Реквием

– Зависть и ревность могут излучать отрицательную энергию, способную убить. Возьми себе на заметку. Мне пришлось в это поверить. Теперь я не вверяю себя кому ни попадя. Раньше это явление сглазом называлось, – объяснила Лена.

– Загадка природы. Может, мои нервы и внушаемость явились причиной этой странной болезни?

– Они – только предпосылки.

– Тогда все-таки лекарство.

– Не думаю. Не рискнут предприниматели так уж явно губить людей.

– Как знать. Теперь корпоративные интересы и деньги для некоторых зачастую важнее здоровья тысяч людей.

– К сожалению.

«Инна усилием воли заставляет себя отвлекаться и думать о постороннем? Ей хуже?» – думает Лена.

Хандра непредсказуемо наплыла на Инну, и Лена увидела отчужденное опустелое лицо подруги и услышала ее усталый зыбкий голос:

– Чувствую, не выбраться мне из болезни, не выпутаться из её когтей. Придется перебираться в мир иной. Эта пытка ожиданием, этот гнетущий ужас… Угасаю, будто по капле остаток жизни цедя... Приятного мало. Мне бы внезапно, мгновенно или во сне.

– Я тоже хотела бы сразу.

Лицо Инны вдруг сделалось невыразимо страшным. «Как у бабушки в последние дни, – содрогнулась Лена. – Только бы не отнять у неё веру, только бы не лишить надежды. Господи! Не подает признаков жизни!»

– Все будет хорошо. Потерпи совсем чуть-чуть. Я с тобой. «Боже мой, как же она всё это выдерживает дома, когда совсем одна?! – ужаснулась Лена. – Немудрено начать заговариваться».

После этой страшной мысли Лене трудно дается даже внешнее спокойствие.

– Я не раздумала жить. Просто слиплись больные усталые глаза. «Враги ушли, и слава богу. Друзья ушли – счастливый путь…» – Инна попыталась улыбнуться собственной шутке. – Ершов, кажется. Тот, что «Конька-горбунка» написал в девятнадцать лет.

«Она бредит?» – пугается Лена.

– У тебя феноменальная память, уникальная.

– Энциклопедическая, – усмехнулась Инна.

– Обычно болезнь её съедает, а у тебя все в порядке. Это обнадеживающий фактор. Не держись за плохие воспоминания, не множь тоску. Ты переможешь болезнь. Я верю.

– Уработала я тебя?

– Расшевелила и взбодрила.

– Мне в голову забредают дурацкие мысли, мол, всё сошлось, как в разгаданном ребусе. И никто… им там… не указ. Сверх того я иногда слышу в своей голове… не мной… отчетливо произносимые разноречивые фразы. На меня от страха точно столбняк нападает. И я лежу, словно разбита параличом. Я учусь с беспристрастностью чужака разумом отстраняться от страхов и привыкать к мысли, что все равно скоро… Легче умирать, когда голова в отключке, когда ты как овощ. А то ведь каждым нервом, каждой клеточкой дрожишь. Сама себе противна. Понятно? Или я рассказчик так себе?

– А помнишь, Жанна говорила, что, уходя т у д а, мы всё теряем, чтобы всё обрести.

– Отрывок из романа Николая Островского вспомнила. Помнишь, наизусть в школе учили. Какая мощь, какая силища в его словах! Они вели нас по жизни и укрепляли дух.

– Я читала, как один мужчина совсем умирал и вдруг искренне поверил в Бога и выжил. После этого много еще добрых дел совершил.

– Наверное, молодой был. Пожилой человек, если и выживет, полноценно работать уже не сможет.

– Ну и что, если неполноценно? Рано тебе в архив. Нечего нежелание списывать на нездоровье. Хотенье скрытые резервы организма будит. Потихоньку, полегоньку тоже можно много хорошего сделать. По крупинкам, так сказать, по маковым зернышкам на божий каравай для многих людей.

– Какие уж там скрытые возможности, если из последних сил… Где она – надежда, за которую мы так яростно хватались всю жизнь?

– Ты превзошла себя.

