Прокляты лесной девой

С тех пор прошло почти два дня, и я все никак не могла написать это злосчастное письмо. Строчки никак не складывались, да что говорить, я даже слов подходящих не могла подобрать!

Дорогая бабушка…. - начинала я и тут же останавливалась. Не слишком ли фамильярно? В конце концов, та отказала моей матери от наследования имени рода.

Уважаемая княгиня Яросельская…. - начинала я по новой и опять спотыкалась. Не сочтет ли бабуля такое обращение оскорблением, учитывая сложившееся о ней мнение окружающих и то, что она, скорее всего, об этом была прекрасно осведомлена?

Достопочтимая княгиня Яросельская.… - писала я в третий раз и замирала в раздумьях. Не слишком ли высокопарно? Как будто я писала постороннему человеку! А ведь я ее внучка и собиралась просить ее о защите по-родственному, так сказать. А что если так?

Почтеннейшая княгиня Яросельская, пишет вам ваша внучка, о которой вы, скорее всего, не знаете….

«И знать не хотите» — закончила я предложение про себя и снова зачеркнула строчки.

Пишет вам баронесса Катрина Драверей, дочь барона Клодиуса Драверей и Заряны, урожденной Яросельской

«Вот так лучше!» — одобрительно кивнув самой себе, я задумалась о том, что дальше. А дальше следовало перейти к сути письма.

«Как все-таки было бы проще обратиться к бабушке при личной встрече!» — я нервно грызла карандаш. Вот только княгиня Яросельская не покидает своих владений, а я к ней приехать не могу, так как для этого мне нужно разрешение от принцессы. А в том, что Файна мне его не даст, можно было не сомневаться. В очередной раз, напомнив себе, что это послание — единственный шанс, я со вздохом снова принялась за письмо.

Прошу у вас помощи, почтенная княгиня, так как будучи сиротой и не замужней девицей, не достигшей двадцати пяти лет, нахожусь под опекой Его Величества Френзиса, короля Волиссии и безмерно желаю от этой опеки избавиться дабы….

За дверью послышались громкие голоса и смех, поэтому я быстро спрятала в карман платья карандаш, а черновик послания в печатную книгу, которую, каюсь, использовала как подставку для письма.

— Опять читаешь свои сказки! — со смехом воскликнула Стефания, одна из ввалившихся гурьбой в помещение нашей общей спальни девиц.

— Да, расскажи нам снова про домового! — добавила Люция, опуская пышные юбки и все, что под ними скрывалось, на свою кровать, так как ни стулья, ни табуреты в этой комнате не были предусмотрены.

— А лучше про лешего! — встряла третья насмешница. Хотя, по моему мнению, насмехаться было не над чем.

Дело было в том, что мой визит в библиотеку имел одно неожиданное и, в общем-то, небольшое, можно сказать, ничем не примечательное последствие. Уже к ужину, на который нас, как было заведено, вели сопровождающие, мой змееныш неожиданно сделал мне подарок — книгу про те самые обычаи и верования, бытующие в Стратиссе.

Нет, я подарку была рада. Очень. И обычаи меня эти меня интересовали, хотя, надо признаться, я в них не совсем верила и где-то в глубине души тоже считала сказками. А вот остальные фрейлины быстро взяли в привычку над моим чтением насмехаться.

— Да, расскажи нам, правда ли он, мохнатый старик или добрый молодец?! — насмешливая Люция снова повернулась в мою сторону. — Может, стоит тогда пойти в лес-то и заплутать?!

— Да, что вы, девочки! — вдруг раздался голос Селии среди общего смеха. — Мне одна служанка из папенькиного поместья рассказывала, что леший ее дядьку три дня по лесу водил без устали, и только тогда, когда тот догадался поменять местами лапти на ногах, смог выйти к людскому селению.

— Вот потому-то ты, Селья, и деревенщина! — заявила Далия, ее вечная подруга и соперница.

— Почему это?! — подняла голос та.

— Потому что якшаешься с простолюдинами и веришь каждому их неграмотному слову! Впрочем, давно ль твоя семья перестала сама поле пахать?

