КРОВЬ СО ЛЬДОМ

Блэр вздыхает и подпирает голову рукой, когда Гилл кладёт ноутбук в рюкзак и застёгивает молнию.

— Мы уже уходим? – Марго вздёрнула бровь, отрываясь от ослепительно белых страниц.

— Нет, не мы, – со вздохом она закидывает лямку на плечо, вставая из-за скамейки. — Мне нужно побыть наедине.

— И куда ты собралась? – требовательным тоном интересуется Блэр, щурясь от яркого солнца.

— Не знаю, – перекидывает хвост на левую сторону. — Пройдусь, всё равно ещё полчаса есть.

Спать хочется ужасно. Третий стакан кофе, кажется, всё только усугубляет.

Её утро началось в пять часов – с мерзкого кошмара, заставившего проснуться в холодном поту. Сны сами по себе были для неё редкостью, что плохие, что хорошие, ведь Скарлетт практически никогда ничего не снится; из-за этого же пришлось подскочить на кровати.

Сейчас, через время, она уже не помнила, что там происходило; то, что врезалось в память сильнее всего – насекомые под веками. Какая-то психоделика: Гилл расцарапывала лицо руками, раздирала кожу и пыталась вытащить их, оттягивая острыми ногтями. Выползая из глаз, они лезли в рот и горло, и именно поэтому она проснулась – от удушья и невозможности вдохнуть.

По коже – мороз. Скарлетт делает глоток.

Вдыхая утренний воздух, она замысливается: вспышки фотоаппаратов, сбор улик, чёрные пакеты под два метра в длину, вопросы следователей.

Отец не сказал, что накануне вспыхнула ссора. Он буквально сразу же заткнул Джулию, которая заикнулась об этом.

Хорошо. Всё в порядке.

Что она чувствовала, когда Роксана летела с лестницы? Это было похоже на то, как падала Кресс? Проснулось ли в ней нечто знакомое? Эйфория, испуг, извращённое удовольствие?

Ничего. Как щёлкнуть пальцем: существо функционировало и жило, существо перестало и умерло. Ничего особенного, совсем как расходный материал. Будто и не человек вовсе.

Никакой жалости, её этому никогда не учили и уже не научат. Эмпатия – недостающий элемент в её становлении нормальной, в избавлении от морального уродства.

Он ей не нужен. А, собственно, для чего, если Скарлетт может его спародировать, создать видимость, неотличимую от реальности? Игра – то, в чём она талантлива, то, что получается лучше всего и то, за что она будет держаться до конца.

Ложь во благо.

Гилл нужен тот, кому можно показать свои внутренности, не создавая наружной теплоты. В ней – арктический холод расчётливости, обрывки мыслей и искромётные ассоциации. Иногда хочется положительных эмоций.

Укус почти сошёл. Оставшееся – светло-синий расплывчатый синяк, который девушка больше не пытается скрыть. Почему бы не показать его всем?

Поражение. Наглядное, задокументированное доказательство её проигрыша.

Она надеется, что смерть Роксаны Войцеховской не разлетится по прессе и не окажется на первой полосе газетных изданий города.

В тени камальдульского эвкалипта – знакомый силуэт: футболка с длинными рукавами, открывающая вид на многочисленные татуировки, цепь на шее, металл которой переливается и поблёскивает на солнце, брюки и широкий ремень. Всё в одной цветовой гамме – чёрный.

Ричард Баркер чертовски банален, ведь в одной руке держит полулитровую яркую банку, а в другой – тканевый чокер.

Так неожиданно и приятно.

Он снова не один: да, кто бы мог подумать? Разговаривает с какой-то девушкой и своими друзьями, стряхивая пепел в урну возле зелёной скамьи.

Впечатление такое, словно Рик чувствует её присутствие, ведь оборачивается, стоит ей только сделать шаг вперёд. На лице играет улыбка. Почти что искренняя.

Поначалу ей хочется пройти мимо и сделать вид, словно не заметила его взгляда, но она быстро отказывается от этой идеи.

Скарлетт, натягивая на лицо улыбку, видит, как выражение лица Рика сменяется на самодовольное.

(«о господи, блять»)

— Ну, привет, – на выдохе говорит Ричард, взглядом скользя по её зелёной юбке. Гилл молча забирает из его рук чёрную банку с энергетиком и вливает его в кофе, смешивая напитки с видом бывалого бармена.

