Страница 8 из 190
Она, оказывается, не заснула, а лишь слегка побарахталась на мелководье дремоты.
— Не придумывай того, чего не было, — возмутилась Жанна.
— Тебе принадлежит монополия на правду? Гайдара тоже притесняли, пытались отлучить от литературы, его книги из библиотек изымали. Забыла? — удивилась Аня. — И все же я не люблю читать про совсем уж темную, злую, неприглядную жизнь. Я устаю от нее. Читаю, чувствую, что не хочу больше… наступает переполнение… Нравится узнавать про добрую, в крайнем случае, про грустную.
— Чтобы эмоции не зашкаливали, чтобы помнила кто ты и где ты? Чтобы не «сдвинуться по фазе»? А то вдруг как шарахнет по мозгам собственное открытие себя! — шуткой продолжила Жанна Анину мысль. — Советую: если чувствуешь, что содержание невыносимо травмирует — отложи книгу.
— Так ведь притягивает.
— А у Лены минорность одних рассказов перекрывается мажорностью других! — как спичка вспыхнула Инна. Ее раздражало вторжение подруг в их с Леной душевный разговор.
— Рисовать характеры героев черно-белыми красками, без полутонов не стоит. Излишняя откровенность и резкость убивают. Злоупотребив ими, можно такого натворить! Говорить правду — святая обязанность каждого художника. Но важно, как ее подаешь. Правду приходится дозировать. Особенно для детей. Литература не только сопереживанию должна учить, но и пробуждать в душе желание радоваться. Такая вот, казалось бы, противоречивая задача для моей грустной темы. Сначала в ребенке надо зародить любопытство к героям книги, затем сочувствие. Только после этого может возникнуть симпатия. И последовательность событий в детских книгах должна соблюдаться. Я рискую надоесть вам своими разъяснениями.
Хотела Лена того или нет, но тон ее слов прозвучал, как нежелание вовлекать в беседу новые лица. Может, она намеревалась поскорее ее завершить или просто боялась окончательно растормошить совсем уж было уснувших подруг?
— Я отпадаю! Ты же у нас поэт сострадания! Тебе важно, что и как ты доносишь людям. Тебя с Ритой роднит некоторая внутренняя похожесть, но мозги у вас по‑разному структурированы. Ваши биополя, наверное, различаются размерами, поляризацией и степенью концентрации. Ты мне близка, а мистическая сторона Ритиного творчества для меня остается загадкой. Когда я ее читаю, многое как‑то расплывается, уходит куда‑то… — недоумевая, пожала плечами Инна.
— Настоящей прозу делает не только рациональное, но и иррациональное, — заметила Лена. — Второе я использую редко и точечно, но полностью щель между ними не законопачиваю.
— А еще прозу выстраивает реальная сила воздействия слова, — добавила Жанна серьезно.
— И новизна, — подсказала Аня.
— Авангардом читателей пускай пичкают другие, — сказала Лена с улыбкой. И тут же уточнила:
— В основе любого авангарда тоже должно лежать классическое искусство.
— Авангард обычно начинается со скандала. Он, предлагая что‑то новое, конструирует свою «вселенную». Потом, как и в любом искусстве, наступает кризис — это закон любого развития, — который открывает дорогу новым направлениям, иным взглядам. И они не всегда лучше ушедших «со сцены», вспомни современные инсталляции. А из всего уже созданного время выбирает шедевры. Они‑то и остаются в культуре и передаются из поколения в поколение, — благодушно промурлыкала Инна. Ей нравилось, как разворачивалась их с Леной беседа.
— Знаешь, у меня все больше зарисовки, эссе. Люблю наблюдать, подмечать, изучать лица, характеры, ситуации. Это моя зона комфорта.
— Ты же физик. Для тебя собирание фактов и их оценка — привычное дело. И в этом особенность твоей прозы, — оценила Инна слова подруги.
