Сороковник. Книга 3

…Вань, не молчи. Рорик уж не знает, с какой стороны к тебе подъехать, разговорить, ты его пугаешь. Давай сейчас всё по-быстрому выясним — и успокоим младенца. А то он уже твою охрану выглядывает, боится, что ты сейчас в обморок хлопнешься, он же тебя не удержит, муравей этакий… А что выяснять-то, огрызаюсь неожиданно резко. Что бы дальше ни случилось — я обречена теперь на вечные сомнения: кого он полюбил? Меня — или Любаву во мне, эту свою… лапушку? Может, он как раз её во мне и видел? А я — не такая. Я… Мне работать приходилось с утра до ночи, хозяйство и дочек на себе тащить, родных и друзей хоронить… да и много чего. Не княжна я, понимаешь? Не княжна. А самое главное… У-у-у! Мне хочется завыть, стоит лишь припомнить ту нашу, с Васютой, первую ночь. Самое главное, понимаешь? — ведь я его, получается, сама к себе затащила, разве ж он мог мне отказать? Я прижмуриваюсь, до того свет фонаря кажется резким. Во многая знания — многая печали, и умножающий знания — умножает скорбь. Такто вот…

ГЛАВА 16

Потолки в доме суженого высоки, и если чересчур долго смотреть в перекрестье балок, тёмных от времени, кажется, что вот-вот так и затянет туда, в верхотуру, в бездонные колодцы. Светлые участки побелённого потолка мерцают в полумраке опалесцирующими оконцами, гипнотизируют, и стоит чуть отвести взор — на их фоне пропечатывается негатив балочной решётки. У меня бессонница. Часы недавно пробили дважды, а я до сих пор ворочаюсь и не могу заснуть. Ночь пропала.

Чего только я не передумала! И успокаивала себя, и приводила доводы, вроде бы, разумные… Да, осталась у Васюты на родине жена. И что? Было бы наивно полагать, что он, как рыцарь, связанный обетом, до встречи со мной на женщин не смотрел, всё ждал единственную Обережницу. Смешно. Не Любава, так другая осталась бы у него обязательно. Если прикинуть возраст Васюты о ту пору, когда Игрок украл у русичей целый кусище мира и перенёс сюда… Ян родился здесь, ему лет пятнадцать, да матушка ходила им тяжёлая, уже здесь, допустим, с полгода. На вид Вася постарше меня… вот только борода всегда возраст прибавляет. Получается, что на время переноса было ему этак около двадцати семи-тридцати. И чему я удивляюсь? В таком возрасте давно пора женатому быть. Да полно, одно ли это у него дитятко, которого Любаша дожидалась, или уж второе? Ведь наверняка мне открылось лишь одно: Васюта запомнил её беременной, а который это был раз — бог весть. Я же не могла за короткий срок видения всю подноготную бывшего возлюбленного узнать, это ж не Вики…

И становится, наконец, понятно, отчего в этом мире Муромец куковал бобылём, хозяйки не заводил, обходясь пришлыми работницами, хотя, если подумать, только свисни — любая на его надёжной шее повисла бы. А он — не хотел любую. Не ко двору была.

Знала ли про то ведунья, когда за белу рученьку меня прямо к нему привела? Кто ж теперь скажет. Если только попытаться, как Мага когда-то, вызвать Галу, поговорить… Но тревожить покой умершей? Не по мне это. Оставим некромантам общаться с мертвецами, а я, хоть теперь и невольная родня тёмному племени, но призвания к их занятиям не чувствую.

И думалось: может, зря я себя накрутила, не только на внешнее сходство Вася запал? По Галиным рассказам, он многих новичков опекал, я не была исключением. Ведь ни при первом знакомстве, ни после ничем он не дал понять, что я кого-то напоминаю, обращался ровно, по-дружески. Когда всё изменилось? Да после того, как он шею мне свернул, чего уж там стыдливо умалчивать. Виноватым себя чувствовал, вот и потянулся ко мне, чтобы как-то загладить… Только сперва на глаза не мог показаться от стыда, и както получилось, что именно я первая подошла мириться.