— Кто бы говорил?! — взвилась Селия. — Если бы твой отец не получил офицерский чин, то ты бы сейчас, вообще, коров пасла, а не в гостиной у принцессы сидела!

Назревала ссора, которая, если судить по предыдущему опыту, могла затянуться до самого ужина. Впрочем, не в первый раз, и на эту же тему. Происхождение друг друга интересовало фрейлин чрезвычайно, и они могли часами друг другу доказывать, чем покупка дворянского титула выгодно отличается от получения того за воинские заслуги, и наоборот. А мне разбираться в сложных перипетиях взаимоотношениях фрейлин было некогда. Селька — голубятник сказал, что может отправить голубя с моим посланием сегодня вечером, а ведь уже вечер, до ужина оставалось не больше пары часов, и я решила поторопиться.

Незамеченной выскользнув из комнаты — к бурному выяснению отношений подключились и другие девушки — я прихватила с собой старый плащ, который должен будет хоть немного защитить от дождя, и побежала на голубятню.

Письмо я решила отправить, как есть, только переписала начистоту на небольшой плотный свиток, который мне выдал Селька. Небольшой серенький голубь, которому полагалось доставить мое послание, вызвал у меня подозрение, но парень заверил, что внешность обманчива, и серобокий почтальон пролетит там, где другие спасуют.

— Куда шлем-то? — бодро поинтересовался парень, когда закончил прикреплять к лапе птицы послание.

— На север, — вздохнула я, — к княгине Яросельской.

— Этой старой карге?! — Селька смотрел на меня круглыми глазами и добавил обиженно: — А говорила, что родным весточку отправить хочешь….

— Так и есть, — ответила я, потупившись. — Родственников ведь не выбирают.

— Ага, — согласился парень, чьи глаза стали уже словно плошки. — А кем она приходится-то тебе?

— Бабушкой, — уже жалея о том, что затеяла, призналась я. Надо было все-таки снова попробовать выбраться в город и наведаться к Вессельским. Не могло же быть так, чтобы и их дом стоял заколоченным!

— Не повезло тебе, — покачал головой голубятник, но отменять посылку не стал. Склонившись к птичьей голове, он прошептал почтальону что-то (имя адресата?), после чего, выйдя с тем на открытую площадку, выпустил в небо. Серый сделал круг, затем, вдруг, взвился и целеустремленно направился прочь. Дождь на улице уже едва моросил и поэтому не помешал пернатому посланнику развить темп, вскоре превратившись в темную точку, а затем и вовсе исчезнув из поля зрения.

— А как он знает, куда лететь? — поинтересовалась я, смотря вслед своему почтальону.

— Так я же ему сказал, — удивился Селька.

— И он понял?

— Да, потому-то я с ними, что они меня понимают, — широко улыбнувшись, ответил парень. Голуби, отдыхающие в своих клетках, вдруг заклекотали и даже, показалось, согласно закивали. — Я тебя найду, когда серый вернется обратно, — пообещал парень напоследок, и я, еще раз его поблагодарив, пустилась в обратный путь к терему.

Снова прикрывшись старым плащом, я прыгала по лужам — вернее, по небольшим островкам между луж — как едва не врезалась в длинную тощую фигуру, стремительно шествующую в противоположном направлении, то есть от терема к голубятне.

«Принесла нелегкая!» — раздосадовано подумала я, отскакивая в сторону. Тот пронесся мимо, будто и не заметил. Я еще более резво поскакала вперед, что разминуться с ним наверняка, как позади меня раздался окрик:

— А ты что здесь делаешь?

«Ну, вот! Заметил!»

— Гуляю, — как можно более независимо ответила я.

— Да? — очевидно, не совсем поверил он, переводя взгляд с моего запачканного грязью подола платья на старый, местами порванный плащ, который я держала над головой. Тем не менее, ничего более он говорить не стал, — затем, еще раз с подозрением осмотрев мой внешний вид, развернулся к голубятне.

Даже как-то обидно стало. И не придрался ни к чему, ни в чем не обвинил. Вообще, он в последние два дня стал каким-то странно серьезным и напряженным. Видела я его, правда, только во время совместных утренних и вечерних приемов пищи, с которых тот старался улизнуть при первой же возможности.