Вкус жизни

Не скоро я научилась проявлять характер в этом вопросе. Нетрудно догадаться, что сначала пытаясь найти удовлетворительное объяснение этим фактам, искала веские причины прежде всего в себе. В случае крайней необходимости прибегала к грубости. К тому времени я неплохо усвоила повадки разного типа мужчин. В своих действиях я не всегда пыталась сойти за амазонку, хотя иногда вела себя воинственно, дерзко бросая вызов ничтожествам, чтобы сочли меня, по меньшей мере, опасной, заслуживающей если не уважения, то хотя бы стремления держаться от меня подальше. Многим приходилось принимать угрозы и брать на заметку мои предупреждения.

Некоторые жестоко мстили за отказ; в основном те, что выше чином. Люди несколько другие, чем на заводе, да суть их одна, как это ни горько признавать. Доля уверенности в существовании мужской порядочности во мне осталась, хотя часто приходилось глотать обиды, призывая на помощь всю свою волю и мудрость. И все же эти унижения не шли ни в какое сравнение с теми, которые я выносила в первый год работы. И все же… Такая вот она жестокая проза жизни.

Говорят, страдания обогащают. Может, так оно и есть, но поменьше бы их… Несмотря ни на что, жизнь продолжалась. Уверенность в своей правоте позволяла мне оставлять позади целые пласты неприятных моментов своей жизни, не испытывая при этом угрызения совести, разве только сожаления, что они были, потому что твердо знала – то прошлое уже завершено, выводы сделаны и надо идти вперед и смотреть в будущее. Эта жизненная позиция и ежедневная максимальная загруженность помогали мне не оставлять от невзгод слишком глубоких следов на сердце. Ведь у меня было нечто иное, самое важное, что постоянно держало в напряженном состоянии и в вечном беспокойстве, – мой сынок… Ладно, оставлю эти грустные факты в стороне, отмечу главное: все-таки добилась я своего!

Прошел год. Меня уже не прельщала перспектива просидеть всю жизнь в НИИ. Я предпочитала преподавание, но руководство вуза будто забыло о моем распределении на кафедру. И все-таки судьба иногда посылает нам кое-какие знаки, подсказки. Важно их не просмотреть, не упустить. На этот раз ей опять было угодно за все мои страдания преподнести мне подарок.

Так или иначе, в окружающей нас природе и в человеческом обществе все взаимосвязано и действует одновременно. Мы только пока не знаем, за какие нити должны дергать и какие высшие силы этим командуют. Я, конечно, приверженец материалистической теории, но кто знает, кто знает… Некоторые аспекты идеалистической концепции, как ни странно, с возрастом тоже стали вызывать у меня интерес и симпатию. А когда-то, на заре нашей туманной юности – помнишь нашу любимую присказку? – я была катастрофически категорична в этом вопросе.

Так вот, как-то заболел старый преподаватель с кафедры теоретической физики. Я прочитала вместо него пять лекций в присутствии руководства, а через месяц была принята на должность доцента. Но и тут приходилось доказывать свою осведомленность, состоятельность, потому что встретили меня преподаватели с мнительной настороженностью. Поэтому-то для страховки я и оставила себе в НИИ полставки… Как заступила на вахту много лет назад, так и тяну до сих пор обе нагрузки. Ничего, пока справляюсь.

Разными способами приходилось заботиться о подтверждении своего приоритета. Помнится, оснащение лабораторий кафедры было скудным, оформление кабинетов оставляло желать лучшего, так я, прежде всего, занялась детальным анализом финансовых возможностей вуза. Они были не очень большими, но все же удавалось выбить денег для кафедры, для студентов, и это придавало уверенности, твердости, даже авантюрности. На местных заводах «проталкивала» заказы на изготовление эксклюзивных установок, «доставала» в Москве новые приборы, укомплектовывала современным оборудованием и приборами старые изношенные установки, ставила для студентов современные лабораторные работы.

Мне нравилось добиваться того, что другим было не по силам. (А может, они просто не хотели себя обременять). Я руководствовалась стремлением поднять уровень кафедры и испытывала истинное удовольствие от сознания того, что это возможно лишь благодаря моему уму, старанию и осмотрительности, что именно я имею к этому самое непосредственное отношение. Хотя, конечно, я была не против поощрений: одно другому не мешает.