И ещё думалось: насколько схожи обстоятельства моих любовей! И с одним, и с другим была я знакома не больше недели. Каждый раз маячил перед нами призрак скорой разлуки, и страшно было опоздать с самыми главными словами. Может, из-за этого, боясь не успеть схватить кусочек женского счастья, я практически спровоцировала Васюту? Платье это дурацкое, застёжки потайные, которые, оказывается, были, а поди, докажи, что я о них не знала. А что я ему сказала, когда он вроде бы готов был уйти? «Заходи! Сейчас разберёмся, кто кому должен!»

И хоть давно уже не девочка — жарко становится от смущения и неловкости. Да ведь не только Васюту я к себе затащила, положа руку на сердце. В ту самую лазаревскую ночь, что недавно мне открылась, суженый ведь считал мои мысли, совершенно недвусмысленные. «Подари мне себя, Мага!» — подумала я. Он и… подарил. Какой нормальный мужик откажет, да ещё когда женщина нравится, а обстановка располагает?

Это что же получается: обоих своих мужчин я… соблазнила?

«Да что ты всё комплексуешь, Ваня!» — с досадой шепчет рядом женский голос. «Не соблазнила, а выбрала. Чуешь разницу?»

Дёрнувшись, как от разряда током, открываю глаза и снова невольно упираюсь взглядом в потолок, расчерченный балками. Чего только не почудится! А главное, толькотолько стала проваливаться в дрёму — и, вот досада, как рукой сняло, сна ни в одном глазу. Бой часов на первом этаже возвещает о половине третьего. Обречённо скидываю одеяло и выбираюсь из широкой постели: без толку разлёживаться, всё равно не усну. Люстра предупредительно загорается — неярко, дабы не ослепить после темноты, но я отмахиваюсь, — мне вполне хватает уличного света; и несколько огоньков, виновато моргнув, гаснут. В полном расстройстве кружу по комнате, как арестант на прогулке в тюремном дворике.

От стены до стены — сорок шагов. Да уж, если кто привык к простору с детства, всё вокруг него будет обустраиваться в таком же масштабе. Вот у Васюты, например, домище заточен под хозяина, иначе не скажешь, даже посуда соответствующего размера, даже будка у Хорса. Да и супруг мой нежданный… Сколь уж вырос в фамильной резиденции, в родовом гнезде, том самом, куда благородный дон намеревается утащить меня побыстрее как ворон цыпочку… Невольно ёжусь; что-то я отвлеклась. Вдали от этого гнезда, в другом городе, Маркос дель Торрес подобрал жилище по себе, по заложенным с детских лет установкам, ничем не роняющее достоинство сурового и родовитого воинанекроманта. Вот только в противовес старшему братцу к роскоши он равнодушен, для него дом в первую очередь функция. Нужна кухня? Предмет низменный, но, как вариант — совместим его со столовой, а заодно и с гостиной для редких посетителей. Спальня? Просторный второй этаж идеально подходит для тренировок и учебных боёв, а для кровати и угла довольно. Никаких балдахинов, ничего лишнего, только то, что нужно. Поспартански. Единственная уступка статусу — гардеробная, поскольку младшему наследнику дель Торресов не полагается ходить оборванцем, и тут уж хочешь — не хочешь, а коллекцию камзолов держи. Хотя в повседневности и не на людях ему привычнее простые домашние штаны, лёгкий свитер и полное отсутствие обуви.

Невольно я начинаю смотреть на чудо-дом новыми глазами.

Впрочем, в сравнении с этим скромным, по меркам некромантов, жильём наша с девочками квартирка выглядит крохотной шкатулкой. А мне сейчас так хочется в одну из моих маленьких комнаток-пеналов, где стены помнят меня совсем маленькой… Возможно, и у моего дома есть своя память?

Притормаживаю возле оружейного стенда в простенке между окнами: уж очень призывно сверкают в лунном свете клинки, эфесы и ножны, и даже латунные крюкидержатели красивы — изогнуты этакими хищными пальцами. Никакого сравнения с потемневшими музейными экспонатами, которые и не воспринимаются как оружие, а, скорее, как собрание старых никому не нужных железок. Та шпага, что притягивает сейчас моё внимание, отличается от них, как арабика высшего сорта от залежалого растворимого кофе. Да, не новая, но… напрашивается само собой слово — ухоженная, с благородным отпечатком времени на витой рукояти, с цветными драгоценными каменьями, отягощающими эфес, со следами далеко не учебных зарубок на отполированном клинке. Не взять её невозможно.