Станция

Дима был его самым близким другом. Они вместе вылетали с уроков за поведение, вместе прогуливали школу, выходя в ближайший супермаркет сначала за булочками и батончиками на все деньги на обед, а потом за сигаретами. Вместе пили на вечеринках и потом, со стаканом водки с колой и зажатыми в двух пальцах сигаретами, сидели на балконе квартиры и делились душещипательными подробностями своей личной жизни и хлопали друг друга по спине, говоря в порыве дружеской пьяной страсти, как они ценят и любят друг друга. Вместе ездили на арендованной машине и заезжали среди ночи на заправки, покупая кофе и сигареты, чтобы после этого молча сидеть за стойкой, и делая медленные глотки, наблюдать за происходящим возле подсвеченных яркими синеватыми лампами бензоколонок.

После этого они бы вышли из помещения, сели в машину, и отъехав на некоторое расстояние от заправки, включили бы какую-то музыку и закурили, пуская дым в салон и давая ему проникнуть в глубины их уставшего, сонного сознания.

Но потом что-то щёлкнуло. Именно тогда, когда они поступили в разные университеты, всё будто прервалось. Некогда тёплое общение превратилось в редкие сообщения по праздникам, встречи за чашкой кофе в кафе “на нейтральной территории”, чтобы от работы обоих было возможно доехать и не опоздать обратно. И самое важное – встречи теперь не имели такой ценности, потому что на каждой из них всё чаще каждый доставал телефон и смотрел в него, отвечая на сообщения или залипая в ленту Инстаграма. Из-за воспитания никто не делал друг другу замечаний, да и не особо хотелось, потому что зависание собеседника в телефон стало не оскорбительным и обидным неприличным жестом, а просто поводом помолчать в компании чуть дольше, скидывая это на “нежелание отвлекать от дел”.

Большинство событий, которые их связывали, начинали терять свой первоначальный смысл. Дни рождения превращались в повод устроить попойку в очередной раз, встречи становились данью вежливости, а праздники приобретали смысл только тогда, когда на столе стояли бутылки. При правильном обращении они превращались в спиртные моря, в которых, лёжа на спине, плавали все вокруг, попутно опуская в них голову, дабы утолить жажду перед тем, как утонуть в эйфории.

Так, на один из праздников наш молодой человек познакомил Диму с Викторией. С того момента всё пошло не так, как планировалось, потому что он не учёл одного – не все разделяют его убеждений о взрослой жизни и не каждый разучился быть откровенным, честным и общительным.

Дима стал другом Вики и не раз спасал отношения нашего героя с ней от краха, покрывая его всеми возможными способами − от откровенной лжи о том, что он “не знает”, где пропадает тот, кто в очередной раз “задерживается” у Иры, до разговоров с Викой о том, что ей пора определиться с тем, что она действительно чувствует, склоняя её к позитивным выводам в пользу нашего героя, несмотря на все его недостатки. Дима поддерживал её всегда, когда этого не мог или не хотел сделать её парень. Один раз даже дошло до того, что они чуть ли не подрались, когда Дима забрал Вику с вокзала, а наш молодой человек об этом узнал от Вики, которая совершенно непринуждённо сказала ему об этом, будто это самое обычное дело.

Вот эта ментальная, неощутимая, нефизическая близость Вики с Димой пугала его. Потому что она и давала в итоге чувство любви и защищённости, которое он уже давно перестал ей давать. Вика перестала доверять ему, а он опускался всё ниже и злился на неё всё больше, хотя сам был виноват в том, что она меняла к нему отношение. Он не знал, действительно ли его так задевали взаимоотношения Вики и Димы, или ему только хотелось, чтобы его это задевало.

Иногда он размышлял о том, почему он ревнует Вику, ведь она не подавала ему ни одного реального повода для этого. Но большинство времени он был попросту на неё зол, и эта злость распалялась ещё больше каждый раз, когда она упоминала Диму в разговоре или какой-то официант проявлял к ней излишнюю галантность и вежливость. Так было, пока он просто не перестал об этом думать и не переключил всё своё внимание на другую девушку.

