Тина

Я на мгновение растерялась. Врезались его слова мне в мозг. Я готова их повторять и повторять. Сногсшибательная новость. С чего это он вдруг решился на финальный исповедальный рывок? И на лице такая мука. На какой-то момент я пожалела о своей бестактности. Мне вдруг почудилось, что вопреки желанию, его настоящее лицо проявилось из-под напускной маски, которую он носил постоянно; словно из сумеречных глубин на минуту проглянул прежний, молодой Кирилл, и в его голосе прозвучало искреннее, неприкрытое отчаяние. Уверенность как-то сразу покинула его, потому что вышло так, что он сказал больше, чем хотел. И я не сразу смогла освоиться со столь резким изменением его настроения. Что-то вроде сочувствия снова шевельнулось во мне, сомнения промелькнули.

Я уже готова была растрогаться, когда поняла, что он нарочно напускает туману, мол, придавлен тяжкой плитой плохой наследственности с неясным исходом. Играет! И опомнилась. Я не Тина, не поверила ему, не подействовал его аргумент на меня. Ах, исстрадался, бедняжечка, беды и напасти его замучили! Знаю его как облупленного: пытается изобразить обреченность, мол, не виноват, гены подкачали, оттуда ноги растут. И детство в любой судьбе – определяющая история. Этот груз понижает самооценку, тянет на дно. Мне не хватает любви. И прочее…

Он опять на жалость давил, хотел, чтобы я смилостивилась и не искала повода для очередных нападок. Эту выдумку он приберегал давно, ожидая удобного момента. Готовился ею взять реванш в конце нашего разговора. Только это ничего не дало. Не самый удачный способ выбрал, чтобы от меня отделаться. Думал, запаникую и скажу: «Я растрогана до слез!» или вообще от сочувствия лишусь дара речи. Вот и ответила: «Застреваешь на дурных впечатлениях детства? В этом тоже проявляется твоя непроходимая дремучая тупость. Мол, не волен в своих желаниях».

Я скрыла торжество под личиной невозмутимости и втайне наслаждалась нашим разговором. «Меня не обжулишь, пусть поищет другую дурочку, – думала я. – Нет, дружок, не вмешивай сюда свою родословную, на то и человек, на то и разум ему дан, чтобы не сгорать в огне собственных отрицательных страстей, перебарывать свои слабости и не давать завалить себя внешним обстоятельствам. Не понимают его! Хочет, чтобы все его любили, а сам не заслуживает уважения и, что самое главное, не хочет заслуживать. У моей знакомой сын с церебральным параличом. Ни говорить, ни ходить не может, но закончил МГУ, в Америке работал программистом, сейчас в Москве, в Сколково.

– Не сдает МГУ своих позиций, хотя и его потрепала перестройка, – по-своему отреагировала Лена на рассказ Инны.

– Не слишком хвали этот вуз. Тебе еще в свой возвращаться, – пошутила Жанна.

– Ну так вот, как можно ценить человека, который вызывает к себе только жалость и презрение? Не симпатичен мне Кирилл. Кто, как ни женщины, берут на себя самое сложное, самое трудное в нашей жизни: быт и воспитание детей – и это при том, что они еще и работают. Зачем же на них сваливать еще и мужские слабости? Его логика: если позволяет грузить, если тащит, почему бы не воспользоваться? По его думать, так человечество вообще может сгинуть с лица земли. Вот и сказала ему сухое, не подлежащее жалости:

«Эти оправдания не делают тебе чести, они выдают обычную зависть неудачника к тем, кто добился успеха и попытку выгородить себя, свалить свое отвратительное безволие на кого-то, мифически присутствующего в твоей жизни. Бедный одинокий страдалец! Не очень приятно чувствовать себя лузером?

Ты отдаешь себе отчет в том, что вирусы скромности, застенчивости, порядочности и трудолюбия к тебе так и не привились? Липнет к тебе всякая гадость. Меня от тебя перетряхивает и выворачивает до основания. Вздор несешь, раздутый неуемной обиженной фантазией, несвойственной мужчинам. Ты сейчас похож на рака в период линьки. Стоишь тут со своей постной миной и воображаешь, что я изойду слезами от жалости. Одни причитания от тебя слышу: допустил промашку, жизнь прошла впустую, нигде не был, ничего полезного для общества не сделал, пропустил свою минуту славы… И что?

