Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 125 из 142

– Послушай, Лена, у мальчишки, который в десятом классе был в тебя влюблен, удачная судьба? Помню, учителя считали его талантливым, а ты говорила, что толку с него не будет, потому что он лодырь.

– Ты это о ком?

– О Димке, который воровал для тебя у своей бабки вкуснейшие на свете дыни.

– Я не знала, что воровал. Его бабка мечтала нас поженить, даже моей матери претензии предъявляла, мол, вы грамотные, знаться с нами не хотите. А мать шарахалась от неё как от прокажённой. В душе, конечно. Вежливо объясняла, что её дочь не замуж, а в институт стремится.

– И правда не догадывалась, что воровал? Ладно, дело прошлое. Что ты о нем знаешь?

– Ничего путного из него не вышло. Профукал он свой талант. Ни в карьере, ни в семье не преуспел. Перекати-поле. Шалтай-болтай. Самомнение выше крыши, и только. Стариков, его воспитавших, жалко. Не стал он им опорой в старости. Даже хоронить не приезжал.

– Забаловали они его, мол, без родителей растет.

– Да уж, точно.

– Он не стремился с тобой встретиться?

– Это после того, как я его наладила? Даже не заикался об этом. Не нарывался. А дружки его интересовались мной, расспрашивали, как и чем живу, заискивали. Понимала, для него старались. Смилостивилась. Вежливо рассказала. Но город не указала и отмела все попытки дознаться.

Инна, опять ты о плохом. Ведь все остальные наши деревенские мальчишки просто молодцы.

28

– Самая большая ценность для человека – время. Сенека так утверждал. Деньги когда-либо можно вернуть, а время – никогда. Поздно мы это понимаем, когда смерть нависает над всем… – сказала пасмурно Инна.

– Жизнь над всем, – строго заметила Лена.

– Человек в конечном итоге проигрывает смерти, и все мы путники… к тому таинственному дому. (А может, эта гипотеза несостоятельная?) Но отвоевать несколько лет для себя все равно хочется. Хотя бы несколько месяцев, даже если ничего нового уже не ждешь и испытываешь всю полноту страданий. И все же я не хотела бы жить вечно. Скучно, многое знаешь наперед. Если только наукой заняться? Но будут ли вечно хорошо работать мозги? Будет ли здоров человек? Устаёшь жить, если нет здоровья. Долголетие – другое дело. В чем его секрет? Чтобы нервы никто не мотал, не переедать, двигаться больше. Я теперь за умеренность во всем. Да еще, чтобы экология.

Инна неожиданно рассмеялась:

– Тебя на понтонном мосту вспомнила. Иду по пляжу, тебя ищу. Знаю, ты где-то рядом сыночка Андрюшеньку выгуливаешь. На мосту целый отряд девушек выстроился в ряд, облокотившись на перила. Прекрасная картина – вид сзади! Смотрю, парни идут и «облизываются». Вдруг один самый крупный отделяется, наклоняется… и этак ласково-нежно огибает, буквально обтекает ручищами, чуть касаясь, очень понравившуюся ему пятую точку. Ее владелица как пантера выворачивается с гневным лицом – и я вижу тебя! Давлюсь от смеха, а бедный парень, лопоча извинения, сваливается с моста в воду. Представляешь, трем десяткам молоденьких девушек предпочел тебя, ту, которой далеко, очень далеко за сорок. Ты и не подозревала, как была хороша! Не знала себе цены.

– Не помню такого. Воспоминания соединяются в тебе самым неожиданным образом. Красота – понятие условное.

– Забыла. Значит, это событие не слишком много для тебя значило. Ты не понимала, что хорошо сложена, что в тебе была удивительная грация. Ты её не чувствовала? Нет, наверняка кто-нибудь из мужчин хотя бы мельком об этом упоминал, но тебя это не волновало, потому что ты никогда не боролась за мужское внимание, даже, наоборот, отбивалась от него. «Страсть с любовью не путала». Так, кажется, ты говорила? В твоей системе ценностей тело и внешность никогда не имели доминирующего значения. Так, постольку-поскольку, по мере надобности, по мере необходимости. А зря, прекрасными данными, природными прелестями надо уметь пользоваться.



– Телевидение призывает?

