Тина

– Любо-дорого смотреть на тебя такую,– улыбнулась Лена. Но подумала она об Инне.

Резкая боль в области висков на время отвлекла ее от беседы.

– …Помнится, одна твоя шутка стоила мне вывиха коленной чашечки, – засмеялась Аня.

– Да ну тебя, вспомнила! Той истории сто лет в обед и двести в ужин, – сердито засопела Инна. – Надо же было так случиться, что я…

«Ночные разговоры звучат как полусонный бред, – вяло скользнуло в голове Лены. – Что-то муторно мне, колики в груди и вообще…» И она снова впала в тяжелую дрему.

– …И за какие такие грехи твоего благоверного задвинули на Дальний Восток в почетную ссылку? Он у тебя бывший военный?

– Сам напросился. Окраины необходимо осваивать.

– Ого!

– …Не снизошла на тебя, городскую, сельская благодать. Ты только по касательной соприкасалась с селянами, – увела беседу на прежнюю стезю Инна. –

Я бы деру дала, убежала бы без оглядки, так, что за хвост не поймать.

- Провоцируешь?

Лена настороженно глянула в сторону Инны.

– Разве я сболтнула лишнее? – дернулась та.

– Отчасти ты права, – сказала Жанна. – Мне до конца так и не стали понятны мотивы их поведения. Почему они с тихим упорством цеплялись за… эту скудную жизнь? Может, это у них генетическое? Меня там постоянно жестоко мучил нестерпимый культурный голод, какая-то тяжелая безнадежность... Конечно, я была двужильной, но и изнурительная работа не спасала... Я тосковала. Отправляясь за мужем в деревню, я была далека от мысли, что это геройство будет стоить мне лучших лет жизни. Но если бы снова понадобилось…

Инна не захотела услышать ответ Жанны. Побоялась, что та озвучит что-то примитивно-пошлое или избыточно-пафосное, и прервала личную направленность рассказа Жанны:

– На Западе сельским хозяйством занимаются три процента населения, и мы к тому же идем.

– Ты уверена? – рассмеялась Жанна, словно сочла эту мысль нелепой.

– Вера есть, уверенности нет, – отшутилась Инна.

– Я бы первым делом сельское хозяйство стала развивать и весь мир кормить. Вещи мы не часто покупаем, а есть каждый день хочется, – заметила Аня.

– И еще военную промышленность, – подсказала Инна.

– Но меня все же больше волнует другой вопрос. Почему в семьях вместо того, чтобы жить дружно партнеры борются за лидерство, – совершенно неожиданным образом продолжила свою мысль Аня.

– Этот вопрос тоже стратегический? – вновь подколола Аню Инна. – Причин тому море. Устроить тебе ликбез? Во-первых. «Я назову тебя солнышком, только ты все успевай». В этом весь наш российский мужчина, – с мрачным удовлетворением в голосе отметила Инна. – Между прочим, я слышала от подруги – она живет в Риме, – что итальянские мужчины не менее забалованные, чем русские. Она права?

– Похоже, некоторые из наших мужчин этот стих понимают слишком буквально, – утвердила Иннин тезис Жанна. – Но не на всякий морально-этический вопрос можно ответить однозначно. Тогда жилось бы очень просто. Это тебе не физика с математикой. Даже в природе масса исключений и отклонений от нормы, – попыталась увильнуть от прямого ответа Жанна. – Есть лебеди и волки, а есть более примитивные особи. И что прикажешь принять за норму?

– Неподражаемая! – усмехнулась Инна. – Состояние влюбленности – это же счастье. Зачем же себя лишать его?

– Я не лишала.

– Но ты же чувствовала укор себе, глушила это чувство, потому что замужняя, потому что бабушка тебе говорила, что измена в мыслях, тоже измена. Или для тебя все же главное: не нырять в чужую постель?

– Каждый должен раз и навсегда решить, что для него важнее: семья или увлечения? Я выбрала семью, детей. Всегда приходится чем-то жертвовать. И в мелочах, и в крупном. Как же иначе?

– Ну да, привычная отсылка к брачной норме, – хмыкнула Инна и накрылась с головой простыней. И уже через нее пробурчала:

– А я вывожу из подсознания комплексы мужчин и лишаю их ореола привлекательности.

