Пеплом разбитые

Это все еще слишком странно для него.

– Выпей это, – Гермиона протягивает ему пузырек с зеленоватой жидкостью. Ее волосы влажные после душа, кожа слегка раскраснелась, она выглядит бодрой и полной сил.

Баки морщится, но берет флакон и залпом вливает в себя его содержимое. На вкус – полное дерьмо.

– Даже не спросишь, что это? – усмехается она.

– Плевать. Вряд ли мне станет хуже, чем сейчас.

Она хмурится, о чем-то размышляя, затем притрагивается ладонью к его лбу. Баки хочется раствориться в этом ощущении, но он лишь стискивает зубы и отворачивает голову.

– У тебя жар, – констатирует Гермиона. – Но зелье поможет.

– Зелье?

– Восстанавливающее, – объясняет она, как нечто само собой разумеющееся.

Немного помявшись, она присаживается рядом с ним на диван, находит его руку, сжимает пальцами и смотрит в глаза так проникновенно, что на Баки накатывает волна раздражения. Хочется послать Гермиону с ее магией, зельями – и чертовым сочувствующим взглядом – куда подальше. Ему не нужна ее жалость!

– Я верю, что все получится, – она не обращает внимания на ярость, вспыхнувшую в его зрачках. – Но ты должен помочь мне. Пожалуйста, Баки.

Он готов лезть на стену от этого ее «пожалуйста». Хочется немедленно сломать что-нибудь.

– Если ты будешь сопротивляться, это может уничтожить и мой, и твой разум.

– Иди к черту со своей помощью! – рявкает он, вскакивая на ноги.

Стакан воды, стоящий на тумбочке, летит на пол и разбивается на мелкие осколки.

Гермиона отрешенно наблюдает, как Баки хлопает дверью ванной комнаты с такой силой, что та чудом не повторяет судьбу стакана. Штукатурка на стене идет трещинами, с потолка слетает вся паутина. Гермиона берет в руки палочку и восстанавливает с помощью Репаро повреждения.

Она знает, из-за чего он психует. Короткого визита в его сознание хватило, чтобы понять: глубоко внутри в Баки все еще живет благородный, способный пожертвовать собой ради других солдат. И хоть он давно поставил крест на себе, Гермиону тянуть за собой не хочет.

Ну что ж, горько усмехается Грейнджер – потому что радоваться в подобной ситуации нечему – ему придется помочь ей так или иначе. У Барнса нет выбора, и он это понимает.

***

Баки выходит из душа в одном полотенце, обмотанном вокруг бедер. Гермиона на секунду замирает от удивления – и возмущения, – но затем ее взгляд залипает на его ключице, скользит вправо, и она теряет дар речи. Металлический плечевой сустав плавно втекает в тело, словно они единое целое, словно так и было всегда. Воображение дорисовывает картинку, Гермиона представляет, как выглядела бы его бионическая рука, будь она на своем месте, почти ощущает дрожь от прикосновения холодной стали к своей коже, и спешит отвернуться, чтобы отогнать видение прочь.

Баки одаривает ее нечитаемым взглядом, подхватывает сумку с вещами и возвращается в ванную. Через минуту выходит полностью одетый. Уже не злой, но все еще хмурый.

Гермиона не знает, зачем он устроил это представление. У нее много версий, но ни одна из них ей не нравится. Впрочем, вполне возможно, он действительно забыл чистые вещи и без какого-либо подтекста вернулся за ними. А она надумала невесть что.

– Поешь, – она кивает на тарелку с бутербродами. – А я пока приготовлюсь к следующему сеансу.

***

– Нет, все-таки не понимаю, как Стив отпустил тебя одну, – тянет Баки, исподлобья наблюдая за Гермионой. Та расставляет на столе какие-то склянки – зелья, напоминает он себе со смешком, – и почти не обращает внимания на скучающего солдата.

– У него не было выбора, – отмахивается она.

И прежде чем Баки успевает задать следующий вопрос, поясняет:

– Я была в его голове и знаю, насколько он правилен, честен и благороден, – Баки усмехается столь точному описанию. – Но есть один единственный человек в мире, ради спасения которого Стив закроет глаза на любые свои принципы.

