КРОВЬ СО ЛЬДОМ

— Чувствую, как ты нервничаешь, – напыщенно пропел Ричард. — Подловил, верно?

Ей кажется, ещё немного – и она начнёт выдыхать огонь, так сильно ей жжёт в лёгких.

— Это ты её столкнула, я прав?

Гилл смотрит на него опустошённо, ведь взгляд ничего не выражает.

— Нет. Меня не было рядом, – солгала Скарлетт.

— А где ты была? – продолжает допрос, прикусывая нижнюю губу.

— У себя в комнате. Перечитывала конспект с лекции, – не сдаётся.

— Что за лекция?

Он начинает чем-то шуршать; Гилл уверена, что сейчас Баркер достанет пачку сигарет, но вместо этого он вытаскивает конфету в фиолетовой обёртке.

— По культурологии, – кривится.

— Перескажи.

— Слушай, – отмахнулась Скарлетт, смотря на наручные часы. 11:03. — У меня пара через две минуты, если сильно опоздаю, меня не впустят в аудиторию, так что я пошла, – только и смогла отвернуться, ведь уже в следующую секунду пальцы Рика вцепились в её запястье. Баркер бесцеременно потянул её на себя, отчего она едва не споткнулась.

— Пропустишь одну, ничего страшного.

— Отпусти, – просит та, слабо дёргая рукой. — Мне правда нужно идти, – уголки рта опущены вниз.

— Нет, не сегодня. Ты обещала.

— Боже, – стонет Скарлетт, уже через несколько минут оказываясь в его машине.

Он, кажется, понимает с первого прикосновения.

— И что подразумевало моё обещание?

Ричард пропускает её внутрь и наблюдает за тем, как Скарлетт восторжённо осматривается, вскидывая голову к потолку.

— Сколько здесь метров? – оборачивается на него.

Одна из стен – застеклённая. Заканчиваясь на тёмной каменной кладке, окна позволяют рассмотреть внутренний двор с достаточно разнообразной растительностью: бесстебельные пятиметровые заросли макрозамии, насыщенно-оранжевые кусты лантаны, нотофагусы с широкими кронами и другие тропические растения.

— Пятнадцать, – Рик звенит ключами, затем бросая их на кофейный столик.

— Вау, – вскидывает брови Скарлетт. — Это… – подходит ближе к стеклу, — …жалящее дерево?

— Ага, – кивает, с подставки для фруктов забирая японскую грушу. — Их иногда кенгуру по ночам съедают. Прямо под окнами, пиздец.

— Лишь бы не птицееды, – вздрогнула Гилл, отойдя в сторону.

— Боишься пауков? – хруст.

— Типа того, – вздыхает и садится на мягкий диван.

Краем глаза Гилл замечает куклу.

(«???»)

Она тянется к игрушке в розовом блестящем платье и хмурится. У «Барби» – разрисованное ручкой лицо и распатланы белые волосы, что до этого, наверное, были стянуты в высокий хвост.

«Барби», значит.

— Что это? – смеясь, она поднимает голову. — Кенгуру принесли?

Рик с безразличным видом забирает куклу из её рук и куда-то уносит, а, вернувшись, проговаривает:

— Не моё. Я с такими не играю.

— А с какими?

Он, уже собравшись уходить снова, останавливается в высоком проёме. Несколько секунд молчаливо стоит, как будто раздумывая, стоит ли отвечать на этот вопрос. Наконец поворачивает голову и, бросив в её сторону бесстрастный взгляд, произносит:

— В человеческий рост.

Скарлетт расплывается в улыбке.

— В человеческий рост, – мечтательно повторяет она, плюхаясь обратно на диван.

Ричард выходит.

Его дом – огромный музей. Всё здесь дышит искусством, словно каждый угол – живой и имеет свою историю. Как если бы Рик был одержим им. Болен.

Бесчисленное количество статуэток и скульптур, чёрно-белые фотографии в рамках из тёмного дерева, странно окрашенные картины – как в галерее. Каждая вещь по-своему уникальна, осколок одного величественного шедевра. Мрачное вдохновение, застывшее в высоких стенах.

Мрачное, тяжёлое, но такое осязаемое.

Проходясь по комнатам, Скарлетт видит множество книг, некоторые из них лежат страницами вниз. Повсюду: на столах, полу, подоконниках, полках, даже в креслах и под декоративными подушками диванов. Минное поле с литературой вместо снарядов, разрывающихся под ногами.