– Твое пятидесятилетие вспомнила. Мы тогда всей компанией медленно подходили к ресторану. Я приметила, что несколько незнакомых мужчин неотступно следуют за нами, и чуть приотстала. Вдруг один из них – очень даже привлекательный, с благородными седоватыми висками – приблизился к тебе сзади, на миг преклонил колено и, не касаясь тебя, с благоговейным восторгом, изящными движениями рук очертил в воздухе твою королевскую фигуру: прямую узкую спину, осиную талию, эффектную округлость «нижнего бюста». То бишь сильную выразительную линию бедер. Потом на мгновение артистично молитвенно сложил руки у подбородка и склонил голову на грудь. И тут же вскочил. В этом его жесте не было шутовства, только преклонение перед красотой. Это была его дань твоей изысканности и изяществу. Он не ломал комедию. Ядром, так сказать, контрапунктом его поведения было благородное уважение и восхищение. Я это видела по его грустным глазам. Не скрою, позавидовала тебе.

– Будет тебе, фантазерка. Просто в нашей компании я была самая высокая, – объяснила очаровательную выходку мужчины Лена.

– А я привлекала к себе внимание экстравагантными поступками, экзотической, шокирующей одеждой. Сама очень даже прилично шила. Только доставались мне в основном то какие-то безжизненные «философы», то генераторы песка или дури. И повергали в уныние. Да и тебе не везло, если речь вести о серьезном.

Лена повела подругу другой стезёй.

– Я никогда не отпускала Андрюшу одного на реку. Каждый его шаг незаметно контролировала. И не напрасно. Дважды ему жизнь спасала. Маленьким он очень слабеньким был. Окреп только к восемнадцати годам. И тогда я дала ему полную свободу.

Но Инна опять за свое:

– Когда ты впервые узнала, что ноги у тебя красивые?

– Нашла о чем вспоминать. Теперь я колченогая.

– И все же.

– Я тогда на четвертом курсе была. Сидели мы с Андреем в фойе кинотеатра «Луч», афиши на стенах разглядывали. Тут он и говорит: «Смотри, какие у артистки стройные, изящные ноги». А напротив моего кресла зеркало висело. И вдруг Андрей как вскрикнет: «Да у тебя они ещё красивее!». На нас все оглядываться стали. Я смутилась, но в зеркало все-таки посмотрела. И тут же об этом забыла.

«Даже теперь она исполнена желанием сделать мне паблисити. О себе бы подумала», – вздохнула Лена. Инна этот вздох расценила иначе.

– Это ты, Инесса-принцесса была у нас всегда девушкой, выбивающейся из общей толпы, – серьезно сказала Лена.

– Всем нравится нравиться. А уж мне-то!

– Помнишь, как Галка Рязанцева впервые принесла в НИИ на практику заграничный журнал? Я еще тогда к тебе после сессии в гости нежданно-негаданно нагрянула. Мы разглядывали артисток, их наряды, рекламы прекрасного белья и тихонько вздыхали. Не могли мы себе такое позволить. Да и не было в наших магазинах такой прелести. Хотя кое-кто из нас время от времени предпринимал попытки соорудить себе нечто особенное, перекраивая, перешивая. И вдруг Галка говорит: «Девчонки, оглянитесь вокруг, посмотрите друг на друга. Да если нас приодеть и причесать, как этих актрис, так мы еще красивее их будем смотреться!» Мы смущенно заулыбались от такого неожиданного открытия. А Зоя вдруг добавила: «И ученые у нас самые умные». И тут мы все вместе от души расхохотались. Мы почувствовали себя такими счастливыми!

Инна без всякого перехода сказала:

– Странную, крайне неприятную прошлогоднюю историю, связанную с Тоней, вспомнила. Перекидываюсь я в карты с её мужем, а она пристает ко мне с покупкой нового лекарства. Я не горю желанием, возражаю. Она задирает мне блузку сзади и насильно мажет спину какой-то кроваво-красной дрянью. Я противлюсь, отбиваюсь, меня почему-то пробирает озноб, а она знай себе втирает мне эту гадость с какой-то прямо-таки злостью. Вот ведь настырная! И всего-то рекламирует это лекарство, чтобы продать и чуть-чуть подзаработать. А утром у меня температура за сорок. Целый день в прострации между небом и землей, между жизнью и смертью. Ночью ясное ощущение, что ухожу… А на следующий день на градуснике тридцать четыре и жесточайшая слабость полуживого, полумертвого состояния. Потом месяцы восстановления. И до сих пор у меня нормальная температура в пределах тридцать пять и пять – тридцать шесть и замедленный ритм жизни. Я словно бы завяла. Что это было? Яд? Я ничего плохого ей не делала. Да и вообще никому. Подруга называется! Собственно, не подруга, жена нашего общего друга. Угораздило меня напроситься к ним в гости!