БЕЗ МЕНЯ

Виктор был настолько представителен и упёрт, что убедил в правильности своей позиции даже Бога Шарфиков, который изначально по эстетическим соображениям относил себя к фракции Кирилленко. Вообще, Бог Шарфиков не понимал сути конфликта.

По его философии, всё было просто. Если хочешь что-либо сделать, то делай. А не делаешь – значит, не можешь или не хочешь по-настоящему. Так что Кирилленко были в ярости, когда лишились такого ценного союзника, как Бог Шарфиков. Оно и понятно: он был единственным с их стороны, который предпринял бы хоть какие-то попытки для достижения цели. Пока что лагерь Кирилленко терпел крах, потому как твёрдо не желал вообще ничего делать, кроме того, что упрекал остальных жильцов в их безразличии к происходящему.

Конфликт стоял на месте из-за того, что второй фракции было всё равно. Никто не желал ничего делать: одни – потому что считали работу непосильно трудной, а другие наплевали на газель и преспокойно жили в своё удовольствие. Я обожаю так относиться к миру. Лучшее – враг хорошего. Вы так не считаете?

А Бог Шарфиков продолжал недоумевать. Как же так – какая-то маршрутка смогла поссорить между собой дом номер двадцать пять по улице Василия Перова. Когда, уже в мае, он гулял во дворе до позднего вечера, в голову к Богу Шарфиков пришла мысль. Она бы прошла из головы дальше по пищеводу в желудок и там бы забылась, но, так как был он на улице, а соответственно в шарфе, мысль осталась в голове. Сев на лавочку, где обычно расслабляется Валентина, Бог Тысячи Шарфиков взглянул на окна Арсения и тихо прошептал:

–Почему, если люди хотят увидеть причину для зла, они её видят, а вот найти повод для настоящей радости не может вообще никто?

Прошёл еще год. Дмитрию было уже два года, и Арсений постепенно начинал опасаться того, что его брат может стать кем-то вроде Валентины. Он любил одиночество гораздо больше, чем чьё-либо общество. Маленький Дима подолгу лежал в своей кроватке и рассматривал потолок. Анна Александровна собралась отвести сына к психологу, но, немного подумав, решила, что Арсений и его отец справятся гораздо лучше. Станислав Матвеевич так не считал, но спорить с супругой не решился. Когда Арсений, игнорируя вопрошающие взгляды друзей, сел в машину на заднее сидение вместе с братом, ему почему-то стало грустно.

Вместо того чтоб развлекаться с друзьями во дворе, он сейчас едет проверять брата на адекватность из-за того, что его послала туда мать, которая уже больше года не выходит из дома, а отец даже ни слова ей не говорит про то, что это как минимум ненормально. Когда машина проехала мимо лавок, за ней последовал порыв ветра, сдувший с колен Якова коричневый плед. Давид оторвался от разговора с Артёмом, Пашей и Вадимом и поднял кусок ткани. Затем, отряхнув его, подал Якову. Старик поблагодарил мальчика.

Как только Давид отошел от парней, разговор прекратился. Но отнюдь не потому, что кто-то хотел подождать друга и продолжить беседу уже с ним, а потому, что в отсутствие Давида было не о чем, а если быть точным, не с кем разговаривать. Вадим никогда не поднимал тех тем, которые могли бы реально заинтересовать его друзей. А Артём и Павел за этот учебный год вообще перестали общаться.

Опасения Артёма, что Паша переходит в тот же класс, куда и он, из-за одной конкретной девочки, оправдались. Им понравилась одна и та же дама – Елена Васнецова. Вроде бы ничем не примечательная, но приятная девчушка. Даже не отличница. Артём понимал, что Павел видит его чувства и понимает, что Артём видит его собственную влюблённость. Вслух в этом ни тот ни другой не признались друг другу ни разу, но оба чувствовали напряжение. Где-то в январе Артём вошел в класс и увидел весело смеющихся Пашу и Лену. От этого мальчик выпал из нашего измерения на целый день, а потом и вовсе заболел.

Аркадий Сергеевич не понимал, что происходит с его сыном, а сам мальчик окончательно замкнулся в себе. Теперь он каждый вечер тихонько плакал, прижимая к себе большого медведя, медведя поменьше и кролика перед тем, как заснуть. Артём представлял, что обнимает Леночку, а когда, проснувшись поутру, обнаруживал, что его возлюбленная расчленена на три части и валяется в разных концах кровати, приходил в неописуемую ярость. Артём чувствовал, что ненавидит Павла больше, чем кого-либо на свете. Но хуже всего было то, что в его сердце постепенно возникла ненависть и к Елене.

