Пеплом разбитые

***

Второй сеанс проходит значительно проще.

Баки пускает ее в сознание неохотно, но все-таки позволяет просмотреть воспоминание и почти не дергается, когда начинается зачитка кодовых фраз. Гермиона повторяет свои манипуляции: визуализирует мусорную корзину (примитивный, но действенный прием), ловит фразы, сжимает их руками и выкидывает. Несмотря на отсутствие ярого сопротивления, ей все равно приходится концентрироваться изо всех сил. Вереница образов и лиц, водоворотом крутящаяся в сознании Баки, отвлекает от дела; Гермионе любопытно узнать, как он жил в промежутке между заморозками и заданиями, где бывал и с кем общался, но она напоминает себе первое правило легилимента – не лезть, куда не положено, – и усилием воли отгоняет посторонние видения прочь.

Когда Гермиона заканчивает, то и она, и Баки остаются в сознании. Она некоторое время пытается восстановить дыхание, а он рассматривает красные следы на своих пальцах и думает, что, наверное, кровь из носа после такой процедуры – вполне нормальная реакция. Не мозг вытек – и на том спасибо.

Гермиона одним движением палочки подогревает еду. Они обедают в полном молчании.

Забитый под завязку холодильник явно намекает Баки на то, что им придется пробыть здесь не один день, но когда он спрашивает об этом Гермиону, она лишь ворчит, что «в кухарки не нанималась», и уходит в свою комнату. На еду Баки, конечно же, плевать – он вообще не это имел в виду. Его интересует, как долго продлится их вынужденное соседство. Игнорировать в Гермионе молодую привлекательную женщину становится сложнее с каждым часом.

========== Часть 4 ==========

Баки подскакивает от странного то ли стука, то ли скрежета. Рефлексы требуют от него незамедлительной реакции, и когда он видит бегущую к окну Гермиону, хватает и прячет ее за спиной прежде, чем успевает осознать происходящее. Она лишь удивленно смотрит на него, затем ухмыляется и просит поумерить пыл, ведь «это просто сова».

Он недоуменно моргает и дает ей пройти. Наблюдает, как она впускает крупную, явно взбесившуюся птицу в хижину, как ласково гладит ее и кормит чем-то прямо из рук, извиняясь за то, что той пришлось лететь так далеко. Баки хочется протереть глаза – возможно тогда происходящее перестанет казаться галлюцинацией.

Тем временем, Гермиона отвязывает от лапки совы сверток, дрожащими руками раскрывает его и, быстро-быстро бегая глазами по строчкам, читает. Затем облегченно вздыхает, благодарит сову и, пожелав ей хорошего пути, отпускает.

– Не объяснишь, свидетелем чего я стал?

– Это почтовая сова, так волшебники обмениваются посланиями, – говорит она, бросая пергамент в камин и тут же невербальным заклинанием разжигая огонь.

Баки хмыкает от подобного зрелища и выжидающе смотрит на Гермиону.

Она же думает о Гарри. Он написал, что дома все спокойно, а легенда, скормленная всем сослуживцам и знакомым о «необходимости побыть наедине с собой несколько недель», в общем-то, сработала. Еще он напомнил об обещании в подробностях рассказать, где и с кем она так внезапно решила «побыть наедине», но об этом, конечно, Гермиона ни за что не скажет Баки. Впрочем, она вообще не собирается перед ним отчитываться.

Барнс понимает, что Гермиона не планирует продолжать разговор, но любопытство не отпускает его.

– Ты же из Британии, – он дожидается подтверждающего кивка. – Неужели эта сова?..

– Почему, думаешь, она так злилась? – говорит Гермиона с усмешкой.

Он округляет глаза и улыбается в ответ.

Повисает пауза. Гермиона обнимает себя руками и смотрит в окно. Баки наблюдает за ней, размышляя о том, что представляет собой ее жизнь на самом деле.

– Ты нервничала, читая письмо, – замечает он, чтобы прервать молчание.

Гермионе хочется сказать, что это не его дело. Но потом она напоминает себе, что, вообще-то, регулярно копается в его подноготной, и вроде как справедливо дать ему немного информации в ответ.

