Страница 107 из 113
Рукоять сама удобно ложится в ладонь, и движением странно-привычным я снимаю шпагу со щита. Взвешиваю на вытянутой руке, оценивая балансировку, и неожиданно для себя делаю резкий выпад и молниеносно отступаю.
И настолько пугаюсь собственной выходки, что отшвыриваю клинок подальше, словно ядовитую змею. Почему? Потому, что кажется: не я сама — а кто-то другой, внезапно завладевший моими руками, начал проделывать эти штучки, да ещё мысленно представил воображаемого противника, выделил сразу несколько точек для возможного колющего удара, прикинул, куда отступить-отпрыгнуть, и всё — за доли секунды. Звон упавшего клинка приводит меня в чувство. Боевое оружие того не заслуживает. Присев на корточки, осторожно поднимаю шпагу и водворяю на место, попадая в крепления не с первого раза. До чего же я неуклюжа, и как это меня только что угораздило выделывать такие ловкие фигуры? Мысленно извиняясь, провожу пальцем по узкому лезвию…
… и вижу, как едва успевает увернуться от укола в плечо Аркадий, делает ответный выпад, Мага блокирует. Вижу капли пота на лицах, разгорячённых схваткой. Азартный блеск глаз. Солнце, щедро льющееся из окон. И слышу характерное клацанье металла о металл, частое дыхание бойцов, внезапное «Х-ха!» оборотника… Мой суженый тенью ускользает от удара и…
Опять видения. Хватит! Не хочу! Сдерживаю ток информации, зажмурившись, изгоняю нежданную картину. Будьте вы неладны, эти новые способности, что ж вы лезете, когда не просят…
Вчера, кое-как придя в себя от свалившихся известий, я по наивности решила, что на этом-то всё и закончилось. Не будет больше видений. Хоть и невольно, но я сама их спровоцировала, ведь если вспомнить мои вполне осознанные помыслы — найти какую-то память о Васюте, мысленно прикоснуться к нему, побольше узнать о том, что его окружало, чтобы через вещи стать немного ближе к их хозяину — и это становится очевидным. Иллюзии сформировались по тому же принципу, что и вещие сновидения — по моему хотению. Значит, нужно быть аккуратней в мыслях, словах и желаниях, дабы не обрушить новую лавину. Только и всего. Так я думала.
Умение, что до сей поры оказывало неоценимую помощь, стремительно прогрессировало, и это меня испугало.
Особенно, когда, переступив порог Магиного дома, я увидела призрачного суженого — да не одного, а в трёх местах одновременно: с книгой на диване, спускающегося с лестницы, и стоящего у окна. У этого дома тоже оказалась своя память, которую мой растущий дар, едва уловив и совершенно распоясавшись, тотчас принялся жадно считывать. Я успела заметить и седобородого старца в глубоком кресле, невесть как втиснутом в тот самый диван, на котором лежал мой супружник, и до странности знакомую женщину, примостившуюся на скамеечке у ног почтеннейшего. Очевидно, вскрылся старый слой информации, содержащий сведения о предыдущем хозяине.
Тогда-то, зажмурившись, я вцепилась мёртвой хваткой в край стола и взмолилась:
— Хватит! Довольно! Не хочу!
То ли дар, обрётший самостоятельность, обиделся, то ли я сумела пресечь его поползновения — но наваждения пропали. А тут ещё Рорик по доброте душевной с силой встряхнул меня за плечи, да так, что аж зубы клацнули.
— Что? — спросил отрывисто, совершенно с Магиной интонацией. — Как тогда, у Васюты? Сейчас прошло? Что это было? — Спохватившись, отдёрнул руки. Я потёрла занывшее плечо.
— Похоже на… галлюцинации. Кажется, опять я лезу, куда не надо и раньше времени. Смотри, Симеону не проболтайся, а то не посмотрит, что я не в ученицах у него, поедом съест…
… И сейчас, поймав очередной отголосок памяти чужого жилища, я пытаюсь сдержать способность, ушедшую из-под контроля, хочу запихнуть в глубины обережной души, страшусь, что, неровён час, увижу то, что перечеркнёт в моей жизни нечто сокровенное, а я — не хочу. Обжёгшись на молоке, дую на воду. Не надо мне такого умения. Я к нему не готова.