Когда мальчик видел эту парочку, ему хотелось тут же высказать им в лицо, что они смотрятся вместе убого, что Павел вообще её не достоин, что Лена полная дура, раз выбрала этого урода, что они вообще друг другу не подходят, что Артём гораздо красивее этого недоросля, что больше, чем он, никто не будет так любить Елену, что у него богатый отец и он может дарить ей дорогие подарки и что Паша жирный. Жирным Павел не был. Даже, скорее, наоборот. Но из-за низкого роста это не было заметно. Плюс ко всему Артём всегда пытался находить в сопернике плохие черты.

Однажды вечером, в апреле, Артём подошёл к зеркалу в своей комнате и принялся разглядывать своё лицо. От отца ему достались правильные черты лица, такие, как нос и приятная форма глаз. От матери, которую мальчик никогда не видел, у него были густые русые волосы и глубокие глаза. Артём подумал, что он, в принципе, очень красивый. Проходящий мимо комнаты сына Аркадий Сергеевич согласился с этим высказыванием. Вот тут Артёму стало по-настоящему страшно. Он понял, что начал разговаривать сам с собой. От осознания этой мысли мальчик начал хуже учиться – всё время он думал о том, чтобы не думать о Паше и Лене. Артём содрогался от ужаса, когда думал, что в тишине урока прозвучат его нечаянно сказанные мысли о том, насколько он ненавидит эту парочку. Мальчик знал, что несколько одноклассниц в него влюблены, а две шестиклассницы считают его милашкой, но, чёрт подери, плевать он хотел на других девушек!

Паша видел, что Артём потихоньку начинает его ненавидеть, но делать с этим ничего не хотел, да и не мог. Тем не менее, разговоры в их компании стали более затруднены. Вот и сейчас, стоило Давиду отойти, как и Артём, и Павел, и Вадим замолчали. Между Яковом и Давидом возникла дружба родственного характера. Мальчик относился к старику как к дедушке. Последнему это более чем нравилось. Родные дети бросили Якова вскоре после того, как он узнал, что болен раком. Кораблики, которые старик делал для людей, стали для него большим, нежели просто хобби. Это была его жизнь.

Бог Шарфиков и Виктор любили порой порассуждать о жизни. Не о своей, а в принципе о жизни как о явлении. Бог Шарфиков представлял её себе как цельное драматургическое произведение, которое нужно начать интригующе, отыграть красиво и закончить эффектно. Виктор же считал, что жизнь – это просто отрезок времени, как урок в школе, просто чуть длиннее. И проживать её красиво Виктор не собирался. Он не проживал жизнь. Он воспринимал её как должное и влачил своё бессмысленное чердачное существование максимально так, будто бы говоря в лицо жизни: «Отстань». В миллионный раз читая книгу без обложки, Виктор был счастлив оттого, что не считал нужным думать о смысле бытия и мирских проблемах. Покушать – есть. Попить – есть. Где поспать – есть. Почитать – есть. Ну и всё. А остальное – уже второстепенно.

А вот жизнь Александра Власова приобрела доселе неизвестный ему характер. Владелец бара получал столько денег, сколько в жизни не получал. Полицейские ходили в его паб. Алкаши ходили в его паб. Усталые офисные работники ходили в его паб. Да что там, пару раз даже чиновники заглядывали. При всём при этом количество людей в трактире было примерно одинаковым на протяжении всего рабочего дня. Мало, но при этом ещё и стабильно мало людей. Ровно столько, сколько он мог обслужить в один момент. Власов дивился такому стечению обстоятельств, но не хотел ничего менять. Однако, как известно, ничто не вечно.

Семья Кирилленко выдвинула Александру ультиматум: либо он делает вход в пивную не со стороны двора, а со стороны улицы по причине того, что «во дворе постоянно шляются эти алкоголики», либо на его бар обрушатся все капости, на которые Кирилленко способны. Власов, ничтоже сумняшеся, отказался переносить вход. И капости обрушились. На следующий день после неудавшихся переговоров Александр, как обычно, ждал клиентов, но почему-то их было ещё меньше, чем обычно, а если быть точным, их вообще не было. Пытаясь понять, в чём дело, Власов вышел на улицу и обнаружил, что на двери висит плакат с жирно выведенной надписью «МЫ ЗАКРЫТЫ». В ярости Александр пошёл к Кирилленко, но те отпирались и утверждали, что они здесь ни при чём. А потом начались такие капости, что это показалось детским лепетом и невинной шалостью.