Страница 5 из 39
— Тофу с помидорами черри.
«Какой кошмар». Она нервно хихикнула.
— Вау… А ничего нормального у нас не наблюдается? – осторожно поинтересовалась та.
— Например? – отец недовольно скрестил руки на груди.
— Ну, типа… гречка?
Он фыркнул.
— Когда уже прекратится эта твоя извечная неблагодарность?
— Всё-всё, молчу, – светловолосая подняла руки вверх, якобы говоря «сдаюсь».
— За что мне этот ребёнок?!
Девушка, поглощая суп, чуть не подавилась от смеха.
— Невежество, тотальное невежество! Эстер, я в шоке, я растил тебя не такой!
Эверт, кое-как проглотив, засмеялась.
— Ничего смешного тут нет! Боже праведный, я ужасный отец!
Теперь уже она хохотала, не пытаясь скрыть этого. Причитания отца казались настолько же серьёзными, насколько и комичными, и именно это делало их такими забавными.
— Да нормальный, под пиво сойдёт.
— Что-о ты сказала?
— Что ты лучший отец, которого только можно вообразить, – протараторила та, отставляя пустую тарелку в сторону.
— Другое дело.
Если с супом она расправилась за считанные минуты, то доесть подгоревший омлет ей оказалось не по зубам. Под рассказ о новом работнике отдела Дэнзеле она пыталась сделать видимость того, что с большим удовольствием уплетает тофу, вкусом напоминавшее траву с газона их соседей.
— Поражаюсь тому, насколько гнилыми могут быть люди, – папа продолжал свой монолог, – нет, ты только представь!
— Мир кишит уродами, – пожала плечами Эстер, убирая посуду со стола.
— Таких, как он, ты точно не встречала.
В воображении всплыли надписи с бумажной короны: «неадекватная психичка», «агрессивная сука», «больная», «невменяемая» и красочное «психопатка».
— Да, – вспоминаются шум аплодисментов и видеозапись Лайлы. — Ты прав.
— Надеюсь, и не встретишь. Ах, да… – он наконец отвлёкся от порядком затянувшихся возмущений. — Я вот что хотел сказать: мне нужно будет уехать, дня на два.
Эстер застыла. «Чё-ёрт, только не это».
Такие поездки уже входили в порядок вещей, и Эверт с этим свыклась. Напрягало только одно: в отсутствие папы за ней присматривали усерднее. Уезжая, он давал своей сестре Джилл распоряжение: несколько раз в день приходить и контролировать выполнение различных вещей. Несмотря на более-менее хорошее отношение со стороны тёти, Эстер не любила Джилл, уж чересчур заурядной она была. Она воспитывала двоих (или троих?) детей, и всю свою жизнь, естественно, посвятила им. Собственно, и говорила она исключительно о них. Разговоры – вообще больная тема; у Джилл рот не закрывался. Любая тема сводилась к её детям, мужу и семье в целом. Это даже не преувеличение – попытайся завести с ней беседу о кинематографе или литературе, она каким-то чудесным образом найдёт способ съехать и начать хвалиться тем, как хорошо учатся её сыновья и сколько раз в день они едят. Но это была не единственная причина, по которой данная женщина не нравилась ей от слова «совсем»; худшим было то, что Джилл относилась к ней… по-другому. Она входила в ряды тех, кто считал Эстер «психопаткой», и ей явно не доставляло удовольствия возиться с психически неустойчивой личностью, особенно когда эта самая личность никак не была заинтересована в делах её семьи и не считала, что потратить юность и молодость на детей – хорошее решение. Да и вообще тратить на детей что-либо…
— Зачем? – застонала та. — Честно, я не очень хочу снова пребывать под контролем Джилл.
Было ясно как день, что тёте не особо комфортно находиться с племянницей рядом. Конечно, она пыталась изобразить любящую и заботливую родственницу, которой не наплевать, но выходило из рук вон плохо. Она постоянно осторожничала и повергалась в шок, когда понимала, что Эверт нормальный ребёнок, и никаких очевидных отклонений у неё нет. Интересно, на что она рассчитывала: на то, что Эстер её убьёт? проклянет? заразит тем, чего, на самом деле, у неё нет?
— Тебе не придётся.
— И… – слегка растерялась девушка. — И что ты имеешь в виду? – из крана полилась чересчур горячая вода, что заставило Эверт одёрнуть руку.
— То, что доверяю тебе достаточно, и могу позволить себе оставить тебя дома на 48 часов одну, – он вздохнул. — Я ни о чём её просить не буду.
