Любовь моя

— Эти проблемы периодически всплывали в разные времена и в разных странах. Вспомни «Нору» Ибсена. Она о трагедии женщины в семье. Просто в период перестройки многие проблемы у нас несколько обострились, а некоторые вышли на первый план, — ответила Лена Инне и заговорила о другом:

— Для меня очень важно беседовать с читателями после прочтения ими моих книг, особенно детских. Чувствую, если всколыхнули, задели. Читая, люди меняются. Они сами об этом мне рассказывают, примеры приводят. И я вместе с ними выхожу на другой уровень художественного осмысления жизни. Во всяком случае, мне приятно так думать. Но я не знаю, надолго ли им хватает этого заряда?..

А в моих коротких заметках отдельные мысли, повседневные наблюдения, философствования на разные темы. Они тоже составляют часть моего мира.

— Ну как же, «проза, поэзия и философия находятся на трех соседних вершинах»! — привычно, чуть насмешливо хмыкнула Инна.

— Ты знаешь, мне требуются вдумчивые отзывчивые читатели. Они добавляют мне оптимизма.

Инна снова прервала Лену. Ей куда больше нравилось говорить самой, чем кого‑то слушать. А в данном случае приоритет был на стороне Лены.

— Читатели типа меня? Которые способны открывать в твоих произведениях всё новые и новые оттенки чувств и истинную глубину? Только вот массового читателя философствованием не завоюешь.

— Я пробовала себя в разных жанрах. Не все мне подвластно. Персонажи мои менее романтичные, чем у Риты. Наверное, такие они мне ближе и понятнее. Я не рву рубашку на груди, мягко, спокойно говорю о многом, не без «глобальных» обобщений, конечно. Душу выкладываю осторожно.

— Знаю, изображаешь деликатно, выразительно, не скатываясь в пошлость. Детское пишешь, чтобы заново пережить давно ушедшее детство или излечиться от него? Взрослое, — чтобы изгнать из себя тоску последних лет или поддержать интерес к своей личности? Без цели? Руководствуешься своими представлениями об удовольствии? Чтобы быть чем‑то увлеченной или просто во что‑то вовлеченной? Твои книги — место свободного обмена мнениями, где можно «найти» правду чуть‑чуть разминувшись во времени? Какие пути в голове проходят впечатления, чтобы через десятилетия стать образами, чтобы всё написанное дышало детством, счастьем? И всего‑то двумя-тремя штрихами… — забросала Инна подругу откровенными, чуть ироничными вопросами.

— Писать для меня на самом деле прихоть, удовольствие, потребность и жизненная необходимость. Я потворствую своему желанию, позволяю сбыться моей мечте. И это совсем не похоже на работу. Книги для подростков не написаны старанием разума, они как бы случились… Они не результат труда, а данность. Наверное, потому, что родина детского писателя — его детство. Я писала словно в состоянии экстаза, на одном дыхании. У меня было нескончаемое вдохновение. Как когда‑то, в далеком школьном детстве. А написанное под влиянием вдохновения, почти не требуется редактировать. Слова в это время являются самые верные и яркие. Мысли неудержимо рвались из меня с какой‑то настоятельной требовательностью. У меня, пока я их писала, было изумительное ощущение полета!

— И тебе казалось, что этот полет будет продолжаться вечно! И вдохновенье больше не покинет тебя.

— Я словно бы разговаривала сама с собой, с тем ребенком, который еще был жив внутри меня. Ты же знаешь, я очень рано повзрослела, намного опередив свой возраст. Может, поэтому мне так хотелось хотя бы в книгах еще немного побыть ребенком? — шутливо добавила Лена. — И еще был неожидаемый, но очень важный итог написания мной детских книг: я будто отпустила все свои беды: детдомовские и школьного возраста. Они ушли далеко-далеко от меня и перестали преследовать.

— В школе ты училась с какой‑то недетской сознательностью. А теперь чувствуешь себя Творцом?