С Барнса моментально слетает все веселье.

– Я не заслуживаю спасения. И сто раз говорил Стиву об этом.

Гермиона смотрит на него долго и пронзительно. Сейчас не самое подходящее время для подобного разговора, но ей важно пробиться сквозь скорлупу Баки. Поэтому, бросив свое занятие, она подходит к нему, заглядывает в глаза и мягко, но уверенно произносит:

– Как раз наоборот. Я видела отрывки из вашего прошлого и знаю, какой ты на самом деле.

Он поджимает губы, лицо напряжено, в глазах – отрицание. Слишком ненавидит себя, чтобы признать ее правоту.

– Столько людей борется за тебя, Баки. Помоги же нам.

Ему хочется поверить в ее искренность, но Баки запрещает себе. Не может быть, чтобы ее действительно интересовала его судьба. Особенно после того, что она видела в его сознании.

– Что ты чувствуешь во время сеанса? – пытается перевести тему Барнс.

Гермиона скрещивает руки на груди и опирается о край стола. Задумчиво закусывает губу, раздумывая над вопросом. Ей сложно сформулировать ответ, а Баки не торопит – у него есть время рассмотреть ее с близкого расстояния.

– Это двоякое ощущение, – наконец, произносит она. – Я вижу события со стороны и одновременно участвую в них. Каждая эмоция, каждая цепочка решений – все это проходит сквозь меня, но при этом я остаюсь сторонним наблюдателем.

Должно быть, это жутко. Баки не знает, кем зачастую являются пациенты Гермионы – но то, что она не свихнулась с такой работой, определенно, заслуживает уважения.

– Твой разум уникален, – между тем, продолжает она. – Еще ни разу не доводилось работать с подобным. У волшебников есть заклинание, которое подчиняет волю другого человека и заставляет выполнять любые приказы. Так вот, когда смотришь сознание после такого вторжения, кажется, будто все делалось по доброй воле. Конечно, у Империо есть свои следы, и опытный легилимент их сразу увидит, но суть в том, что воля жертвы полностью заменяется волей заклинателя.

Гермиона отталкивается от стола и подходит ближе.

– В твоем случае все иначе. Есть команда, которую нужно выполнить. Есть надстройка, внедренная в подсознание, которая на время заглушает все остальные эмоции. Но твоя личность никуда не девается, – говорит она полушепотом. – Пока Зимний солдат выполняет приказ, Баки внутри отчаянно пытается вырваться. И страдает вместе с каждой своей жертвой.

Он выслушивает ее без единого возражения – хотя хочется заткнуть этот рот немедленно. Глаза Баки прикрыты, зубы стиснуты, дыхание рваное и тяжелое, а тело напряжено так, что можно заряжать батарейки.

Гермиона не просто так бередит его раны – ей важно донести до Барнса, что она понимает его чувства. И то, каково ему сейчас.

Она все еще не представляет, как магловским ученым удалось проделать все это с ним. Каким образом они внедрили программу в его голову, как умудрились стереть память столько раз подряд и не спалить при этом нейроны его мозга. Гермиона всю ночь думала об этом, но так и не нашла ответа. Зато поняла, что выбранная стратегия – постепенное удаление спускового кода – единственно верный способ избавить Баки от Зимнего солдата. Вот только остальных демонов, поедающих его душу, никто, кроме самого Баки, не прогонит.

– Ты не лишился рассудка лишь потому, что после каждого задания твою память блокировали. Сейчас она вернулась, – Гермиона касается его плеча, вынуждая открыть глаза. – Не позволяй чувству вины все разрушить. Борись, Баки. Пожалуйста.

«А я буду бороться вместе с тобой», – мысленно добавляет она.

Барнс смотрит на нее слишком пристально, настолько, что ей становится некомфортно. Гермиона подавляет желание отойти на несколько шагов, а лучше – в другую комнату. Придав себе максимально беззаботный вид, она возвращается к сортировке зелий. Расставляет флаконы по степени их полезности, делает пометки в блокноте, и только спустя несколько минут чувствует, что руки, наконец, перестают дрожать.

Гермиону крайне беспокоит реакция, которую у нее вызывает Баки, но об этом она подумает позже. А может быть, никогда.