Страница 8 из 286
– …Михаил Викторович? Гад! Не к ночи будь помянут. А я сдуру поначалу ринулась защищать его от него самого. В новинку были его «отклонения».
– Ой, наш милый куратор! – вскрикнула Мила. – Я думаю, вспомнив себя на первом курсе, многие из нас могли бы сказать себе: «Что из меня получилось бы, если бы не Григорий Евгеньевич?» Признаться, я обожала его. Буквально цепенела от волшебной музыки его слов. Сердце начинало стучать в два раза быстрей. Хотелось просто так, совершенно от балды, говорить стихами. До сих пор не забыла его неповторимый тембр голоса и аккуратно уложенные природой волны кудрявых волос. Прямой, элегантный, исполненный королевского достоинства!
– Да ты прямо-таки обмирала по нем, – рассмеялась Инна.
– Все мы помаленьку взрослели. Помните, как он говаривал, бывало, в шутку двоечникам: «Чтоб вы так жили, как учитесь!»
Лена выделила голос Эммы:
– …Долго еще молча боялись возможности новой войны. Мысль была слишком страшная, чтобы облечь ее в слова… В войну наш любимый город фрицы разбомбили-раскатали до асфальта. Когда мы учились, много еще развалин с незрячими проемами выбитых окон оставалось на окраинах. И в центре города среди хилых кустов и сорняков высились горы битого, опаленного огнем кирпича. А сейчас, смотри-ка, цветет! Современные дома скрывают блеклый советский монохром панельных многоэтажек. А мы в них были бесконечно счастливы. Вызывающее великолепие церквей довершает ансамбли новостроек... Этот город – моя судьба… Но я бы не хотела вернуться в старый социализм... Ну, если только в новый...
Теперь голос Ани умудрился возвыситься над общей какофонией. Она как всегда частит:
– За вычетом всякой идеологии – я ее выношу за скобки – нас хорошо учили в вузе. Какое воспитание без идеалов – наших путеводных звезд? Материальный стимул – недостаточная мотивация… Я не ярая поклонница соцстроя, но школа в наше время была прекрасная. Когда мы запустили первый спутник, американский президент заставил своих специалистов перевести на английский язык все наши школьные и вузовские учебники по математике и физике… У нас и в школе уважение к ребенку было. Бывало, провинюсь, а классный руководитель мне говорит: «Ты хорошая девочка, но сейчас ты совершила плохой поступок. Подумай, почему?» И мне до слез становилось стыдно за свою несдержанность. И к учителям уважение тогда еще не совсем угасло. И они, хотя, конечно, зарплаты всегда оставляли желать лучшего, максимально выкладывались сами и в нас открывали какие-то скрытые возможности и неведомые резервы памяти, вытаскивали из души что-то хорошее в нас, глубоко запрятанное, стремились развить не только таланты, но и сердца. Школа учила проявлять себя, осваивать практические вещи, к реальной жизни готовила, а теперь новому поколению навязали ЕГЭ, как Хрущев кукурузу. К чему детей приобщаем? Все на Запад оглядываемся, будто сами без мозгов. Обидно... Обманчивая штука жизнь. Давай назад, в джунгли? Я не претендую на абсолютную историческую правду о нашем времени, но сам факт обращения к этой теме…
Кира предпринимает отчаянные попытки прервать ее. Куда там! «Не замолчит Аня, пока не иссякнет», – усмехается она.
Лена опять успевает выхватывать только отдельные моменты рассказов подруг.
«Ты тут сослалась на Сёмку. Списалась с ним или созвонилась? Где он теперь? – Это Жанна осторожно окликает Киру. – В самом деле? У меня закралось сомнение: ты не разводишь меня? Мои слова оказались пророческими? Не любил он меня за то, что видела его насквозь. Больше таких фокусов не выкидывал. Ошибка является ошибкой, если нет возможности ее исправить… Мы с тобой спорим о разном? Странные ты говоришь вещи». «Иногда возникает ощущение понимания мистического зла. Мне до сих пор жутко от того, что я оказалась права, поняв, будто что-то водило его рукой и что писал он мне о своей собственной смерти. Я живу с этой болью. Всем известна чрезмерная изломанность и хрупкость его души». «…Талантов нашему курсу не занимать».
