КРОВЬ СО ЛЬДОМ

— М-м, – тянет она, рюкзак закидывая на плечо. — Окей.

Ей, вообще-то, не особо хочется: больше интересовала разработка плана. Невзирая на вчерашнюю ссору, Скарлетт продолжала обдумывать, сколько и как можно убить. Сложить из частей тел слово, остатки разбросав по окрестностям? Скучно. Сшить их в один изуродованный труп? Энергозатратно. Развесить на ветках деревьев на какой-нибудь поляне, сразу троих или четверых, со вспоротыми животами?

Кажется, она готова пойти на многое, только бы снова потревожить чужой покой и принести в мир ещё больше боли. Хочется, чтоб знали все: никто не в безопасности, пока Скарлетт Гилл жива.

Ещё больше хочется достать того урода и разорвать ему внутренности крюком – возможно, прямо в зале суда, когда ему будут выносить их приговор.

Расплачиваясь за очередной американо без сахара картой Центурион,

(«спасибо, пап!»)

она думает о вещественных уликах, которые полиция могла изъять. Их, естественно, не было. Интересно только, каким образом оказалось возможным повесить преступления на первого попавшегося без подлинных доказательств. Или копы правда считают, что смогли поймать настоящего убийцу?

Скарлетт слишком умна для того, чтоб попасться, но ей почему-то хочется ощутить на запястьях сталь звенящих наручников; почему-то кажется соблазнительным получать оскорбления, пожелания смерти и всеобщую ненависть. Хочется признания. Хочется воплотить страх общественности и сконцетрировать его в себе. Только что говорил Рик? Ничего не может испугать больше неизвестности.

Он – тупица, вообразивший из себя нечто значимое, но умные мысли иногда толкает.

Скарлетт воображает, как сидит на допросе в полицейском участке, когда делает глоток. Возможно, с опущенной головой, издевательской ухмылкой и насмехающимися глазами. Воображает с пониманием того, что не окажется пойманной, пока сама того не захочет.

— Ты говорить собираешься или нет? Куда летишь?

Сдаваться ещё рано. Когда-нибудь её тщеславие вылезет наружу. Точно не скоро: трупов через двадцать. Может, тридцать. Её руки в крови, но ещё не по локоть.

Биографии серийников уже помогли.

— Прекрати докапываться, – скривилась Гилл, застёгивая ветровку с вышитым на груди красным логотипом. — Ничем противозаконным я не занимаюсь.

Скарлетт лучше. Лучше их всех вместе взятых. Она, конечно же, не позволит себе допустить оплошности. Она, конечно же, учится на чужих ошибках.

— Откуда мне знать? – шутит (или нет?) Марго, идя по левую сторону от неё. — Поэтому же спрашиваю.

— Есть одно дельце, знаешь, – Скарлетт мимолётом поглядывает на часы, вспоминая, во сколько предположительно Баркер просыпается. Сегодняшний кофе на удивление лучше всего того, что она пила целую неделю. Может, он пропитался вкусом предвкушения с кончика её языка?

— Любовное, – претенциозно кивает Бейсингер, подстраиваясь под шаг Гилл.

— Ага, именно оно, – язвит та. — С престарелым миллиардером с двумя сотнями яхт и тремя корпорациями.

— Ты с Баркера переключилась на его отца?

Скарлетт бросает в её сторону косой, полный осуждения взгляд.

— И что это может значить? – она фыркает. — Мы с ним просто друзья, ничего более. Не ревнуй.

— Да-да, я так и подумала, когда вас вчера вместе увидела, – гримасничает Марго. — Стоят у стены, будто вдвоём под кайфом, обжимаются, друг от друга не отходят почти, сразу видно: крепкая, ничем не осквернённая дружба. Мы с Блэр так же делаем.

— Всегда знала, что вы трахаетесь, – хмыкнула Скарлетт, поднося стакан к губам.

— Что?

— Что?

Гилл пожимает плечами:

— Я ничего не говорила.

(«просто как-то так выходит, что я притягиваю одних лесбух»)

— Ладно, сделаю вид, что не услышала, – недовольно отзывается Бейсингер. Скарлетт щёлкает пальцами:

— Правильное решение.

— Просто Баркер отмороженный, – Марго вздохнула. — Ну, я, типа, не хочу, чтоб ты пострадала как-нибудь из-за него. Я не просто так тебе мозг выношу.

— Знаешь, что? – просияла она. — Мне кажется, тебя нужно познакомить с Элиасом.

— Кем? – кривится вновь.

