Вкус жизни

– Только однажды так случилось, что мне представилась возможность влюбиться до беспамятства… Была в юности девочка, совершенно незаметная, обыкновенная. Впервые проложила дорогу к моему сердцу, доставила много мучительно-счастливых минут. До сих пор с ней немой разговор продолжаю… От деревни веяло древностью, плотина отливала серебром. Мы сидели на одеяле из горящих кленовых листьев, невнятно бубнили струи воды, пугливо-радостно пощипывало сердце, упругий ветер теребил пряди ее волос. Я обнажил душу перед ней, а она рассмеялась… Это к нынешней жизни не имеет никакого отношения…

В его словах Лена услышала столько недоговоренного, щемяще-грустного.

Иван внезапно умолк, словно только что почуял подвох в вопросе Лены. Весь его глубокий душевный накал как рукой сняло.

Лена и Николай Иванович переглянулись: о ком он? Столь неожиданно откровенные слова застали Лену врасплох. Взгляд ее выражал открытое недоверие. И Николай Иванович пожал плечами, словно был не меньше ее поражен словами Ивана. Никто до этого за бесшабашностью и цинизмом не угадывал горьких тайных мук сердца Ивана.

«Да он поэт!.. Он поступил так, пусть даже опрометчиво, чтобы лишний раз продемонстрировать свое «я»? Это глупая бравада истеричного мужчины или он случайно, под каким-то толчком впечатлений обнажил душу? Это горькая, очевидная правда? Ранимый, а строит из себя Дон Жуана. И это при его-то внешних данных? Не то амплуа выбрал», – усмехнувшись, предположила Лена.

У нее не было желания посмеяться над ним, не было стремления раздавить жалкой мелочной местью. И вслух она искренне удивилась:

– Так мы с тобой друзья по несчастью! Ты тоже жертва. А я-то терялась в догадках относительно твоего поведения. Так вот откуда море желчи. Но я не вполне уверена, что правильно поняла тебя.

«У него хрупкое, может быть, даже болезненное самолюбие и все его грубые слова, сальности – поза, игра. Возможно, он и сам себе в этом не признается». Лене стало немного жаль Ивана. Но простить его пошлости она не могла и не хотела. И презрение к нему не уменьшилось, наверное, потому, что до конца не поверила ему. «Не выношу слабаков», – только и подумала.

– Не беспокойся на мой счет… Не тебе об этом судить, не хочу вдаваться в подробности. Никто не знает, какие шрамы в моей душе оставила та девочка. Не собираюсь развивать эту тему… Твоя ирония неуместна, – нервно прошипел Иван, явно раздосадованный своей неожиданно излишней откровенностью.

«Да он пьян! – догадалась я. – И когда успел?.. Раз обжегшись, Иван не верит в искренность намерений и чувств женщин и от этого очень страдает. Уязвленное самолюбие превратило его в пошляка», – подумала я. Но жалости к нему не испытала. Обида за Лену перекрыла все возможные положительные к нему чувства.

– Я сочувствую тебе, а иронизирую только по отношению к себе, – успокоила Ивана Лена. – Женись, может, тогда тебя меньше будут занимать чьи-то воображаемые счастливые интимные отношения.

Реакция Ивана была совершенно неожиданной.

– Мы, мужчины, ленивые, поэтому ищем партнершу где-то совсем рядом. И у меня практика поиска женщин на расстоянии вытянутой руки. А если нам с тобой попробовать? Может, это встреча жаждущих сердец сплетет нити наших судеб? Не могу устоять против твоей женской неотразимости. Ты же дьявольская, гремучая смесь из чувственности, темперамента, нежности и обаяния, ты же стихийная анархическая натура. Не прячь ее… Без тебя мне небо с копеечку. Дай надежду, цель в жизни, которая позволит мне собрать мозги, поможет достойно жить в нашем кривом, жестоком, несправедливом мире, в нашей черно-белой повседневности. Прошу, предоставь мне эту возможность. Что тебя удерживает? Только на высокие сентенции не надейся. Перегорел я. Не отказывай. Придавить к земле каблуком может каждый, – вдруг по-мальчишески азартно заговорил Иван, схватил Лену за локоть и с совершеннейшей наглостью многозначительно подмигнул.

Такой переход в настроении Ивана поразил Лену. Она раздраженно высвободила руку.

– Однобоко, примитивно мыслите, дорогой Иван Иванович.

