Страница 10 из 59
Глава 4. Аве, Нойр!
Солнце сменялось луной и звездами в бесконечном круговороте дня и ночи, а Элиот — находился в своей палате, всё время посвящая своему росту как носителя Альмагеста. Упорядочивание структур уже имеющихся нитей и проращивание новых в обычной ситуации было делом небыстрым, но благодаря огромному опыту медитаций, поразительной выдержке, усидчивости и стремлению к своей цели Элиот двигался семимильными шагами, грозя через пару месяцев в этом плане нагнать не слишком далеко ушедшую принцессу Астерию, сейчас неспособную даже выйти из своих покоев — до того сильно на ней отразилось использование наследственного заклятья. Помимо общей слабости на пальцах девочки появились первые фиолетовые нити, напоминая таковые у матери, но, к счастью, её это небольшое изменение во внешности практически не беспокоило, а боли не было вовсе.
Всё-таки королева Эстильда лишилась родителей и вступила в кровавую войну с разумными монстрами, будучи на два с половиной года старше Астерии. Победа дорого обошлась и королевству, и самой Эстильде Дарфайи, в простонародье прозванной Эстильдой Безжалостной. Женщина-армия, тёмная заклинательница, королева, перед которой можно лишь склониться, будучи не в силах пошевелиться от переполняющего тебя страха и ужаса — вот, кем была столь добрая по отношению к спасителю дочери женщина. С момента окончания той войны прошло почти полтора десятилетия, на протяжении которых Эстильда старалась делать для своего народа всё, что было в её силах, но в историю вошли лишь самые тёмные страницы жизни королевы.
Иронично? Гадко? Элиот не мог сказать, что он чувствовал по отношению к тем, кто всё ещё считал королеву Эстильду злом во плоти. Она — воплощенный страх врагов королевства, но любящая и справедливая правительница для своего народа. Но, возвращаясь к обсуждаемой теме — одного заклинания было недостаточно для того, чтобы обречь Астерию на постоянную, пульсирующую боль. И Элиот, прочувствовавший на себе последствия крайне непродолжительного использования Альмагеста вне своих пределов, всем сердцем желал сделать так, чтобы принцессе не пришлось использовать эти губительные чары.
Элиот, сам того не замечая, набрал полную грудь воздуха — и начал увеличивать давление на Альмагест, старательно игнорируя прогрессирующую боль. Пусть физически он и был четырнадцатилетним подростком, ментально его развитие находилось на уровне восемнадцати лет — именно в таком возрасте он погиб, а после заключил сделку с Дьяволом. Возраст позволял ему терпеть то, что для обычного ребёнка невыносимо и чревато психологическими проблемами, но об абсолютном превосходстве над «ровесниками» речи пока не шло. Ведь даже несмотря на дар владыки Ада и плюсы почти взрослого сознания в детском теле, у одарённых аристократов оставалась главная «гиря» на весах сил: время. Они начинали тренироваться и учиться с десяти лет, а некоторые уникумы — и того раньше. А потому сейчас Элиоту нельзя было терять шанс нарастить собственную мощь, так как она — один из решающих факторов в гонке за гордое звание Защитника Принцессы.
Шестнадцать лет — крайний срок, по достижении которого Астерия будет обязана выбрать, — не без помощи родителей, — своего вечного спутника, друга и защитника. А это значило, что в запасе у Элиота оставалось значительно меньше года, так как до пятнадцатого дня рождения принцессы, второго дня восьмого месяца, оставался месяц и четырнадцать дней. Вряд ли король и королева затянут с выбором до самого последнего дня, с куда как большей вероятностью проведя церемонию, скажем, на три-четыре месяца раньше. Ещё месяц накинуть на «обкатку» назначения среди народа, и у Элиота остаётся меньше девяти месяцев.
Спустя несколько минут парень распахнул глаза и плашмя завалился на пол, шумно втягивая носом воздух, которого, как ему казалось, попросту не хватало. Эта ситуация происходила не один, не два и даже не десять раз на дню, являясь прямым следствием насильного увеличения длины нитей Альмагеста. И чем дальше Элиот продвигался в работе над сетью, тем сильнее, ярче и продолжительнее становился откат, во время которого юноше казалось, что захваченные нитями части его тела не просто болят, а наживую разбираются и собираются заново. Но он терпел, терпел для того, чтобы спустя полчаса повторить ровно то же самое…
Но конкретно в этот перерыв от самоистязания Элиота оторвал стук в дверь, на которой помимо воли самого парня появился куда как более массивный, чем обычный засов, замок, а на ближайшем пересечении коридоров поставили гвардейца. На взгляд Элиота это были излишние предосторожности, так как теперь в его силах было расправиться с любым человеком, не обладающим Альмагестом, но воспротивиться воле королевы он не мог.
