Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 10 из 11

Потом его подобрала сумасшедшая полупустая маршрутка, что гнала на полной скорости – к месту катастрофы. Трупы, раненые: ничего этого не увидел. Только воздух пах жженой пластмассой. Было оцепление: стояли, смущенные тем, что выставили их напоказ, солдатики. Дежурили машины скорой помощи и каких-то спецслужб, фургоны телекомпаний. Интервью брали тут же, перед входом в метро, – а несколько телекамер, расставленных вокруг, ловили прохожих, их лица.

– Скажите, пожалуйста, а метро закрыто? – опасливо спросила какая-то дамочка.

– Почему закрыто? Открыто… – безразлично ответил какой-то милицейский чин.

Когда он оказался там, в метро, то почувствовал себя в первую минуту как будто бы на вокзале – но в незнакомом городе, в котором теряешься, сделав шаг в сторону. Мало совсем людей. Заноет сердце – подумает о нем, вспомнит – и почувствует почему-то эту ноющую тупую боль… Гулко. Слышен, кажется, каждый звук. Купил билет. Прошел через турникет. Спокойствие милицейских патрулей – стояли в стихшем вестибюле, напоминая скульптурные группы: только овчарки не могли усидеть на месте и вертелись, как будто рассматривая себя перед зеркалом. Но было не по себе. Ощущение, что это место преступления – оно точно бы преследовало, подгоняло, подталкивая в спину, по которой нервно пробегала дрожь.

Эскалатор плавно опустил на глубину. Вынырнул подвывающий сиреной состав из черной загробной трубы туннеля. Голубые вагончики, похожие на батискафы… Мгновенное погружение в эту воющую черноту… Полупустой вагон, напряженные глухие лица – кажется, смотрит каждое из непроницаемой оболочки. Люди – живые скафандры. Изоляция – это как отсутствие воздуха. Время замерло, а воздух молчит, как будто, сжатый, нагнетают в пустой баллон. Потому что под землей… Да, казалось, на всех не хватает воздуха. От станции к станции это, наверное, усиливалось. Ощущение, что станет нечем дышать. И это напряжение – потому что почти у всех в руках мобильные. Может быть, кто-то нажмет на кнопку – и взрыв… Одна молодая женщина – вроде бы нерусская внешность, плотная одежда – ее обыскивают враждебно взгляды, следят. Он молится, вспоминая покаянную молитву. Когда похоронил отца, выучил, одну-единственную, наизусть. Да, ходил в церковь. Так было легче. Вот и сейчас, чувствуя облегчение, повторяет молитву – а дышит ртом, глотая слова вместо воздуха. Несколько минут пронеслось. Снова станция. Передышка, отступает страх. Всего несколько минут… Колотится сердце… И вот он вырвался… Все кончилось… Оглянулся – двери закрываются. И все там, внутри, где задраены оказались люди, похожее на аквариум, чудилось, наполняется тут же желтоватой мутной водой.

До клиники он дошел уже с большим трудом, хотя идти было всего ничего. Пахло жженой пластмассой. Успокаивало только, что близко… Электронное табло в вестибюле высвечивало время – то, назначенное, которое точно бы и управляло чем-то в его жизни до этого момента, так долго. Но вот всего одна цифра перескочила на его глазах вперед, отпустив на свободу… Мелькнуло даже ощущение радости… Успел… Часы, минуты – и вот он, финиш… Кажется, первый… Первый – вот и вокруг никого… Он один… Опять… Звонок жене. Да, он доехал, все нормально. И в городе вроде бы все спокойно, да. Нет, не расстроен… Нет, все в порядке… Да. Да. Нет. Да. Позвонит.

В отделении диагностики на удобных мягких пуфах вдоль стен – как малыши на утреннике – своей очереди ожидали пациенты платной поликлиники, бывшей когда-то ведомственной, поэтому по ее коридорам еще бродили, точно бы заблудившись, какие-то опрятные бедные старики.

Все в стерильных бахилах, разноцветных шуршащих пакетиках поверх обуви – за несколько медных рублей в маленьких капсулах, спрессованные, их выплевывал на самом входе автомат, похожий на игральный, как утешительный приз.

В холле большой плазменный экран, лекарство от скуки – для того чтобы, дожидаясь приема, здесь не замечали времени… Смотреть вместе со всеми телевизор должен был каждый, всегда. И – в молчании, чужие – все смотрели сосредоточенно на застывшую пеструю картину: в тот момент передавали выпуски новостей.