– Понимаешь, в волшебном мире не все так просто…

Она рассказывает о глупых правилах и навязанной изоляции. Пытается максимально кратко обрисовать ситуацию, но в двух словах такое не опишешь, поэтому разговор затягивается до поздней ночи. Баки с интересом слушает Гермиону, периодически уточняет непонятные для него моменты, а она охотно объясняет. Несмотря на то, что вообще ничего не планировала рассказывать.

Дрова в камине уютно трещат, всполохи огня алеют в ее зрачках, а тени вырисовывают на коже причудливые узоры. Гермиона красива как никогда. Но Баки игнорирует любые мысли на этот счет. Он не имеет права рушить ее жизнь, а ведь именно это и произойдет, если он позволит себе забыться.

***

Дни летят один за другим. У Зимнего солдата оказывается столько заданий за плечами, что даже пять сеансов легилименции в сутки не приближают к заветной первой миссии.

Гермиона вымотана. Баки раздражен. Она поит его зельями и регулярно глотает что-то сама. Но упорно продолжает терапию, отказываясь взять паузу даже на день.

Путешествия по его воспоминаниям проходят строго в хронологическом порядке, поэтому Баки всегда знает, чего ждать от следующего сеанса. Гермиона на удивление стойко переносит то, что он никогда бы не рискнул показать даже Стиву. Баки уже слышал рассказ о Магической войне и немного о случаях из ее врачебной практики, но лишь анализируя реакцию Гермионы на действия Зимнего солдата, он понимает, как много пришлось ей пережить. Раз она даже не вздрагивает от увиденного.

Но конкретно это воспоминание он показать не может. Достаточно того, что он помнит – и никогда не забудет. Хочется сдохнуть, причем немедленно, стоит лишь подумать о содеянном.

Гермиона замечает состояние Баки – и его возросшую нервозность, и то, как резко он закрылся в себе после последнего сеанса. Она понимает, что подобралась слишком близко к чему-то, что беспокоит его особенно сильно. Но выбора нет – им придется идти до конца.

Он смотрит на нее почти умоляюще, когда она в очередной раз произносит «Легилименс». Этот взгляд разрывает ей сердце, но Гермиона не отступает.

Она оказывается в заснеженной глубинке, видит уютный загородный дом, слышит разговоры на незнакомом языке, мягкий смех, а следом – звон разбитого стекла. Уже через секунду спираль воспоминаний переносит ее внутрь помещения. Раздаются крики и пронзительный детский плач.

Все внутри Гермионы замирает от ужаса. В этот момент ее с такой силой вышвыривает в реальность, что она некоторое время не может осознать, где находится.

Баки бьет крупная дрожь. Он смотрит на нее – и не видит. Зрачки расширены настолько, что даже радужка не просматривается.

Гермиона ошарашена. Она не представляет, скольких усилий стоил ему этот ментальный щит, но прекрасно понимает, чем это чревато для его сознания.

У нее есть секунда для принятия решения. Сейчас не время сомневаться и думать о последствиях.

– Империо, – едва слышно шепчет Гермиона. По руке поднимается теплая волна, плавно втекающая в палочку, а затем и в разум Баки. – Позволь мне смотреть, не сопротивляйся.

И Барнс повинуется. Еще никогда ему не было так легко на душе, как сейчас. Гермиона надеется, что он не возненавидит ее за это.

Она прокручивает воспоминание к отправной точке. Снова слышит плач. Отрешенно наблюдает за тем, как Зимний солдат вонзает нож в грудь женщины и одним выверенным движением сворачивает шею мужчине. Затем направляется к колыбели.

Гермиона всхлипывает, когда видит двух новорожденных близнецов. В ушах набатом бьют слова: «убить всех и принести документы». Она уже знает, что будет дальше – Зимний солдат не может сопротивляться прямому приказу. Когда его металлическая рука тянется к ребенку, она невольно чувствует хрупкую шею своей ладонью. Оказывается, это так просто – отнять жизнь. Одно движение – и все кончено.

Гермиона не выдерживает и, впервые за время, проведенное в воспоминаниях Баки, отворачивается. Ей кажется, что таким образом она предает его, но смотреть на еще одну детскую смерть выше ее сил.