Станция

Под дождём лица людей расплывались и становились единой массой, имеющей цветом всю палитру серого, бежевого и синего, в которой проскакивали телесные оттенки цветов кожи. Он бежал к метро, почти не смотря по сторонам. Окружавший его мир напомнил ему карусель, на которую он часто смотрел в детстве. Неоновые лошадки, кареты и машинки, неспешно идущие по кругу, как спутники планеты, движущиеся по орбите вокруг разукрашенного шеста в центре карусели.

Под большим ливнем всё смешалось и в глазах наблюдателя. Люди и пейзаж потеряли чёткие контуры и очертания. Теперь без близкого пристального рассмотрения нельзя было понять, где заканчивается человек, бегущий по площади, а где начинается всеобъемлющий пейзаж дождливого полудня.

Мобильный в кармане снова завибрировал − и на экране высветилось имя контакта "Любимая" и фотография двоих человек – нашего героя и милой девушки со светлыми, почти белыми волосами. Её большие серые глаза, выразительность которых была подчеркнута тонкими чёрными стрелками и в которых то ли из-за мягкого взгляда из-под длинных ресниц, то ли из-за чуть сдвинутых к переносице бровей, читалась лёгкая меланхолия. Симпатичное продолговатое лицо девушки было наделено натуральными скулами, которые она не выделяла макияжем. На её устах застыла грустная улыбка, такая, как бывает у людей, которые только что плакали, но их отвлекли утешительной шуткой.

Виктория… Это была его любимая её улыбка. Она всегда улыбалась так, когда хотела поддержать его. Именно в эти моменты он понимал, что перед ним не просто его девушка, а женщина, которая готова быть с ним, несмотря ни на что, ни на какие препятствия, слова друзей и его легкомысленность. Вика была практичной, хорошо училась в университете и уже начала работать по специальности, успев съездить пару раз на практику за границу. Она училась на хирурга и верила, что если будет хорошо учиться и работать не покладая рук, то сможет и неплохо зарабатывать, и помогать людям, что она, безусловно, очень любила.

И сейчас её проницательные большие глаза смотрели на него с экрана телефона, на который приземлялись капли воды, разлетаясь на маленькие капельки-призмы, преломляющие свет так, что каждый пиксель лица Виктории проявлялся и показывал один из трёх стандартных цветов экрана. Всё делится только на три цвета – красный, голубой, и зелёный.

Он поднял трубку и заговорил:

– Привет, милая.

– Привет. Ты куда-то спешишь? – она хорошо знала каждую его интонацию. Знала, как он говорит, когда куда-то бежит, когда спокоен или когда что-то скрывает. Чтобы научиться врать ей, ему пришлось долго практиковаться в повседневной лжи. Он придумывал короткие несуществующие истории, которые рассказывал коллегам, иногда приукрашивал новыми фактами уже существующие или рассказывал что-то "из детства", чего никогда не происходило. Так он научился лгать всем, даже Виктории.

– Да, вышел на обед, тут дождь, тебя плохо слышно, алло…!

– Хорошо, я только пару слов скажу, ответь да или нет, окей?

– Да-да, только быстро.

– Мы сегодня встретимся? Мы давно не виделись, уже с неделю. Ты куда-то постоянно спешишь и…

– Да, встретимся, милая, – перебил он несколько раздражённо, – я занят, потом перезвоню и слышно плохо…

– Хорошо, ладно. Напиши мне, как вернёшься с обеда.

– Да, пока.

Он повесил трубку, не дождавшись ответа. Он по привычке посмотрел на индикатор заряда в правом верхнем углу экрана: "Пятьдесят семь. Думаю, хватит. Во всяком случае, у Иры смогу подзарядиться". Быстро кинув телефон в карман и сделав пару шагов, он понял, что очутился уже у входа в метро. Поправив назад мокрые волосы, которые лезли в глаза, и стряхнув куртку, он спустился в подземный переход.

Двери метро хлопали на бесконечном сквозняке, и если невнимательный и неосторожный человек засмотрится в сторону или в экран смартфона, то его может ждать неприятный сюрприз, а то и серьёзная травма.