Гилл не присматривается к названиям романов, но иногда замечает авторов; в основном, это битники, но она находит и классику вроде Уайльда, Бронте и Гюго. Скарлетт листает «Процесс» Кафки, обходя первый этаж.

Они почти не разговаривают. В мёртвой тишине она готова ко всему, но идут часы – всё так же ничего не происходит.

Она изучает помещение самостоятельно. Стекло и дерево.

Дом, на самом-то деле, выглядит менее обжитым, чем квартира, больше походя на храм, верх внутреннего изящества Ричарда Баркера. Его олицетворение – связанного с искусством и поэзией, наслаждающегося творчеством, как лжецы наслаждаются лицемерием, впитывая его в себя.

В этом музее, он – эксцентричнейший экспонат.

Тихо проходит вдоль коридоров, босиком по холодному полу в темноте, ведь за окном – глубокий вечер. Для чего она здесь?

Скарлетт замечает, что нет ни одной двери, которая была бы закрыта. Каждая либо распахнута настежь, либо приоткрыта слегка. Будь она у себя дома, то, наверное, стала бы закрывать их все. Рефлекторно. Открытые двери всегда ассоциировались с незаконченностью и отсутствием полноценности, а не просто раздражали.

Впрочем, принципы и правила хорошего тона не позволяли ей этого сделать, даже несмотря на то, что Ричард, по факту, отпустил её в свободное плавание.

Но что ему нужно, в таком-то случае? Они даже не взаимодействуют.

Гилл останавливается напротив метровой картины. Масло в фиолетовых тонах с голубыми, аквамариновыми и красными оттенками.

Присматриваясь, Скарлетт пытается различить очертания объектов в этом хаотичном взрыве цвета, на что времени уходит совсем немного, ведь образы собираются в её голове сами. Нанесённый на поверхность фиолетовый кажется ей облаками над пляжем, когда она замечает вкрапления жёлто-оранжевого. Линия берега пресекается зелёным, цветом травянистых водорослей, дальше превращаясь в небесно-голубой. Вода. Чем светлее, тем глубже. Где-то там, вдалеке, виднеется продолговатый песчаный остров.

Покоя не даёт только одно: красная масляная краска с розовыми разводами.

— Нравится?

Гилл не оборачивается, когда слышит его мелодичный вкрадчивый голос, звучание которого, кажется, вместе со взглядом пробирается под кожу.

— Что это? – обращаясь к нему, кивает на ядовито-красное масло, выбивающееся из общей композиции.

Ричард подходит ближе, останавливаясь под полотном. Перехватывает её взгляд.

— Это? – указательный палец скользит вверх. Её кивок.

Он облизывает пересохшие губы. Замысливается.

— А что ты тут видишь?

Гилл обнимает себя за предплечья, а затем, поднимая на него синие глаза, выговаривает:

— Кровь.

Баркер зависает на несколько секунд, словно тщательно обдумывает дымчатую догадку.

— Чью?

Скарлетт поджимает губы.

— Девочки. Маленькой.

Рик вдыхает часто и глубоко, беззвучно.

— Так много крови, – с мнимым сожалением в сплошной черноте произносит он. — Что с ней случилось?

Скарлетт поднимает руку. Её палец – рядом с его, всего в сантиметре на алом пятне.

— Мне кажется, её убили, – полушёпотом с губ. Под кожей плещутся волны жара.

— Кто?

— Мужчина, – морщится. — Лет тридцати пяти. С таким… добрым выражением лица, только он не предлагал ей конфет.

— Прямо на пляже.

— Он перерезал ей горло тупым ножом после того, как изнасиловал, – заворожённо продолжает Скарлетт.

Ричард верит в её страшную сказку, сглатывая.

— Он был пьян? – растерянно спрашивает та, поворачиваясь к нему, как если бы забыла собственный сценарий.

— Нет, не был, – смотрит на неё из-под коротких опущенных ресниц, чувствуя, как с них начинают опадать искры. — В полном сознании.

Его нутро терзает болезненное чувство, когда он следит за чертами её расслабленного лица. Потому что она говорит с придыханием, высокой нотой восхищения с каплями отравляющего осуждения, что одурманивает сознание, пробираясь под внутреннюю сторону век. Он не может добраться до порога её внутренней темноты, потому что она не хочет подпускать его.