Наш герой – жуткий собственник. Стоило Вике выйти куда-то без него, как его сразу накрывало чувство раздражения и бессилия, а внутри него здравый смысл боролся с ревностью, и в этой схватке силы были явно на стороне его уязвлённого самолюбия. С одной стороны, он понимал, что это нормально, что у неё есть личная жизнь помимо него, а с другой стороны он нервничал из-за своего же упрямства, а доставалось Вике, которая писала ему, что вышла пораньше с работы и зайдёт в магазин.

Он ревновал её ко всем, хотя не хотел быть с ней уже давно. Она его не привлекала, он не хотел с ней видеться, заниматься любовью, проводить с ней время. Его просто бесил сам факт, что то, что по его версии ему "принадлежит", может достаться кому-то другому. Поэтому он всё время вымещал на ней свой гнев по пустякам − орал, раздражался или просто обращался с ней, как с вещью, которую при надобности можно кинуть в шкаф, закрыв её там, и достать, когда ему заблагорассудится.

Он находился на той стадии, когда не хотел, чтобы она его трогала, спрашивала о чём-либо и вообще каким-либо образом обращалась к нему. Вика ему попросту надоела своей нежностью и тем, что они редко виделись из-за её учёбы, поэтому нашёл Иру. Ира была доступна и в зоне досягаемости почти всегда, когда он этого хотел. Они виделись чаще, чем он виделся с Викой, и Ира стала для него своеобразной отдушиной.

Его раздражала сама мысль о том, что Вика может предположить или даже заподозрить его в измене, но ему было противно от того, что если это случится, она окажется права. Что-то внутри него поворачивалось каждый раз, когда он видел, как Вика смотрит на него. Она как будто знала его вдоль и поперёк, а её взгляд пронзал его насквозь и поражал в самое сердце, молчаливо упрекая его во всей той боли, которую он причинил или только потенциально мог причинить. Но одновременно этот взгляд был понимающий, и как бы не злился, а констатировал факт того, что произошло. Это похоже на то, как разведённые люди, встречаясь изредка за чашкой кофе, уже не злятся друг на друга, а просто указывают на ошибки, потому что не видят смысла доказывать что-либо друг другу. Былого все равно уже не вернёшь.

Так, рассуждая, он не заметил, как прошло четыре минуты. Его глаза остановились на часах над тоннелем в тот момент, как он услышал звук подъезжающего поезда. На станции было тихо, и этот шум колёс и ветра заставил его прийти в себя и вынырнуть из омута собственных мыслей.

Поезд подъезжал на станцию. Когда он только вырвался из тоннеля, наш герой обратил внимание на странное обстоятельство. Силуэты окон, сидений и бесконечной наклеенной везде рекламы проносились перед глазами, но что-то было не так во всём этом. Чего-то всё-таки не хватало в этом поезде.

– Пустой поезд. Совершенно никого нет. Может, проследует в депо?

Привычного сообщения о том, что поезд проследует в депо, не прозвучало. Всё вокруг будто замерло в ожидании чего-то, что вот-вот должно произойти, как вопрос, заданный из благородного порыва продолжить беседу во время неловкого молчания в компании людей, когда присутствующие смотрят друг на друга с глупой полуулыбкой, не выражающей ничего, кроме непонимания происходящего.

Он стал на краю платформы, и поезд, сбавив ход, остановился так, что двери очутились прямо у нашего героя перед носом.

– Странно, – только и сказал он открывшимся дверям.

Немного постояв, как бы в ожидании приглашения пройти внутрь, он не спеша зашёл в вагон и сел на сидение в углу возле дверей.

В вагоне было тихо, воздух сотрясало только еле слышное гудение поезда. Звуки электрического тока, проходящего по проводам в щитках и тоннеле, были единственным признаком того, что всё вокруг не застыло, а продолжает функционировать.

Так продолжалось около двух-трёх минут, пока наш герой, начав терять терпение, не начал ёрзать на своём месте и не заподозрил, что поезд никуда не сдвинется.