— Ну… не так пафосно. Но без крыльев не полетишь.

— Понимаю, это не механическая работа. Чтобы написать, ты должна была… что‑то услышать, чтобы тебе с неба… свалилось. Ты как бы перевоплощалась в своих маленьких героев? Стремилась идентифицировать себя с каждым? — спросила Аня.

— Это по большей части происходило подсознательно. Мои друзья детства, эти маленькие «военные осколочки», на всю жизнь остались в моем сердце со всеми своими «зазубринами и занозами» в характерах. Я с ними — единое целое. У нас общая боль, общие слезы. Я, когда о них писала, плакала.

— Чайковский тоже плакал, сочиняя музыку, и это чувствовалось в его произведениях, — отметилась сравнением Жанна.

— Сироты военных лет — беда, а брошенные современные дети при живых родителях — позор для общества. Они говорят о его нездоровье, — вздохнула Лена. — О них я еще напишу.

— Один мой товарищ считает, что всё в жизни желательно делать с удовольствием. Надо ставить перед собой вопрос: «Если это у тебя отнять, тебе станет лучше или хуже? И только потом делать вывод: продолжать этим заниматься или нет. Надо прислушиваться к себе. Словами можно убедить, переубедить, а чувства не обманут». И ты тоже прислушиваешься?

— Я бы слово «всё» убрала из этого воззвания. «Надо» в нашей жизни обычно выступает на первый план. Но что касается творчества, то тут твой товарищ прав, — ответила Лена Жанне. — Детские книги я писала памятью своего сердца.

— Знаешь, что еще для меня важно в твоих книгах, помимо всего того хорошего, что мы уже обсудили? Сейчас мало пишут о взрослении подростков. А у тебя есть прелестные, нежные трогательные рассказики о первой любви, такой искренней, честной, чистой, доброй, без ревности, обманов и злости. Ты повествуешь про любовь безответную, но такую восторженную, первозданно радостную! В ней потрясение счастьем, понимание безграничности этого удивительного чувства.

Девочка ничего для себя не требовала, не ждала. Она просто наслаждалась своей любовью к юноше. По моему убеждению, такую любовь проносят через всю жизнь как что‑то самое светлое и прекрасное! Через свои маленькие истории ты высвечиваешь большие детские и подростковые проблемы. Тебе интересны моменты взросления.

— Настоящая любовь как прекрасная музыка. Это когда и душа, и все тело поет мелодию любви, — сказала Аня.

— В юности поет только душа. У влюбленных девочек физическое и духовное так далеко разнесены, что не имеют точек соприкосновения. А отсюда непонимание опасности, — подтвердила Жанна слова Инны.

— Лена, эти твои произведения — явление в литературе. В них «открытый цвет грусти и особая мелодия любви». Твои рассказы надо доносить до каждого подростка. Нет, все‑таки детские писатели и поэты — особая каста! — восторженно сказала Инна.

— В этой связи мне Экзюпери вспомнился. Самым маленьким детям он прекрасно рассказал о любви и дружбе! — восхищенно отметила Жанна.

А Инна свою мысль закончила:

— Раннее влечение к половой жизни лишает подростков удивительных ощущений духовного развития и взросления своей личности. Я читала твои книги своим внучатым племянницам и внушала: «Не надо торопиться влюблять в себя мальчишек. Они еще глупые как слепые котята. Не ставьте их в условия выбора. Они пока не в состоянии его делать. Да и сами не спешите расставаться с детством». А над старшей внучкой подшучивала: «Воспринимай жениха не как подарок, а как хомут. И смотри, чтобы он тебе холку не натер».

— Правильно делала, что разъясняла. Девочки в своих красивых мечтах часто слишком далеко уходят от реальной жизни, — согласилась с ней Аня.

— Лена, твои книги для семейного чтения детям занятны, понятны и полезны, а взрослым приятны, — сказала Инна.

— Они же грустные, — напомнила Лена.