Подари мне надежду

От плохих воспоминаний и правда, лучше себя ограждать. Если это, конечно, возможно.

— А почему ты сказал, что это — наш дом? — Поворачиваюсь на пятках, не глядя, скидываю балетки и заглядываю в лучистые серые глаза.

— Потому что.

Мгновение, и жёсткие губы сминают мои, лишают кислорода, и от запертых внутри искрящихся, точно шампанское, эмоций сводит низ живота. Вздрагиваю, когда сильные руки сжимают мои ягодицы, а мне так хочется почувствовать эти прикосновения обнажённой кожей, чтобы ничто не мешало быть ближе.

Обнимаю руками за шею, зарываюсь пальцами в светлые волосы, а Влад издаёт грудное рычание, когда провожу ногтями по шее. Короткая ослепляющая вспышка, и меня впечатывает в стену, поднимает в воздух, и вот я уже обхватываю ногами мужскую талию, потираюсь самым сокровенным, ощущая, насколько там всё возбуждено. Мне нужен Влад, прямо здесь и сейчас.

— А как же экскурсия по квартире? — шепчет мне в губы, обдаёт раскалённым пустынным ветром дыхания.

— Потом, всё потом.

— Нетерпеливая какая, — короткий смешок, а тем временем горячая ладонь проникает под мою футболку, оглаживает, добирается до кромки бюстгальтера, а я всхлипываю, когда пальцы накрывают слишком возбуждённую грудь. Соски настолько чувствительные, что почти больно. — Хочешь меня? Скажи, мне нужно это слышать.

— Да… — выдыхаю как-то уж слишком жалобно и прерывисто, словно весь кислород разом покинул мои лёгкие.

Задыхаюсь и плавлюсь в умелых руках, а перед глазами всё плывёт. Никогда не думала, что могу настолько быть одержимой мужчиной и так стремиться к близости с ним. Почти нимфомания, но мне не стыдно за то, какой распутной и смелой становлюсь рядом с Владом. Я отдаю всю себя, до дна вычерпываю, наполняясь спасительной энергией, что дарит взамен этот фантастический мужчина.

Здесь же, в коридоре, находится какая-то тумбочка. Вроде бы, даже крепкая — во всяком случае, когда Влад усаживает меня на неё сверху, ничего не скрипит и не шатается, угрожая рухнуть. Помогаю ему снять пиджак, выправляю светло-голубую рубашку из брюк, путаясь пальцами в крошечных полированных пуговицах и пряжке ремня, а Влад тем временем зацеловывает мою кожу, прикусывая периодически, и от настолько широкого спектра эмоций и ощущений кругом голова. Следом летят мои вещи, приземляясь то тут, то там, а лифчик уныло повисает на круглой ручке самой ближней к нам двери.

И пусть.

— Ты такая сладкая, я не могу уже… сейчас сердце лопнет, — бормочет, а горячая головка упирается между моих ног, дразня и провоцируя. — Я очень хочу тебя вот так, — снова плавное прикосновение, острое, точно лезвие, — без защиты, без всего. Почувствовать, какая ты горячая. Хочу, чтобы была вся моя, без остатка, только моя.

Упирается лбом в мой, входит медленно, но почти сразу выходит, крепко зажмурившись. Нужно, наверное, таблетки у врача выписать или укол сделать. Но об этом завтра подумаю.

Проходит пара мгновений, а Влад, готовый на все сто, опускается на колени передо мной, разводит ноги шире, а пальцы впиваются в кожу на бёдрах. Божечки, как хорошо. Горячий язык обжигающей лавой касается меня — нежно, сладостно, — я откидываюсь спиной на стену, хватаюсь руками за края тумбы и уплываю в такие дали, из которых можно и не выбраться.

Влад выписывает узоры на моей коже, прикусывает внутреннюю сторону бедра, пронзая насквозь. Когда первая волна прокатывается по моему телу, и я зависаю в шаге от падения, мой мужчина выпрямляется и входит в меня резко, стремительно, на всю длину и до упора. Охаю, а он замирает. Мои ноги на его плечах, и это могло бы быть неудобно — всё-таки я не акробатка, — но я не способна сейчас чувствовать хоть что-то, кроме пламенеющего в венах удовольствия.

— Я люблю тебя, моя нудистка, — выдыхает мне в шею, а я снова готова расплакаться. Ни на секунду не прерывая бешеного ритма, добавляет: — Люблю. Поняла?

— Уже давно, — вторю, выгибаясь кошкой, ловя его эмоции губами, руками, кожей, а признание голограммой под веками — впиталось мгновенно, не вытравить. — И я… я тебя тоже люблю.