Обрушивали на меня тонны информации – я справлялась, каждый семестр разные спецкурсы поручали читать – успевала готовиться. Мне было комфортно там, где билась живая мысль и где находилось место ее применению. Вот так и укрепляла свое положение на кафедре. Преподаватели, как и артисты, очень зависимы от начальства. Не оправдаешь надежд или «возникнешь» не ко времени – через пять лет не переизберут, несмотря на то, чего ты сто́ишь как педагог и ученый, и тогда прости-прощай вуз. Не у всякого руководителя достанет великодушия не отстранить от работы того, кто когда-то в чем-то выступил против него. А дальше произойдет обычное: будет сделано все, чтобы забыли о таком человеке, и о его пусть даже талантливых открытиях. И останется такому одна дорога – на завод. А там какое творчество? План, план… и, помимо всего прочего, за звание не приплачивают.

И все-таки диплом кандидата наук поднял меня на более высокий уровень общения, придал уверенности, к тому же спасал от мелкой травли, позволял расширять интеллектуальные горизонты и служить науке. И я теперь не упускала возможности выдвигать и отстаивать свою точку зрения на возникающие проблемы. Нашла-таки себе достойное занятие, не ошиблась, выбрав этот путь. Получилось точное попадание – в самое яблочко.

Позже, когда проявилось педагогическое чутье, окончательно убедилась: преподавание – это мое призвание, моя стезя.

«Мои успехи в сотом НИИ тоже значительны и мне не о чем жалеть, сравнивая себя с Еленой», – весело думала я, слушая подругу.

– А как же личная жизнь? – снова не утерпела я.

– Не очень скоро, но появились у меня райские кущи – двухкомнатная квартира, где ночи напролет пустая, холодная постель, лежа в которой, сканирую свою жизнь по годам, месяцам. Есть место, где постигать науку одиночества, рыдать в подушку, слушать голос безысходности и отверженности, мною же самой созданной, воскрешать в памяти прошлое, не обесцененное настоящим. Да, случаются в моей жизни редкие минуты, когда я нахожу утоление тщательно таимых чувств в мечтах. Они уводят меня в мир тонких, глубоких отношений, где Андрей все тот же любимый, единственный. И давнее прозрение по-прежнему терзает слишком гордое, одинокое, любящее сердце невыразимой болью и теперешней горькой мудростью. Тоскую, как может тосковать человек, зацикленный на чем-нибудь одном, когда это одно-единственное отняла у него судьба. Такую тоску не заглушишь даже самыми большими научными успехами. Андрея мне не хватает. Гони не гони – стоит перед глазами. И тогда я всем сердцем там, в юности. Но эта история в моей жизни стоит особняком. Она – статья неприкасаемая…

Мама утверждала, что я натура слишком гордая, страстная, скрытная, что из-за своего характера я обедняю свою жизнь, не имея телесных удовольствий. А я при этих ее словах чувствовала себя тем ребенком, что беспомощно взирал на полную беззащитность своей мамы в семье. Память об этом до сих пор жжет меня изнутри. Думаешь, слабая я, потому и не имею друга жизни? Не могу пересилить отвращение к нелюбимому человеку. Не уверена, что ощущения в таком случае будут достойной компенсацией униженному самолюбию. Я, как в детстве, очертила вокруг себя границу и поместила себя в стеклянный зеркальный шар.

Говорят, стыдно быть несчастливой. А я всю жизнь люблю Андрея, и это, наверное, тоже счастье. В юности мне казалось, что мы проросли друг в друга корнями за четыре года дружбы, думала, не надышусь им за всю жизнь, да вот, не случилось… Не смогла бы я смириться с изменами. Всегда кто-нибудь любит сильнее, чем любят его. Я не могла поступить иначе, ведь все равно наступил бы тот миг, когда захотела бы отторгнуть того, кого любила, возненавидеть, чтобы он больше не мучил никогда, никогда… А я не хотела ненавидеть.