Зеленоглазая слегка ухмыльнулась, но внутри ощутила целую гамму разных эмоций.
— А что повлияло на твоё решение? Звёзды на небе сложились особенным образом?
— Сейчас доиграешься, – уже строже отозвался отец.
— Ла-адно.
Покончив с мытьём посуды, она спросила, можно ли ей идти, и, получив положительный ответ, поднялась к себе в комнату, перед этим захватив Камиллу. Захлопнув дверь, девушка отпустила кошку, плюхнулась на кровать. Время срывать маски.
Эстер закрыла лицо руками, протёрла глаза.
Всё снова кажется ненастоящим и словно плывёт.
Резко садится, выдыхает и распускает волосы, запускает в них пальцы. Ладони медленно съезжают к шее и сплетаются вокруг. Дышать становится тяжелее, а руки сжимают горло с большей силой, не пропуская воздух в лёгкие; вокруг внезапно темнеет, а участившиеся удары сердца пускают эхо по всему телу, и кажется, что оно колотится в самом горле. Нижняя челюсть постепенно немеет, а мышцы ноют. Девушка задыхается.
Задыхается и всё ещё ничего не чувствует. Боль проходит сквозь неё, как свет через стекло: приламляется, слегка задевает, но не наносит ущерба. Хватка крепнет, и она дёргается. Хватает воздух ртом, кашляет, но не отпускает.
«…королевой всех психически больных, неуравновешенных и душевно больных…».
Лихорадочно втягивает кислород в лёгкие.
«…боже, храни королеву!»
Убирает руки от горла.
«…не забудь принять таблетки».
Судорожно дышит, закрывает рот ладонью и падает на колени. Одна рука, упираясь в пол, поддерживает корпус и взгляд ещё не отдышавшейся Эверт останавливается на ней; ползёт по чёрным ногтям, по пальцам, по запястью и предплечью вверх.
«Не работает, ты даже не чувствуешь боли».
— Я… я чувствую. Мне больно, – шепчет та.
«Не работает, не работает, ничего не работает…»
Светловолосая срывается с места и, споткнувшись об стопку книг, добирается до тумбочки. Пока внутри всё горит, Эстер перерывает два ящика.
«Агрессивная сука».
Всё ещё переводит сбившееся дыхание и вываливает содержимое наружу: фломастеры, ручки, канцелярский нож, белые листы и листы в клетку, карандаши – всё это теперь разбросано по мягкому ковру.
«Больная».
Открывает следующую – вата, таблетки, ножницы, бинт в целой упаковке…
«Психопатка».
Эстер достаёт упаковку старых лезвий.
— Сработает.
Дрожащими руками она открывает коробок, смотря на блестящую сталь с пугающим пристрастием. Как заворожённая, вытаскивает одно и даже успевает порезать подушечку большого пальца: проступила маленькая красная капелька.
Опускается на пол и подтягивает рукава красной толстовки до самого локтя. Несколько секунд рассматривает лезвие, и представляет, как продавливает им кожу, прорезает её, жировую прослойку и плоть, как вырываются фонтаны алой крови и забрызгивают пол. В её фантазиях это ярко и совсем не болезненно. Она не чувствует единения со своим телом, а значит, его жизнеспособность не зависит от её собственной и наоборот. Эверт могла сделать с собой что угодно и остаться живой, потому что её тело – не её, и из зеркала на неё всегда смотрит кто-то другой.
— Сработает.
Лезвие касается разгорячённой кожи и делает первый надрез. Капли, подобно бусинам, собираются на безупречно ровной полосе. Во второй раз Эстер рассекает кожу до белой ткани; её быстро переполняет ярко-красная кровь, после выходит за края, расползаясь по бледной руке. Девушка крепче сжимает зубы. Резко приходит осознание того, что ничего не происходит.
— Не выходит! – завыла та. — Не…
Яростно шипя, резанула поперёк запястья.
— НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ! – слёзы хлынут из глаз. Она хрипит и подавляет желание закричать, и, чтоб заткнуть себя, мокрой режущей кромкой проходится по другим участкам предплечья. Кровь, как она себе и представляла, действительно бьёт ключом: горячая, тёмная и вязкая жидкость забрызгивает даже лицо. Эстер не останавливается. Тьма вокруг быстро оседает на мир. Виски, готовые взорваться, пульсируют. На щеках – солёные мокрые дорожки. Зелёные глаза расширяются от ужаса, когда приходится лицезреть результат своего неистовства.