— У меня иногда случаются маленькие печальные комедии-моменты. Ты же знаешь, мы — русские — в своей наивной доброте иногда доходим до глупости. Есть над чем посмеяться. Еще пишу об инфантилизме, о девальвации чувств и обесценивании семейных отношений. Беспокоит меня их деградация. Не позволяет совесть пройти мимо этой темы. Сейчас в мире дефицит доброты. Потрясает не только жестокость, но и бездушие, безразличие.
— Их причина — материальная и душевная сытость или отсутствие глубины души как результата плохого воспитания? — спросила Инна.
— У нас материальной сытости для основной массы народа пока вроде бы не из чего произрастать, — заметила Лена. — Я нащупываю доступные средства выражения своего отношения ко всему этому перестроечному безобразию. Проблем много, но они разрешимы. Материальное — не главное, меня духовное беспокоит. По сути дела каждое мое произведение, о чем бы я ни писала, — глава одного целого…
Инна прервала подругу:
— А я думала, что девяностые годы для современных писателей — любимая мишень. Свежий материал, не из затхлых полусгнивших залежей прошлого! Объяснить, почему путч не достиг своей цели и мог ли в принципе? Рассказать, как силовики, начиная с «верхов», «пирог» российский кромсали, деля этим общество на богатых и бедных. И чтобы не поэтизировали это жестокое время. Чем не тема?
— Важная, — согласилась Лена. — Но она для мужчин. А у меня размышления о природе человека, о трансформации его чувств, об исключении различных форм неравенства между полами. В эпицентре моих произведений всегда женщина, мужчина и ребенок. Семья. А в книгах для взрослых — женщины даже в большей степени. Они у меня на первых ролях, основные персонажи, а мужчины как бы «вписаны» между ними.
— Отводишь главное место? Какое же это семейное полотно, если родители в нем представлены не в равных долях? — возмутилась Жанна.
— Все как в жизни. Но если они соответствуют друг другу, я их не обижаю, — улыбнулась Лена.
— Вожделенный объект исследования! Кто решает мировые проблемы, а кто распутывает клубки человеческих судеб. Не есть ли это скатывание в малые дела? Может, и нам уделишь своего высочайшего внимания? — в своей обычной ироничной манере спросила Инна.
— Почему бы и нет. Я ищу своих героев, как выражаются художники, на натуре. Простые люди составляют фактуру окружающей нас жизни, ее питательную среду, и я пытаюсь выявить наличие близости между ними или причины разрушения, непонимания, отчуждения и одиночества. Как говорится, всё то, что творится за моими окнами, мистически и творчески перемалываясь и преобразовываясь в голове, «переселяется» в произведения. И тут уж я отвечаю за устремления своих персонажей, прозреваю природу их зла, ненависти, никчемности, исследую причины бунта и агрессии или наоборот ищу в них что‑то позитивное.
— Отстаиваешь немудреную «человечность» в среднестатистических российских семьях, в которых кипят шекспировские страсти? Ха! Редкое попадание в новую тему. И в этом есть поэтическое мужество? — пожала плечами Инна.
— Обыкновенный, «маленький» человек, как принято говорить в литературе, иной раз являет такой мощный характер! Изучая людей, я больше понимаю себя. Я как бы и на себя смотрю со стороны, сравниваю, оцениваю, делаю выводы. Да, у меня реализм, обыкновенность и обостренный интерес к личности человека. Сейчас в литературе больше фантазируют, придумывают, а люди живут, работают, страдают. Они создают жизнь на земле, посвящают себя науке, искусству, детям и стоят, чтобы о них писали. Кто‑то должен противопоставить культу силы, денег и подлости силу духа простого современного гражданина.
— «Маленький» человек, «малый жанр». Волшебное ощущение — дирижировать жизнью своих героев! Мне кажется, вы с Ритой впервые в литературе так жестко и резко обозначили проблемы семьи, неверности, неуважения к женщине, к ее домашнему труду. Вы заявили: «Посмотрите, с этим надо что‑то делать!» Вроде бы об одном говорите, но как по‑разному и многопланово. Я читала, что известный критик и философ Павел Басинский тоже размышляет на эту тему.