Окружай себя людьми, которые тебя наполняли бы. Выбери себе титульную роль и борись. Мое трудное неудачное детство повлияло на расстановку приоритетов в моей дальнейшей жизни. А тебя сломало? Не выставляй на всеобщее обозрение свою никому не интересную натуру. Не пойму, какой смысл ты вкладываешь в свою жизнь? Твое имя «гремит» на всю округу, слава о твоих проделках уже шагнула за пределы нашего города. Я авторитетно заявляю: ты у нас рекордсмен по количеству фокусов на единицу времени, ты мастер пьяного «шика». У тебя свой персональный почерк. Роскошная жизнь, богема! Осталось воспеть в сонетах! Твой принцип: «Чем бы ни прославиться, лишь бы прославиться», да? Геростратова слава. Ты жупел в собственных глазах? Чем бы дитя не тешилось?..

Настоящая слава к тебе не пришла, и ты ее уже даже не изображаешь. Куда подевался твой ум? Оскопили тебя дружки-алкаши, лишили мозгов, и ты подчиняешься тупым зачинщикам всяких безобразий. Вас сплачивает алкоголь? Выпил рюмку, а дальше как пойдет? Не срабатывает самообладание, способное запретить тебе даже думать о бутылке? Между вами престижно считаться дебилами? Позоришь себя.

Посоветуй, что Тине сделать, чтобы они навсегда исчезли из твоей жизни? Из-за тебя ей приходится сносить их смешки и унижения. Ее доброту используешь для собственного обезболивания? А ее кто пожалеет? Она к тебе с открытым сердцем, а ты… никогда не хотел быть таким, каким она тебя видела, представляла. Или, может, все-таки ты женился из благодарности? И почему она тебя не оставит? Разве быть кому-то нужной – фатальная необходимость? Со мной этот номер не прошел бы.

Ты так и не повзрослел с тех пор, как я тебя знаю, так и не вырос из детских штанишек. Все тот же упертый никчемный мальчишка, который не сумел залечить ни свои юношеские раны, ни обиды взрослой жизни. Ни самому себе помочь, ни чужое горе разделить. Также творишь глупости и не делаешь выводов, ссылаешься на судьбу, подчиняешься обстоятельствам. Только дурак дважды совершает одну и ту же ошибку. Соревнуйся сам с собой, побеждай в себе слабости, сам строй свою жизнь, тогда и плакаться не придется. Дверью хлопать просто, а ты попробуй побороться. Прибился к алкашам, довольствуешься бормотухой, разыгрываешь из себя несчастного. Ты из тех, кто не хочет понять, что корень зла в нем самом. Именно поэтому ты не способен придать своей жизни стойкость и смысл.

Такому я давно сказала бы: «Выметайся из моей жизни». Не пора ли задуматься о бренности существования? Так и сгинешь в нищете и тоске. Всю жизнь простонал. А… что я перед тобой распинаюсь?! Все равно не дойдет».

«Страху-то нагнала! По твоим прогнозам я давно должен на тот свет уйти», – прорвался Кирилл через мое возмущенное.

«И отправился бы, если бы не Тина. Тысячи вопросов вертятся у меня в голове, только какой смысл задавать их тебе? Требовать от тебя сколько-нибудь вразумительных ответов – занятие совершенно бесполезное и безнадежное. Твои заурядные избитые фразы не могут претендовать на место в моей долговременной памяти. Ты же даже смотришь без любопытства, с усталым удивлением…

Думаешь, твое «хобби» бросает на тебя отсвет некой, с оттенком превосходства, сугубой значимости? Напротив. Ты не задумываешься об умышленной подмене многих понятий в твоей жизни. Ты не живешь, а играешь какую-то гадкую роль в плохом спектакле, тема которого: гордыня – отчаяние – пьянство. Все ошибки уже совершены людьми много столетий назад, а новых тебе не придумать, так какой резон их повторять? Как глупо устроена твоя жизнь! Я ничуть не огорчусь, если за всю оставшуюся жизнь ни разу тебя не увижу, – зло и бесцеремонно продолжала я ругать Кирилла, стараясь совершенно уничтожить его в своих и его глазах».

– Жанна, тебе, наверное, кажется моя жесткая настойчивость странной и неуместной? Это потому что ты рядом с ним не была эти сорок лет. Ладно, допустим плохая наследственность. Ну и что из того? Просто такому человеку надо чуть больше трудиться над своим характером, учиться отвлекать себя от «кислых» мыслей. Только и всего! Но видно ныть и плакать проще, иначе этих плакальщиков не было бы в таком количестве вокруг нас. У них одна отговорка, одно прикрытие: «Призрачно все в этом мире бушующем…» А других слов они не помнят.