— Элиас, – повторила Скарлетт. — Его лучший друг. Тоже считает, что я отмороженная, на дух меня не переносит. Какое совпадение, чёрт, – саркастично улыбается Гилл. — Кажется, вы подружитесь.

— Ничего общего с этими джанками иметь не хочу, скажешь ещё, – Бейсингер фыркает с нотой нервозности.

Сейчас из кустов должен выпрыгнуть Ричи с его излюбленной фразой: «Я не джанк, блять, это просто шмаль».

— Почему? – с напускным удивлением спрашивает она. — Довольно интересные люди, пока рот не откроют, – горячий напиток обжигает кончик языка. — Странно слегка, что ты этим так обеспокоена. В обычное время ты не печёшься за моё благополучие, но спасибо, я ценю.

(«нет»)

— Я и сейчас не пекусь.

— Допустим, – Гилл пожимает плечами. — И с чего ты взяла, что Рик – отморозок? Он милый достаточно.

— Не знаю, чем вы там с ним занимаетесь,

(«пьём кровь с трупов и иногда ссоримся»)

но он мне не нравится. Знаешь же, как он обходится с девушками. Заебёшь его – бросит.

— Не бросит, – губы непроизвольно растягиваются в подобии ухмылки. Конечно, не бросит, ведь без неё ему остаётся только сдохнуть.

— Это ты так думаешь.

— Меня это раздражает, – резко вбрасывает она. — Мы можем сменить тему?

— Тебя раздражает правда?

— Меня раздражает, когда за меня решают и лезут в то, что я считаю личным, – фыркает Скарлетт. — Марго, не пойми превратно, я тобой дорожу,

(«и снова нет»)

но во второй матери не нуждаюсь. Не нужно меня воспитывать, ладно?

Они переходят с одной темы на другую довольно быстро: уже через каких-то две минуты начинают болтать о планах на свободное от учёбы время и новых сериалах от «Нетфликс». Пока кофе стынет, Скарлетт смотрит на часы. Вновь ловит на себе неодобрительный взгляд подруги. Игнорирует. Сегодня – один из немногих дней, когда она ходит пешком. Ветер усиливается. Небоскрёбы разрастаются на фоне затянутого тучами неба.

Они прощаются быстро, как только в глаза бросается многоэтажка, ставшая привычной. Мимо консьержей и надоедливых уборщиц, прямиком к пустому лифту. Кнопка двадцать пятого этажа. Блестящие двери съезжаются. Скарлетт делает ещё один глоток.

Ей, если быть честной, это мгновение хочется запечатлеть глубоко в памяти, чтоб во времена с недостатком мотивации доставать на поверхность. Чувство скорой победы заставляет действовать. Невероятно. Замечательно. Превосходно. Она нетерпеливо стучит отросшими ногтями по бумажному стакану, смотрит под ноги и на языке перекатывает вкус сладковатого триумфа.

Пока ещё не знает, но улыбается, проворачивая ключ в замочной скважине. Она закрывает дверь тихо. Бесшумно сбрасывает ботинки, ничего не слыша. Куртку вешает в прихожей.

Скарлетт, наверное, не собирается убивать его подружку, которая сейчас хихикает в спальне, но первым делом взгляд бросает на лезвия заточенных кухонных ножей. Гилл складывает руки на груди.

Высокий голос Акации (так ведь её звали?) режет чувствительные уши.

— Привет, котёнок.

Почти светясь от мнимого счастья, Скарлетт плечом упирается в дерево дверного проёма. Картина поистине прекрасная: Рик, с растрёпанными волосами и лицом абсолютно безэмоциональным, тушит сигарету, в то время как Акация в спешке застёгивает пуговицы на блузке.

— Привет, Кей, – в голосе нет ни тени язвительности или угрозы, словно Скарлетт и вовсе не злится из-за того, что кто-то посторонний позволил себе прикоснуться к её… Её кому? Собственности? Вещи? Не столь важно. Он её, от начала и до конца: дрянной душой и гниющим сердцем, измождённым телом и одурманенным разумом. До скончания веков, собственной смерти и взрыва Солнца Ричард Баркер принадлежит ей, и отпечатков чужих пальцев на нём Скарлетт не потерпит. — Там на улице холодно, – она кивает на её полупрозрачную блузку, затем взглядом измеряя скомканную постель. — Надеюсь, ты пришла в куртке? Заболеешь ещё, – Акация в той же спешке что-то ищет, нервно бросает вещи в чёрный клатч, иногда постукивая длинными накрашенными ногтями по прикроватной тумбочке. Рик в её сторону даже не смотрит, натягивая чёрную футболку на забитый татуировками торс.