Спускаясь, он услышал, что приехал поезд в его сторону, и прибавил ходу. У турникетов он увидел, как люди с платформы набились под завязку в поезд в противоположную сторону, а с его стороны посадка уже началась и последние пассажиры влетали в вагон с неимоверной для некоторых людей преклонного возраста скоростью. Казалось, что в них неожиданно проснулась молодость и сила, и теперь они способны бегать не только в поезд, а пробежали бы ещё после выхода на своей станции пару кругов на местном стадионе.

Из кармана куртки он достал кредитку и на пол посыпались монеты, спрятавшиеся и ждущие своего времени для того, чтобы вылететь на свободу. Заметив несколько упавших монет и найдя одну взглядом, он решил не нагибаться за ними, а быстро пройти турникет, дабы успеть на свой поезд. Он воспользовался чудом современной техники – считывателем кредитной карты. Турникет обычно работал плохо и проводил оплату не с первого, а иногда и не со второго раза.

– Давай же, тормоз, мать твою…

Турникет обиженно пропищал подтверждение оплаты, и ни слова не сказав на такое оскорбление, пропустил нашего героя на станцию. Он сбежал вниз по лестнице, перепрыгивая по несколько ступенек за раз, но когда он добежал до поезда, двери закрылись прямо перед ним.

Нервно стукнув по дверям так, что пассажиры внутри вагона немного испугались, он отошёл от края платформы и посмотрел на табло, висящее над тоннелем.

– Ага, следующий будет в час сорок четыре. Я ещё успеваю.

Он часто разговаривал сам собой вслух, будучи наедине. На людях он, конечно, этого не делал, потому что боялся, что про него подумают, что он немного не в себе. Двадцатиоднолетний парень, говорящий сам с собой. Мало ли что…

Посмотрев на свои часы, которые показывали час сорок, он отошёл на середину платформы, и сев на лавочку, стал ждать.

– Достала… Всё время она пытается что-то узнать, допросить меня. Откуда такое недоверие, не понимаю. Зачем она всё время расспрашивает меня, где я, с кем я, как я, что я… Какая вообще разница, сказал же – я занят. Просто не доставай меня, хорошо?

Так он разговаривал сам с собой и пытался достучаться до сознания Вики, применяя все свои телепатические возможности.

– Ты мне надоела! Сколько же можно, твою мать! Я же не расспрашиваю тебя постоянно, что ты делаешь, куда идёшь! У меня вообще может быть жизнь, помимо тебя? Я постоянно чувствую себя под надзором, будто я бактерия, зажатая меж стеклом, на котором я лежу и не могу никуда с него уползти. А вокруг ядовитое вещество, от которого я свернусь в бесформенный микроскопический сгусток клеток, Или медленно превращусь в пепел под твоим пристальным взглядом. А в этом микроскопе ещё и установлена призма, которая преломляет свет твоих очей так, что я чувствую запах гари, несущийся вверх от моего крохотного тельца каждый раз, когда ты на меня смотришь. Достала неимоверно, уже терпеть не могу эти твои женские штучки, которые ты вечно скидываешь на своё детство, на свои бесконечные проблемы с психикой. Иди лечись, мне только мозг не полощи!

Он считал себя самым лояльным парнем, хотя ревнивым до ужаса. Он не показывал того, как ревновал её к кому-либо из своего окружения, хотя это чувство порой разъедало его. Ему всё казалось, что каждый хочет её у него увести. И стоит ему только отвести взгляд хоть на секунду, тут же подойдёт кто-то из его друзей и, схватив её обеими руками под задницу, начнёт совать ей в рот свой язык. Противно до ужаса.

В некоторой мере это портило ему отношения даже с самыми близкими его друзьями. У него было мало настоящих друзей, но всё же они были, несмотря на убеждение нашего героя, что во взрослой жизни дружба уходит на второй план. Он считал, что светлые чувства друзей, которые были в детстве и в школе, приобретают совершенно другие очертания, как только жизнь раскидывает всех по разным уголкам города, страны или вовсе земного шара. Теряется вот эта связь, которая так долго была опорой для каждого из них на разных этапах жизни. Она формировалась долгое время из всего, что они вместе пережили, потеряли и дали взамен друг другу. Но ему казалось, что в один момент всё это начинает угасать, и он над этим совсем не властен.