Спустя десяток секунд возьни с замком Элиот распахнул дверь, поначалу не поверив своим глазам.
— Приве-е-ет… — Перед ним, скромно улыбаясь, стояла Астерия, в этот раз одетая во внешне простенькое платье «в пол», под которыми почти наверняка были охотничьи брюки или штаны. Слишком уж часто принцесса срывалась за очередной порцией приключений, во время которых платье только мешало. — Не отвлекаю?
— Нет, конечно. Проходи. Печенья? — Посторонился Элиот, пропуская Астерию в комнату и размышляя над тем, соответствуют ли побитые жизнью штаны и рубаха без рукавов тем стандартам одежды, при соблюдении которых принято встречать членов королевской семьи.
— Овсяное?
— Нет, мучное, с сушеными яблоками. — Парень кивнул на тумбу, заваленную многочисленными блюдами, полными того самого печенья. Фактически там была построена башня, так как особой страсти к выпечке Элиот не питал. — То, что сверху — самое свежее.
Девочка подхватила печенье и, откусив кусочек, виновато улыбнулась.
— Мама рассказала, что… — Взгляд Астерии остановился на правой руке Элиота, покрытой не слишком густой, но заметной сетью фиолетовых трещин. — … ты пострадал во время нашей вылазки. И я хотела извиниться…
— Тогда и я тоже должен извиниться.
— Что…? — Девушка недоуменно вскинула брови.
— В той ситуации, в которой мы тогда оказались, моей вины едва ли меньше, чем твоей. А то и больше. Я ведь защитник… Вернее, хочу стать им. А долг защитника — не позволять тебе, принцессе, оказаться в опасности…
— Но ты пострадал, спасая меня! И даже мои шрамы — ничто перед твоими!
— Но разве ты виновата в этом? Я ещё не защитник, но считаю, что являюсь им. И травму я получил, выполняя свою работу. — Элиот чуть качнул зафиксированной в повязке рукой. — Так есть ли твоя вина в том, что я оказался недостаточно хорош?
Астерия, выслушавшая Элиота, вздохнула — и уселась на его кровать, забросив ногу на ногу.
— Это всё красивые слова, Элиот. Ты ведь понимаешь, что вина всё равно на мне? — Парень открыл было рот, но принцесса добавила: — Или моя мама тоже ошибается, и ты хочешь ей о том сообщить?
На столь весомый аргумент Элиот не сразу нашёлся, чем ответить. С одной стороны, он мог продолжить гнуть своё — вряд ли Астерия потащила бы его к королеве взаправду. Но с другой… стоило ли продолжать упорствовать, если на лице принцессы только сейчас появилась совершенно искренняя, а не натянутая через силу улыбка?
— Хорошо, ты приняла решение, обернувшееся некоторыми проблемами, но я тебя в том винить не буду. Хочешь знать, почему? — В глазах совсем по-птичьи наклонившей головку принцессы Элиот прочитал немой вопрос. — Потому что защитник никогда ничего не ставит своей госпоже в вину. Но!
Уже приготовившаяся возразить, Астерия закрыла рот.
— Дело не только в долге защитника. Я сам не хочу тебя винить в случившемся. И мне достаточно того, что ты практически не пострадала.
— Из-за моего эгоистичного желания погибли гвардейцы, ты сломал руку и вдобавок получил проклятье, которое останется с тобой до самой смерти — и ты всё равно считаешь меня невиновной?
— Ты знала о диком единороге? О том, что он вообще может затесаться в табуне королевской гвардии? Ты, Астерия, хотя бы могла предположить, что такое может случиться? Нет? — Элиот ободряюще улыбнулся и похлопал девочку по волосам, невольно наслаждаясь их поразительной мягкостью. Какую-либо причёску принцесса опять не делала, и потому водопад золотых волос свободно тянулся вдоль спины и заканчивался чуть ниже. — Ты не виновата, принцесса. А если и виновата, то ровно в той же степени, в какой виноваты садоводы, чьим яблоком подавился неаккуратный едок.