КРОВЬ СО ЛЬДОМ

Намерений Скарлетт не выдаст ни один жест.

— Ричи? – всё так же улыбаясь, зовёт его Гилл. — Может, взглянешь на меня хотя бы?

А ему мерзко, хоть на лице – чистое равнодушие. Знает, что совершил ошибку и чувствует клыки вины на собственной глотке,

(«я правда это сделал?»)

понимает, что пошёл наперекор всем своим принципам и за одну в корне неправильную ночь проебал всё, что только мог, но продолжает молчать сквозь сжатые зубы. Ведь Скарлетт только этого и хочет, а он потакать желаниям других не привык.

Рик поднимает стеклянные глаза на неё, демонстрируя холод, скопившийся где-то на подкорке. Он, правда, не ожидал ревностной сцены: это было бы вовсе не в её стиле.

— Ну, взглянул. Дальше-то что? – с издевательской ухмылкой изрекает Ричард, ощущая, как вина в клочья раздирает нутро. Смотреть действительно тяжело: он чувствует себя последним уёбком,

(«?потому что так и есть?»)

взглядом сходясь с синевой её радужки.

— Ничего, – улыбка меркнет. Акация, так и не ответив на те её реплики, бросает в воздух расплывчатое: «Пока», на что Баркер лишь машет рукой, и выскальзывает из комнаты, на Скарлетт стараясь внимания не обращать. — Хватит дымить, – вздыхает, кивая на пепельницу. — Я просила ведь.

— Мне похуй, веришь? Просила, не просила.

— Как скажешь.

А его, блять, душит собственная кожа.

— И что, ты ничего не сделаешь? – с открытой насмешкой спрашивает он в ожидании бури. — Никаких криков о том, что я тебя предал?

— Они должны быть? – уточняет, не сдвигаясь с места.

— Что-нибудь драматичное? Нет? «Рик, ты такой уёбок, ты убил мою любовь, я тебе доверяла»?

Ей думается, что нельзя убить то, чего нет, но, наверное, если бы она умела любить, ей бы точно не было приятно.

— Не убил, – Скарлетт улыбается одним уголком рта. — Иногда недостатки любимых людей нужно принимать. Твой главный недостаток в том, что ты – шлюха, но я смирюсь, – пожимает плечами, источая тепло.

(«для того, чтоб падение было убийственным, нужно подняться как можно выше»)

— Ты откуда знаешь, как работает любовь? – он не сдаёт позиций, продолжая издеваться. Наверняка надеется её оттолкнуть.

(«прочла в книге»)

— Так со мной обращаешься, будто это я переспала с какой-то девкой на этой кровати, при этом сказав, что никого сюда не вожу.

Он хочет вежливо попросить её отъебаться и оставить его наедине со своим омерзением. Может, даже мелькает мысль попросить прощения, пресекаемая сразу же. Нетипично. Только за что?

Ничего, по факту, нет. Их всего-то связывают три убийства, и, может, ещё немного секс. Ничего нет. Это – фундамент его ненависти. Ничего нет, но сердце (до сих пор червивое и гнилое) ломает грудную клетку. Он знает, что ей на самом деле не нужен, потому что все речи, так сладко льющиеся из её уст – ложь, а говорить правду Скарлетт попросту неспособна. Не нужен: она видит его расходным материалом, который можно прожевать и выплюнуть, и Рик был бы полнейшим идиотом, не заметь этого ещё в самом начале.

(«но убивает ли это тебя?»)

Рик, кажись, временами готов позволять ломать себя просто взамен на то, чтоб она находилась рядом: разрешала смотреть на себя (даже не касаться!), улыбалась своей неискренней искромётной полуулыбкой, пускай кидалась или точила зубы об его кости, срывала голос в крике, швыряла вещи и говорила что-то, что причинило бы тупую боль, обрушивала ураган искусственных, таких тошнотворно-ненастоящих эмоций. Жгла, резала или вскрывала, убивала и рушила, крушила, ломала, уничтожала.