И только то, что отстраняло – тогда уж связывало.





Смотрели с удивлением, как из иных миров на безумный, больной.

Целой группой, так что было тесно, – но безразличные друг другу…

Смотрели, потому что это смотрит – должна – вся страна.

Менялись новости – но повторялись одни и те же кадры. Такой эффект… Стоп-кадр – и то же самое ускоренно перематывается на твоих глазах назад. Он уже видел это у себя дома несколько часов назад… Когда хотелось не видеть и не слышать вообще, никогда… Того, что покажут.

Почти поминутно в холле звучали чьи-то фамилии, кто-то вдруг вставал. Постепенно, незаметно люди пропадали, исчезая в одинаковых глухих медицинских кабинетах: казалось, не возвращаясь.

Наконец его вызвали… Он разделся до пояса перед медсестрой – такой же, как и его дочь, девчонкой – и было неловко, стыдно. Но сразу же подчинился – а та, уловив это женским чутьем, с капризным видом почти приказывала, нарочно заставляя выглядеть жалким. Это доставляло ей какое-то удовольствие, хотя изображала с брезгливой гримасой, что раздражает. Свою работу делала грубо, резко – прикасалась, всякий раз будто втыкая в кожу что-то тупое, холодное. И только когда установила на его теле все датчики, так что он оказался облеплен электродами, провода от которых тянулись к прибору, похожему на взрывное устройство, – вдруг не удержалась, глупо, по-детски хихикнула. Глупо… Смешно… Он сам вдруг выдавил из себя улыбку, подумав, наверное, о том же, – и девчонка, сконфуженная, уже очень осторожно стала закреплять у него на теле еще один прибор, измеряющий в автоматическом режиме давление, от которого тоже тянулись провода к какому-то электронному устройству с пульсирующим красным индикатором. Проверила – работало.

Вести обычный образ жизни – совершать прогулки, лежать, ходить, работать, спать и тому подобное – отмечая в специальном дневнике время и обстоятельства возникновения неприятных симптомов. Это его роль. Новая. Главная. И он вышел из этого кабинета другим человеком, получив инструкцию, памятку – а главное, задание. Прожить двадцать четыре часа своей обычной жизни, но как бы заново, потому что теперь это стало целью. Да, да – целью, с которой ведут за ним наблюдение даже бездушные приборчики, их он будет носить на себе, не имея права отсоединить хотя бы во сне. Должен следить за ними, чтобы не отсоединились, а они, только каждую секунду, – за его сердцем. Неприятно сдавливая под одеждой, спрятанные, они уже работали. Ему казалось, он чувствует, как что-то вживилось и пульсирует уже в нем самом. Ощущения: он должен фиксировать свои ощущения, все их надо записывать… То есть пока что запоминать он их должен, чтобы потом, точно по времени, записать. Ну вот. Вот оно, его задание. Подопытный кролик, с которым проводят какой-то эксперимент. Но если уж кем-то чувствовал себя, то полным идиотом, жалким уродом. Почему именно сегодня? Для чего он это делает вообще? Какие замеры, что они там покажут… Какая обычная жизнь… Какой обычный день… Издевательство… Уроды, идиоты… Обязаны были отменить, перенести – но как же, им-то наплевать! Ну почему он не остался дома… Если бы он знал, понимал, что это будет… Ну и урод… Он выругался сквозь зубы, но тут же замер. Сигнал – включился прибор. Стала плавно подкачиваться манжета автоматического тонометра, сдавливая и сдавливая руку. В этот момент – по инструкции – нужно остановиться и не двигаться. И вот, как по команде, резко остановился, не двигался, прислушивался к себе, ждал. Мимо проходили люди, кто-то даже оглядывался, ничего не понимая, – а он один остановился вдруг и стоял прямо на середине тротуара. Так это случилось… То есть началось… Это задание…

И вот он подчинился, начал его выполнять. И никто, никто, кроме него, теперь об этом не знал. Что-то похожее на несколько ритмических выдохов – и вот он почувствовал медленное облегчение в руке. Как будто это что-то живое – схватило, отпустило. Вспомнил… Надо позвонить жене, он обещал. Надо. Другое его задание… И вот уже слышит ее голос, так близко… Да, все нормально. Да, он уже в дороге и все спокойно, едет домой. Да. Да. Нет. Да. Она волнуется за сына. До сих пор не позвонил сын. Она переживает – может быть, с ним что-то случилось, там…