость последствий. Авось обойдется. Много чего… В каждой семье свои причины. Меня минула эта проблема, и я её не исследовала.

– Только в случае Федора и ему подобных, согласись, страх вовсе ни при чем.

– Там другие рычаги давления срабатывали. И часть из них – непомерное восхваление ребенка и выпячивание одних качеств и замалчивание или принижение других.

– Вот так и мельчает мужское племя! – беззаботно закончила Инна серьезный разговор, подчеркнув тем самым его неисчерпаемость.

– Германа недавно встретила, – сказала Инна. – Совсем седой стал, но все такой же красивый. Анекдот про него вспомнила: «Если оставить Геру между двух девушек-красавиц, он не повернется за всю ночь ни к одной из них. Как Буриданов осел».

– Прелесть!

– Анекдот?

– Гера. Умница, удивительно порядочный человек, прекрасный отец. Простой, естественный, без закидонов. С таким легко.

– Толстой говорил, что «сильные люди всегда просты». Я бы добавила: «и умные». Помню, удивил меня, казалось бы, наивный вопрос Германа. Он спросил смущенно: «Что тяжелее: в большой теннис играть или белье стирать?» Мы с ним в тот момент на корте разминались. Я ответила со смехом: «Разве ты встречал такую дуру, которая, бросив ракетку, вскричала бы радостно: «Ах, побегу домой, там же меня стирка ждет!» Теннис – это игра, удовольствие! Скачешь себе с восторгом, с азартом. Ты в другом, далеком от быта мире! А в ванной… надо, надо, надо».

– О жене беспокоился. Он, наверное, в то время только женился и пытался установить для себя меру своей помощи в домашнем быту.

– Разве не о себе? Я тогда ещё добавила, мол, пока ты сам не попробуешь стирать, гладить, мыть пол, вставать ночью к больному ребенку – все женские трудности будут для тебя под грифом «секретно» и ты никогда не будешь понимать проблем жены и ценить её труд. И это несмотря на то, что теоретически ты хорошо подготовлен. Хвала твоим родителям.

– Находясь рядом, я бы отсоветовала тебе ему советовать. Он и так слишком хорош, хоть в рекламу помещай.

– И в рамку на стену. Ничего, переживет. Никогда не помешает мужчине, даже такому идеальному, напомнить о его обязанностях, – заупрямилась Инна.

Лена не стала спорить.

– Странная штука – любовь. Возьми хотя бы Витю. Жену его на работе все злючкой считали, даже стервочкой, а он её обожал, не замечал ни жесткости, ни вредности. Говорил о ней только в превосходной степени. Ты бы видела, какую он прекрасную автобиографическую книгу написал! И в каждой строчке – она, его любимая, неповторимая, единственная. Сам себе внушил такую любовь или она сумела его околдовать?

«Готова думать о ком угодно, только бы не о себе», – подумала Лена.

– Где ты видела Виктора?

– В первом НИИ на юбилее Сани. Я именно там вдруг впервые задумалась над тем, как все-таки много значит для человека коллектив, в котором он работает. Почти половину жизни мы в нем проводим. Знаешь, приехали преподаватели, аспиранты, инженеры, начальники и младший персонал. Никого не забыл Санечка, особенно стариков, которые давно на пенсии. Многих я не видела двадцать-тридцать лет. Вокруг было лавина тепла и восхищения! Я пьянела от прекрасного общества, от встречи с людьми, которых в свое время уважала и по-своему любила. Понимаешь, эти люди на всю жизнь остались верны друг другу. Это было так трогательно!

Представляешь, вошла в зал. Все обнимаются, что-то радостно сообщают, фотографируются, маленькие подарочки в память о встрече дарят. Шум, гам, смех.

Смотрю, стоит незнакомый мне мужчина. Невысокого роста, сухощавый. Внутренне зажат, насторожен. Ни к кому не подходит, и к нему – никто. Первое впечатление, что впервые попал в эту компанию.

– Как новичок в незнакомый класс, – комментирует Лена.

– Кто он, думаю, этот «инкогнито»? Муж, не рискнувший без сопровождения отправить молодую жену на сход или, может, новый начальник, вынужденно приглашенный, чтобы влиться в коллектив? Меня будто кто подстегивал с ним поговорить. И я в несколько свободной манере и чуть вольным тоном – он нисколько не противоречил общей легкой атмосфере зала – сказала, что не припоминаю, с какой он кафедры.

– Непростительная вольность для трезвой женщины говорить с незнакомым мужчиной тоном избалованной особы. А как же придворный этикет?

– Я реально была опьянена встречей. Думаю, с высоты моего «преклонного» возраста я могла себе позволить некоторые флуктуации в поведении.

– Любишь экспериментировать?

– Шокировать. Это больше по моей части.

– Незнакомец не раскололся?

– Растерялся, пробормотал что-то уклончивое. И тут я предположила, что это новый проректор, который получил должность и приступил к работе всего неделю назад.

– Чутье не подвело тебя?

– Не ошиблась.

– Железная логика. И почему это тебе его не представили? – рассмеялась Лена. – Теперь он будет остерегаться тебя, обегать стороной за три версты.

– Уборщицу нашу тетю Машу там увидела. Многие её в своих головах давно похоронили – как же, ветеран трудового фронта! – а она еще работает. Великая русская женщина с простой и трудной, обычной для наших женщин судьбой.