(«что угодно, дорогая Скарлетт»)

И Рику, кажись, вовсе не важно, что это – форма саморазрушения в последней его инстанции, настоящее самоубийство; это – русская рулетка с одной пустой каморой и револьвером у виска. Ничего не может быть хуже, чем доверить себя тому, кто во всём видит лишь цель и инструменты для её достижения. Здравый смысл против чувств – и, как в дешёвой низкопробной драме, исход быстро становится понятным.

Вдохновение, конечно, не может оказаться долговечным, хоть он и бросается верить и убеждать себя в обратном. Всего лишь химия мозга, с которой не совладать. Рику становится смешно: он сравнивает это с шизофренией. Схожестей и вправду уйма.

Плыть или тонуть?

Злоба пробивает ему лёгкие и глушит все благие намерения, прорастая в груди. Если он проиграет и сегодня, его стоит объявить жалким – таким, каким она его нарекла. Сейчас Баркер осознаёт, что из её уст это не звучало оскорблением.

Рик, кажется, сдаётся, больше не в силах отвергать её. Рик, кажется, начинает понимать, что это – бесполезно, почти как идти против ледяного течения и захлёбываться водой при этом. Рик, кажется, обречён. Может ли он считать спектакль завершённым?

— Надо же, – его пальцы слегка вздрагивают, когда он достаёт из пачки новую сигарету. В её пальцах блестит сталь, когда она возвращается в комнату после удушливого молчания. — И что ты сделаешь? – взгляд его падает на нож, который Скарлетт любовно гладит кончиками пальцев. — Убьёшь меня за то, что я тебе не подчиняюсь?

— Ты и не должен, – усмехается Гилл, ощупывая короткое, но острое лезвие. — Ты – самостоятельная личность, не нуждающаяся в контроле. В самом деле, тебе же не пять лет.

— Рад, что ты это понимаешь, – Баркер щёлкнул зажигалкой, начиная ощущать ноющую боль во всём теле. Что-то должно случиться, что-то обязательно случится.

— Но то, что тебе не пять лет, делает твоё положение только хуже, знаешь же? Это значит, что ты ответственен за свои поступки и осознаёшь их в полной мере.

Знакомый демон забирается в его голову через каналы восприятия, начиная пожирать мозг подобно инфекции. Знакомый демон взывает к безотчётному страху, перекрывая доступ к кислороду. Сигарета тлеет, но он не может вдохнуть.

— Значит, что готов к последствиям. Значит, знал, на что идёшь.

Её чарующий голос рвёт его нити рассудка, лишая способности к мышлению. Мир крутится по спирали и сбивает с ног. Рик забывается.

— Нет, я, конечно же, не берусь утверждать…

Втупился в неё пустыми глазами.

— Твоё поведение тебе самому не кажется странным? – Скарлетт подходит ближе, не выпуская нож из руки. Больше не улыбается. На лице – эмоциональный холод. Он знает, что им она укрывает залежи ледяной ярости.

Хватает лишь секунды для того, чтоб вызволиться из оков её воздействия.

— М-м…

Ещё он знает, что спасения ждать неоткуда. Утопленник достигает дна с булыжником в руках и полными камней карманами. Это – его последний рывок, его последняя уцелевшая часть, не поддавшаяся эрозии, и, как угроза Божьему замыслу, ей суждено быть уничтоженной при самом выявлении.

— Понимаешь ли, – насмешливо тянет он, – как личность ты, бесспорно, очень интересная. Нет, правда, – он рукой упирается в длинную тумбу, ощущая угрозу каждым нервным окончанием. — Но, как ни прискорбно, это не имеет значения. Вообще.

Она вскидывает голову. В её глазах блестит вызов – ярче, чем вчера. Хранит молчание. На лице не дрожит ни один мускул, одна лишь сосредоточенность. Он почти наклоняется к её уху:

— Потому что трахать одно и то же тело очень тяжело. Я бы даже сказал: изнурительно. Ну, сама знаешь.

Скарлетт едва заметно хмурится.

— Ох, чёрт, как я мог забыть, – Баркер прикусывает нижнюю губу, почти чувствуя на коже слабое дыхание, реплику добавляя как бы невзначай. — Не знаешь.

Спираль взрывается прямо перед его глазами, когда резкая боль глушит все звуки. Мир расплывается смазанными пятнами. Мир расплывается в мстительной улыбке Гилл.