22

– …Что гениям позволительно из того, что нельзя обыкновенным людям? Что им можно простить? Ведь они сами – исключения из правил, – неожиданно спросила Аня. – Кого считать гениями, кого просто талантливыми? Где проходит граница? Талант – это, прежде всего, умение подчинить себя одной идее, еще своеобразие, уникальность, а гениальность – это… шизофрения…

– Ну и вопросики у тебя. Переадресуй их Лене. Нет у меня ответа. Гениев мало, они не делают погоды в общей картине морали общества, зато вносят огромный вклад в его построение, развитие и сохранение. Наверное, они все-таки могут немного выходить за рамки общепринятых условностей. Шизоидные крайности не будем рассматривать, – небрежно ответила Инна.

– А начальники?

– Я отношу их к обычным людям, обязанным чтить моральный кодекс. Рыба гниет с головы. Их поведение на виду. Любой подчиненный скажет, мол, им можно, а нам нельзя?

- Но начальники так не думают. Человек слаб. Красивая жизнь привлекает и затягивает.

- Не всех. Потому-то еще держимся на плаву.

– …Понять предательство можно, но простить нельзя, – сказала Аня.

– Прощать трудно, но надо. Хотя бы для себя, чтобы камень с души снять. Запомни, у любви нет выше права, чем прощать и забывать, – процитировала Жанна. – А в остальном люди вверяют себя Богу.

– У любви другое главное назначение: любить! Нельзя прощать стойкого подлеца! – разозлилась Инна. – Я себя вверяю друзьям и родственникам. Правда, с возрастом друзья, как и враги один за другим уходят…

– У Риты и Эммы случаи из ряда вон выходящие? Я так не думаю.

– Они далеко не таланты. Что о них думать?

– Как ты считаешь, дети простили Федора? – спросила Аня.

– За его невообразимо ненасытную страсть к сексу? – уточнила Жанна.

– Нет, к лести, – рассмеялась Инна. – Сын процентов на восемьдесят, дочь, я думаю, не больше, чем на двадцать. Эмма, пока была здорова, никогда плохо о муже не отзывалась, как бы ни накалялась атмосфера в ее семье. А после операции доктор посоветовал ей чаще открываться, чтобы снова не попасть в больницу или того хуже… Вот она иногда и позволяет себе быть откровенной даже при детях. Они уже взрослые.

– Только любовь показывает, кто из нас чего стоит.

В трудностях проявляется человек, – сказала Жанна.

– Если бы то же самое сказал кто-то другой… Жанна, освободи меня от необходимости вдаваться в подробности, а то я такого наговорю! – раздраженно передернула плечами Инна.

– Вот говорят, материнская любовь всё примет, все стерпит. А как же Эммина и Лилина свекрови? – спросила Аня.

– В семье не без урода. Они просто не хотели признавать права невесток на своих сыновей, – усмехнулась Инна.

– Просто?

– Какая ты серьезная! Расслабься, иначе ночью тебе приснятся страшные сны. Самые счастливые на свете люди – дураки. Время от времени надо освобождаться от серьезности, выходить за границы взрослости и резвиться, как это делают дети. Знаешь зачем люди ходят в цирк? За своим детством! И запомни: не зря говориться в народе: «Свекровь пьет чужую кровь». Наверняка ссоры их сыновей с женами служили им отличным антидепрессантом, – рассмеялась Инна. – Бернард Шоу сказал: «Нет любви более искренней, чем любовь к еде». О ней и думай.

– Не можешь не опошлить даже самое святое, – рассердилась Аня.

– Притча мне припомнилась. Дед рассказывал. «Лежу я на печке – маленьким тогда еще был, – слышу, дядька мой заходит в комнату и говорит бабушке, мол, уйду я от жены. А та в ответ ему: «Баба – корень семьи. Какую кость выбрал, ту и грызи. Настрогал детей – расти». Тогда не говорили, что чувство собственного достоинства изрубили в мужчине, потому что правильно его понимали: прежде всего, как ответственность за семью. И перед иконой клялись: буду любить и в радости, и в старости, и в болезни. А теперь некоторые мамаши говорят сыновьям: «Гуляй, другую жену всегда найдешь». Вон Зоина… И ведь не забубенная старуха, просто глупая, хитрая, упрямая, вздорная и самодовольная. Крыша от нее едет.