— Нормально, – после затяжки произносит Рик, отходя в сторону. Он морщится, пока Скарлетт закрывает стаканчик и взбалтывает адскую смесь. Не говоря ни слова, девушка выпивает залпом.

— Не смотри на меня так, – кривится та, сминая стакан. — Тяжёлая ночь выдалась, знаешь ли.

— Я, пожалуй, удержусь от мерзотных шуток, – бесстрастно вымолвил Баркер, выкуривая сигарету.

— Хорошее решение.

— Ты забыла кое-что, – он машет чокером у её лица, почти как тореадор – красной тряпкой перед быком. — В машине вчера.

— Я не допускаю оплошностей.

— Хочешь сказать, что оставила его у меня специально? – уточняет Ричард, выпуская клубы дыма изо рта.

— Скажи спасибо, что не лифчик, – кивает Скарлетт, смотря на искусанные ногти.

— Лифчику бы я обрадовался больше, – вбрасывает он, спиной опираясь на ствол дерева. — Так что там за ночь? – со скептицизмом интересуется Рик.

— Тяжёлая, – повторяет она таким тоном, словно говорит: «Отъебись, я не хочу об этом разговаривать».

— Это я уже слышал, – взглядом сходится с ней. — Скажи что-нибудь новое.

— Если будешь раздавать мне команды, как выдрессированной собаке, то…

— То ты ничего не сможешь с этим поделать, потому что я намерен творить то, что мне хочется, и дальше, – холодно констатирует Рик. — Давай уже.

(«когда-нибудь ты узнаешь»)

— У меня в доме женщина погибла. Доволен? – с укором вскинула бровь, сделав шаг назад.

Ричард, с недоверием в глазах, выбрасывает окурок в мусорник; кажется, в сплошной черноте что-то вспыхивает – ненадолго, всего секунда, но Скарлетт замечает. Обе его руки теперь в карманах, а сам Баркер, с приподнятым подбородком, смотрит на неё.

Взгляд тягучий, будто карамель. Сложно выдержать.

— Женщина? – переспросил он. — У тебя в доме?

— Да, – утведительно кивает, поджимает губы внутрь. — Домработница. Она упала с лестницы. У неё в волосах была… заколка или типа того.

— Заколка, – вдумчиво повторяет Ричард.

— Да. Заколка. Она приземлилась на пол, но мне сказали, что она вполне могла выжить, если бы… – осеклась, вдыхая. Делает вид, будто слова застревают в горле. — В общем, заколка прошла сквозь голову. Если бы не это, она осталась бы живой.

Ричард разминает шею; позвонки хрустят, когда тот морщится. Он молчит, над чем-то задумываясь.

Раздражает.

— Ясно, – сухо проговаривает Баркер.

Он ей не верит. Скарлетт чувствует: всё его существо одолевают сомнения, недоверие скрывается за чёрной радужкой глаз. Он непоколебим.

— И это – всё, что ты можешь сказать? – возмутилась Гилл.

— Так-то да.

— Серьёзно?

— Ну-у, – протягивает, сгибая ногу и упираясь подошвой ботинка в ствол. — Я перевариваю полученную информацию. На это нужно время.

Снова поджимая губы, она дышит замедленно и слабо, смотря на него искоса:

— Ты не веришь мне, – голос форсирован.

— А что, – внезапно опомнился, присматриваясь, – так очевидно?

— Какая конкретная часть рассказа кажется тебе неправдоподобной?

— Да ладно, – скрещивает руки на груди. — Можешь не прикидываться. Со мной, по крайней мере.

— Чего, блять? – возмущается Скарлетт. — Что ты курил?

— «Лемон хейз». Но это было вчера, – повёл плечом. — Я полностью трезв, если ты об этом.

— Да, я вижу, – огрызнулась Гилл.

— Несколько дней назад ты была готова мне глотку перерезать, затем у тебя умирает домработница, – его тон совмещает нотки мечтательности и какой-то деловитости. — Тебе не кажется странным?

— Ты не в адеквате, – простодушно отвечает Скарлетт с полуприкрытыми глазами.

— Всего-то сопоставляю факты. Теперь это так называется? – подносит руку к лицу – ту, что глубоко прокушена.

— Тебе напомнить, почему я была готова перерезать тебе глотку? Ты пытался меня задушить.

— Нет, не пытался, – он мотает головой.

— А что это было тогда?

Скарлетт злится, её зрачки непроизвольно сужаются. Она, заведя руки за спину, захватывает левое запястье. А он улыбается, показывая зубы. Молча.