– Уже и дорогой? – озадаченно вытаращил глаза Иван, боясь поверить в услышанное.

– Таким обращением я подчеркиваю свое ироничное отношение к субъекту. О душе забываете, любезный.

– О ней я стану вспоминать, когда тело перестанет откликаться на женские прелести.

– Есть такая категория слишком веселых людей, для которых все на свете – шутка. Ты из их числа? Не ожидала от тебя такого фокуса. Считала, что твои чувства ко мне – тайна за семью печатями. Нет, вы только посмотрите на него! Какую порцию дури выдал! Записной шут! На бреющем подлетел, фривольный танец исполнил! Слюни до полу вожжами распустил. Думаешь, из жалости голову потеряю, сразу сменю жесткий тон разговора на интимный, – раздраженно заговорила Лена. – Быстро ты приноравливаешься к изменчивой обстановке. Я возбуждаю желания, которых ты не стоишь. На всех вас, слабаков, доброты не напасешься. А может, мысленно уже празднуешь победу? Зря. Ты не представляешь для меня интереса. Ты исходишь из предположений, вероятность которых слишком мала. Ты – жертва своей собственной досадной ошибки принимать желаемое за действительное.

Попытаешься обольстить, а если не сможешь, оболжешь? Так вот, какова я, мигом ощутишь, как только пожелаешь погладить меня против шерсти. Быстро познаешь глубину и силу женского характера. Я могу легко остудить твой «юношеский» пыл. Надеюсь, со временем самоуверенности в тебе поубавится, – не желая превращать разговор в шутку, язвительно ответила Лена, в упор разглядывая его изжеванную рубашку и брюки, давно забывшие прикосновения утюга. – Пытался тут один… не первой молодости, пристроиться ко мне. В мужья напрашивался. Преподносил свои переспелые мечты. Клянчил, вымаливал мое внимание. Мол, у женщины должна быть боль за человека, желание согреть… Чуть не стошнило. Из-за кого закабаляться? И это, с позволения сказать, мужчина? Щеки да живот отрастил на пиве, а мозги усохли. Мое презрение к нему граничило с издевательством. Может, ему еще нос утереть и слюни подобрать? Решил хорошо пристроиться. Добренькую дурочку нашел. Размечтался! Больше не попадается мне на глаза…

Естественно, что осталась безразличной к его знакам внимания. Стойко отвергла предложение. Успешно пресекла все его поползновения. Я хочу быть такой, какая есть и не обязана приспосабливаться, подлаживаться к окружающей низости в угоду пакостному мнению о незамужних женщинах. С бутылкой приходил!.. Нет, замужество для меня – закрытая тема. Достойных давно разобрали, а такие субчики и даром не нужны.

– Облажался мужик, – расхохотался Николай Иванович.

– Ты не вызываешь у мужчин желания защитить тебя. Возле тебя они не чувствуют себя сильными и уверенными. А для них это вопрос принципа. Вот они и стремятся найти в тебе изъяны. И меня хочешь лишить удовольствия беседовать с тобой? С наслаждением клюешь, зловредная девица. От меня не так-то просто отделаться. Не нарывайся на грубость. Ты вполне отчетливо обозначила общее направление своих мыслей… Не люблю, когда намекают, но меня это не касается. Добрая кобыла, да мне не мила, – гадко закончил Иван.

Почувствовав решительный настрой Елены и получив от Николая Ивановича осторожный, но весьма ощутимый толчок под ребро, он зло и самолюбиво хихикнув, быстро удалился. Как кошка, беззвучно растаял в длинном цеховом коридоре. Видно, запас его нерастраченной энергии прогорел.

Лена обрадовалась: порядком надоел, тошнило от его присутствия.

– После такого обмена любезностями ему здесь делать нечего, – сказали они одновременно и расхохотались.

Николай Иванович уважительно сосредоточил все свое внимание на Лене.

– Страсти, не обузданные рассудком, могут привести к плохим, даже страшным последствиям, но не принимайте близко к сердцу слова Ивана. У него нет никакого разветвления в мыслях: все по прямой, в одном направлении и об одном. Неудачник, ниспровергатель всего доброго. Всяк по своему спасает свои интересы. Но в данном случае, удалившись, он поступил разумно. Наверное, решил приберечь свои «остроты» для более подходящего момента. Я боялся, что заартачится и придется принимать решительные меры.