Шипит сквозь сжатые зубы, наполняет собой до предела, растягивает, подстраивая под себя, и от этой наполненности внутри рождается дрожь — сладкая и томительная. Она проходит по венам, скручивает узлами жилы, выворачивает наизнанку. Каждый раз, когда мы с Владом занимаемся любовью, я умираю и рождаюсь заново. И, кажется, никогда этим не смогу пресытиться.

Влад ловит мой всхлип губами, вторит гортанным рыком, а дыхание перемешивается, становясь общим, и кожа, как один сплошной оголённый нерв, а сердце — рваная рана.

Когда оргазм обрушивается на меня, Влад пару раз ещё толкается и падает в эту сладкую пропасть вместе со мной. Чтобы подхватить, чтобы воскресить.

А после лежим до утра на широкой кровати, и я ловлю тени на потолке в охапку, запираю их в себе, слушая мерное дыхание спящего рядом Влада.

Иногда ему снятся кошмары. Кошмары, в которых он куда-то бежит, а патроны на исходе, и крик рвёт тишину на крошечные кусочки. И я бужу его, уже привычная, пряча уже не чужую боль на дне своей души, пытаясь облегчить то, что так мучает моего сильного и смелого мужчину с наступлением темноты.

После он засыпает, прижав меня к себе, оплетя ногами и руками, взяв в плен повергнутую. Перед сном лишь спрашивает: “Ты останешься здесь, со мной?”, но мой ответ уже не слышит — спит.

Засыпаю следом, понимая, что никуда я от него уже не денусь.

33. Влад

Просыпаюсь рано и долго лежу с закрытыми глазами, пытаясь понять, что чувствую. Сегодня — слишком важный для меня день. День развода, чтоб его, а я никак не могу поверить, что за какой-то несчастный месяц моя жизнь настолько резко изменилась. До неузнаваемости.

— Почему не спишь? Рано же ещё, — сопит спросонок Аня, а я обнимаю её за шею, притягиваю взлохмаченную голову к своей груди и целую в пахнущие летними цветами волосы. Она сопит, пытается выпутаться, но от меня так просто не уйдёшь.

Какое-то неутолимое желание постоянно чувствовать Аню рядом, касаться смуглой кожи, гладить, целовать. Насыщусь ли когда-нибудь? Даже думать не хочу. В этой жизни может случиться всё, что угодно, а я слишком хорошо знаю, с какой скоростью рушатся песочные замки. Нет уж. Существует только здесь и сейчас и небольшой задел на будущее, а всё остальное будем решать по мере поступления.

Аня затихает в моих руках, перестаёт вырываться, а дыхание с каждым вдохом всё глубже и размереннее. Лежу ещё несколько минут, пока она не засыпает окончательно, и только потом встаю. Аккуратно, чтобы не разбудить, прикрываю за собой дверь и иду в кухню. В квартире тихо — я пока не чувствую её своей. Просто стены, просто окна и двери, но жилище домом делают люди.

Распахиваю окно, закуриваю, даже уже не пытаясь разобраться в себе. Прохладный ветер, касаясь обнажённой кожи на груди, заставляет поёжиться, и я тру рукой, с зажатой в ней сигаретой, татуированное плечо. Ещё, что ли, забиться? Или хватит с меня?

Мысли лениво плывут в голове, сигарета выкурена до фильтра, а я достаю новую. После третьей подряд в горле першит, и я оглядываюсь вокруг, но не нахожу ничего, чем можно было бы перебить противный привкус никотина. Чёрт, совсем забыл, что здесь, кроме мебели, ничего нет: ни чайника, ни продуктов в холодильнике. Да и холодильника нет — прежние владельцы увезли его за собой в новую жизнь.

Хорошо жить не на краю мироздания, потому уже через час бойкий юноша в форменной одежде привозит наш с Аней будущий завтрак, заботливо упакованный в фирменные пакеты соседнего кафе. Еда ещё тёплая, и я сглатываю, усилием воли воздерживаясь от того, чтобы не наброситься на провизию прямо в коридоре. У меня отличный метаболизм, а после бурной ночи всегда в десять раз сильнее голоден.

— Ого, сколько всего, — замечает Аня, глядя на продуктовую вакханалию.

К её пробуждению я достал все контейнеры из пакетов и накрыл на стол.

— Я голодный, — пожимаю плечами и распахиваю сильнее окно, чтобы окончательно выветрился табачный дым. — Твой кофе, присаживайся.