Показалось или нет, что за окном чиркнула какая-то тень? Должно быть, птица, или, скорее всего, летучая мышь, самое их время. Душно, хочется глотка свежего воздуха. Опершись одной рукой о широкий подоконник, второй пытаюсь нашарить на раме хоть что-нибудь, похожее на защёлку, но не нахожу, однако на цельном, казалось бы, оконном переплёте прорезывается щель и створки послушно распахиваются наружу, совсем как в наших старинных домах. Извне врывается в дом прохлада.
Дышу полной грудью, с наслаждением. В свете фонарей улица хорошо просматривается, вокруг ни души, тихо, умиротворённо. И хочется туда, в это спокойствие, подальше от тяжёлых дум. Пройтись, что ли? Всё одно не сплю, а так, глядишь, разомнусь — сон нагуляю. Жалко, Норы нет, с ней не так страшно.
«Прошу прощения, донна», — то ли шёпот, то ли чужая мысль заставляют меня вздрогнуть от неожиданности. «Я из вашей охраны. Вы позволите обратиться?»
— Да, конечно. — Нервно озираюсь. — А вы где?
«Это совершенно неважно, донна. У вас всё в порядке? Был какой-то шум в доме, затем вы открыли окно. Нужна помощь?»
Мне становится неловко. Значит, пока я тут, в тепле и покое, отлёживаюсь, кто-то из-за меня не спит? И даже прислушивается к тому, что творится в дому?
Кое-как разъясняю ситуацию.
«Хорошо. Хотите погулять — идите смело, донна. Улицы пусты, но даже если кто появится — мы подстрахуем. Вас не увидят».
— Спасибо! — говорю искренне. — И за всё остальное… тоже спасибо. Получается, вы из-за меня не спите?
Тихий смешок.
«Мы никогда не спим, донна. Служба такая».
— А почему вы не показываетесь? И сколько вас, почему вы говорите — «Мы»?
«Уважаемая донна», — в голосе проскальзывают нетерпеливые нотки, — «охрана выходит на связь с объектом лишь в исключительных случаях. Как сейчас, например, при подозрительном шуме. Общение с клиентом без необходимости отвлекает. Мы на службе, донна».
— Ну, хорошо, — тушуюсь я. — Раз так — прощайте. Извините…
Снова смешок.
«Два человека и четыре сущности, донна. Защита от физического, ментального и стихийного воздействия. Честь имею».
Вот так. Вот это профи. Два человека и четыре сущ… сущности, он сказал? И всё это — ради меня? Притянув створки, закрываю окно. Как это называет меня ценитель бархоток на женских шейках? Очень Дорогая Донна… Я действительно представляю особую ценность, или подобным образом охраняются все члены семьи?
Свежий воздух не только бодрит, но и приводит в чувство. Я словно трезвею. Ещё недавно в голове был ералаш, но сейчас — чисто. Вовремя Тёмный меня отвлёк, хватит разборок и психоанализов. Пора жить дальше.
Натягивая куртку, сбегаю по лестнице и спешу через кухню к выходу, но на полпути краем глаза ловлю нечто, что заставляет обернуться. В уголке дивана напротив камина, даже во сне вцепившись мёртвой хваткой в дедовский посох, скукожился некто в знакомом балахоне, уронив головушку на кое-как подставленный локоть. Не успел разуться, в чём привалился отдохнуть — в том и спёкся. Мой верный рыцарь…
На душе теплеет. Бедный мой Йорек, бывший робкий мальчик-заика, ведь он за меня напереживался, хоть, так ничего и не поняв, осуждает из-за Васюты. Не бросил одну в прострации, и не только до дома довёл, но остался караулить. Должно, была я в таком состоянии, что парень всерьёз побоялся, как бы я в петлю не сунулась или ещё что с собой не уделала. Перенервничал — вот и вырубился, стоило чуть расслабиться. Да и, по совести сказать, пришлось ему сегодня нелегко.
Нерешительно подхожу ближе. Будить не хочется, но уложить бы как следует…
На соседнем диване — котомка, с которой мой спутник, почитай, и не расставался, плоская, сжуренная — вроде как пустая. А вот каравай, что в ней был, ныне пристроен на полке над домашним очагом. Выходит, последний заветный хлеб Рорик для меня, непутёвой, забрал, для м о и х, что недавно из этого дома в поиск ушли. А рядом с ковригой — видимо, чтобы я сразу обнаружила и не прошла мимо — оба моих интересных ножа: и тот, что от пастушка Жорки, и лунный, из Васютиного дома. Первый-то он при себе таскал, а другой зачем прихватил? Я и сама не помню, куда его сунула, когда бархотку разрезала, а парень — углядел, хозяйственный какой, решил — пригодится.