«Несравненный, блистательный Игорек. Не без удовольствия о нем думаю, – Лиля рассмеялась, откинув голову, наслаждаясь воспоминаниями. – Врал роскошно, гениально! Любил прикидываться простачком… Как-то встретила. Шел легкий, чуть седоватый, роскошный! По какому спешному делу покинул страну и вылетел в Израиль? Как вариант мог бы выбрать и Китай. Он везде к месту». «…Помнишь нашу импровизированную выставку веселых рисунков? На втором курсе это было. А гран-при все-таки получил рисунок «Первая любовь», где мальчик дергает девочку за косичку. Он дышал такой искренней, трогательной любовью к памяти детских лет!»
«Не нашли мы с ним консенсуса. Не устраивал меня такой расклад. Думаешь, оказалась не слишком памятливой?». «Правильно, что развелась. Будь он неладен! Боялась, что все начнет по новой. Избавилась от лишних терзаний. Разрулила ситуацию. Иначе ничего бы не добилась. Истратила бы себя на страдания и ревность. А он мне: «А за грех свой, милая моя, я перед Господом отвечу». Да и бог с ним». «Этот развод в наших кругах вызвал эффект разорвавшейся бомбы. А где теперь твой первый отвергнутый воздыхатель?». «Я спрошу то, что тебе не понравится. Всю жизнь, затянув пояс, жила?» «Знаешь, какого крюку я дала, чтобы к вам заехать?!» «Что сказала? А что подразумевала? Как ты понимаешь, это не одно и то же…»
– Косырева помнишь? Ну разве он не чудо?! – Это Рита спросила Жанну. – Как читал информатику! Кандидат наук, докторскую диссертацию писал. А когда заведующий пришел к нему на лекцию, растерялся, как студент-первокурсник. Все удивились, только не я, потому что сразу поняла: он из наших, бывших… Для нас с раннего детства начальник – это страх, это человек, выше которого только Бог. Напрямую спросила его после лекции, «тэт а тэт»: «Вы детдомовский?» Он не ответил. «Я тоже», – сказала я и добавила: «Детдомовский комплекс незащищенности остается в нас на всю жизнь. Я пытаюсь с ним бороться, иначе он может завести слишком далеко. Этой зимой печальный случай со мной произошел. Вызвал меня к доске преподаватель по термодинамике. Стою, спокойно решаю. Вдруг заведующий кафедрой заходит. И у меня все поплыло перед глазами. Как сквозь туман слышу: с мест все мне что-то подсказывают, переживают… А после урока подходит ко мне начальник и давай выговаривать. А у меня слезы ручьями, задыхаюсь от обиды на себя, за то, что не могу объяснить ему, что только несколько минут назад на перемене объясняла подруге более трудные задачи, что лучшая в группе, что просто при его появлении не успела настроиться, взять себя в руки... что у меня детдомовский комплекс… А в сессию, увидев в ведомости против моей фамилии пятерку по курсовой, он заставил комиссию снизить мне отметку». Косырев понимающе закивал и грустно заметил: «Люди часто недопонимают друг друга из-за недостатка информации. Главное, чтобы они хотели понимать…» После сессии мы подружились, и прежняя щепетильность между нами стала неуместной.
«В войну назвать ребенка Адольфом! Очень меня раздражало его имя». «…Ты бы хохотала, расскажи я тебе, чем я там занималась. Все, что там могла почерпнуть, для меня было слишком мизерно, вот я и сбежала, не отработав срок, и не оплошала. Говорят, дорога начинается с первого самостоятельного шага».
Из всего многообразия возгласов Лена поняла только то, что подруги приезжали на встречу уже не по первому разу, хоть и вразнобой, а она и Жанна составляют исключение.
Теперь Лерин голос прорезался сквозь всеобщий шум и гам. Она встряхивает копной черных с красивой проседью волос и напоминает:
– Время от времени колючие мысли буравили нам мозги, и мы опрометчиво бунтовали против гуманитарных наук: истории, обществоведения, политэкономии, несогласные в них со многим. У нас было гораздо больше вопросов, чем ответов. Но как-то исхитрялись получать по ним зачеты, сдавать экзамены, чтобы получить стипендию.
Позже началось тотальное увлечение художественной литературой: сначала почтенной классикой, потом ринулись читать Ахматову, Евтушенко, Вознесенского. Тогда талантливые поэты, как опята, произрастали по всей стране. Между нами возникало соперничество на почве знания поэзии, а книг было не достать. Не сразу, но научились мы выискивать и в прозе блестки юмора, ценить живой могучий русский язык».