– Не бог весть…

– Не нагнетай. Кроме желания выжить, есть еще мужество жить с этими крохами здоровья и энергии. В нашем дворе живет древняя старушка. Как-то сидит на лавочке около дома и говорит соседкам: «Душа моя поёт!» Не сломил ее ГУЛАГ. Живёт и радуется тому, что ещё жива. И ты не ссылайся на всякие затруднения, понимай меру своего счастья. Сумеешь. Завтра мы с тобой покажем класс! – бодро говорит Лена, а сама огорченно думает: «Паузы учащаются. Выдыхается. Как больно думать, что… Как трудно привести в порядок мысли, чтобы распорядиться остатками жизни. Пора ей снова пить лекарство. И мне тоже. Надеюсь, такое плохое состояние у неё только от сегодняшнего переутомления».

– Сумею? Подменяешь мое мнение своим? Ну, если только твоими молитвами, – едва различимо шепчет Инна. – Пойми, истина – это то, чего нельзя избежать.

Удушье страха снова перехватило ей горло.

– А ты не опускай руки, сама не делай шагов навстречу, не торопи судьбу. Сейчас не то время, чтобы можно было «замутить интригу» с высшими силами. Звезды предполагают, но не диктуют.

– Человек волен только в выборе путей претворения Замысла Божьего, а разрушить или переделать его не способен. Если срок назначен, судьба не допустит, не уклонится. И ни к чему мне эти твои «экзерсисы». И это сущая правда, – с мукой в голосе произнесла Инна.

И добавила рассеянно, каким-то чужим голосом:

– Сбилась я, потеряла нить рассуждений. Хоть убей, не могу вспомнить.

Лена поразилась особенной тревоге в голосе подруге. «Неужели я пугаю её своей обеспокоенностью? Устала бороться? О чем отвлечённом и спокойном мне бы с ней поговорить? Как склонить ко сну? – задумалась она. – Инна так устала, что у неё нет сил на то, чтобы вспоминать даже о хороших событиях».

– Ты представляешь, встретила четверых одноклассников. Мы по-прежнему друг для друга девочки и мальчики. А недавно видела Георгия. Он было двинул в генералы, но его, как водится, пару раз обошли. Он на дыбки. Так его в такую дыру услали! – вялым голосом рассказала Инна.

«Отпустило, бедную. Слава Богу!» – успокоилась Лена и радостно вздохнула.

– Что я тебе расскажу! Знаешь, как Эмма одной любовнице мужа отомстила?

Лену неприятно передернуло: «Нашла о чем вспоминать!»

– С работы её согнала, чтобы не смела других мужиков от семьи отбивать, используя свое служебное положение. Такой спектакль устроила – любо-дорого было смотреть! Зажала в зубах сигарету, чтобы голос изменить и давай стращать сучку по телефону. На пушку брала. Она же знала о некоторых её делишках. Рыльце-то у бабёнки в пушку было. Дрянь эта стала Эмме что-то там лопотать в оправдание дрожащим голоском, лапшу навешивать, мол, денег не брала. Но были верные факты, что не только брала, но и вымогала. Тут Эмма как гаркнет во весь голос, вы, мол, забываете, с кем разговариваете! И трубку бросила. Я сама не ожидала от неё такого таланта. Наболело, вот и вжилась в роль. Наверное, не раз проигрывала эту ситуацию, прежде чем решиться. Молодец, здорово сыграла роль тетки из соответствующих контролирующих органов.

Так вот, наша подопытная потаскушка в штанишки с перепугу наложила: через неделю сама на стол начальнику заявление положила, мол, ухожу по причине слабого здоровья. Видно, предостаточно грешков поднакопила, раз так струсила, взяточница чёртова. Стерва стервой, а слаба в коленках оказалась. Я в восторге. Получилось в одно касание!

– Твоя режиссура?

– Каюсь, моя. Я к Эмме в гости заезжала, когда в командировке была. Гляжу – она в трансе. Жалко её стало. Я совсем чуть-чуть помогла ей моральный дух поднять, – заходясь в приступе чуть ли не истеричного смеха, созналась Инна.

– Не похоже это на Эмму. Колись, сама спектакль сыграла?

– Ну…

– Правильно сделала. Я бы так не сумела.