БЕЗ МЕНЯ

Посвящается тем, против кого настроен весь мир. Посвящается тем, кому всё надоело. Посвящается тем, кто разочарован во всём. Посвящается тем, кого никто не понимает. И, отдельно, посвящается А.Б.

«Ненавижу взрослую жизнь – глотаешь слёзы и тратишь деньги»

Вадим Пестренков

Во дворе дома двадцать пять по улице Василия Перова никогда не было чисто. Это придавало ему определенный шарм, граничивший с иллюзией нищеты. Гулявшие там дети никогда не гнушались ударить ногой павшую листву осенью, формистую ледышку зимой, кирпич, который лежал в этом дворе уже, кажется, не один век, весной, а летом, пытаясь пнуть тополиный пух, падали, спотыкаясь, и весело хохотали – в общем, дети вечно игрались с мусором во дворе.

Когда на этот потрескавшийся асфальт впервые ступил Бог Шарфиков, он увидел вполне обычную картину: на скамейке под раскидистым клёном сидела Валентина. Она смутилась, увидев новое лицо, но никак это не выказала и продолжила сидеть, с задумчивым видом взирая на окна. Бог Шарфиков с испугом взглянул на неё, но, собрав волю в кулак, напустил на себя важный вид и принялся прохаживаться по усыпанному прошлогодними листьями двору. В тот день на нём был широкий фиолетовый шарф, лихо закинутый на плечо и скрывающий тем самым птичье дерьмо, пролетевшее на миллиметр от волос этого необычного человека, который никому не сообщал своё настоящее имя и с упорством прогуливался по двору дома двадцать пять по улице Василия Перова, изредка садясь на соседнюю от Валентины скамейку, дабы передохнуть следующие десять лет. По правде говоря, никто не знал ничего об этом мужчине. Игравшие во дворе дети не обратили на него внимания ни в первый, ни во второй раз.

Позже Арсений заметил, что у него каждый день меняются шарфы. С лёгкой руки мальчика, дворовые дети стали называть этого человека Богом Тысячи Шарфиков. Сокращенно – просто Богом Шарфиков. Вскоре уже весь двор называл его так. Однако шарфов было строго ограниченное количество. Много, но не бесконечно много. Один из них – длинный в чёрно-белую полоску – Бог Шарфиков носил чаще других. Дети пытались с ним заговорить, но он лишь бросал на них презрительные взгляды и шел дальше описывать круги по двору.

Паше было всё равно, кто такой Бог Шарфиков, зачем он неторопливо выписывает круги по двору дома двадцать пять по улице Василия Перова и почему не садится на скамейку к Валентине. Валентина нигде не работала и каждый день сидела под клёном, иногда читая книгу, иногда просто наблюдая за миром. Порой Валентина засыпала на скамейке, но вскоре в ужасе вздрагивала и открывала глаза. Валентина вообще часто вздрагивала. Когда Арсений вышел из дома с криком, что у него родился брат, эта девушка едва не встала со скамьи от ужаса. Жила она в соседнем доме, но отдыхала именно во дворе этого. Хотя отдыхала ли?

Павел отметил, что скоро, вероятно, к ним присоединится еще один товарищ. К ним – это к компании дворовых ребятишек: самому Павлу, Арсению, Вадиму, Давиду и Артёму. Арсений так радовался рождению брата, что решился подойти к Богу Шарфиков и сообщить ему об этом. Тот был весьма обескуражен этим известием. Настолько, что даже не смерил мальчика презрительным взглядом, а улыбнулся. Младенца было решено назвать Дмитрием. Возможно, это было лучшее имя для того мальчика.

Арсений решил сообщить об этом двору столь же громогласно. Валентина снова вздрогнула, Паша многозначительно кивнул, Бог Шарфиков – и тот обрадовался. Во двор иногда выходил Яков – пожилой мужчина, всякий раз выносивший с собой столик, стул и множество небольших деревянных досок, из которых он мастерил кораблики и с радостью раздавал детям. Да и не только детям – вообще всем. Когда очередной кораблик уходил из его рук в чужие, его обтянутое тонкой кожей лицо озаряла улыбка. Он был невероятно худ и бледен. Арсений никогда не понимал, почему в разговорах о нем взрослые нередко упоминали о неком раке. Мальчик порой спрашивал Якова, где его дети. Старик с грустью отвечал, что они его бросили, узнав, что он болен.

В тот день Яков казался самому себе счастливым, оттого что у других хорошо на душе. Был ли он на самом деле счастлив – неизвестно. Но казался – это уж точно. Дети очень много играли в тот день, дабы почтить новорожденного. Устав, они всей гурьбой уселись на скамейки, коих было три во дворе дома двадцать пять по улице Василия Перова. На двух разместились они, а на третьей Валентина. Бог Шарфиков описал еще четыре с половиной круга по двору и пришел к выводу, что устал. Поместиться рядом с детьми он посчитал унизительным делом, равно как и опуститься на грязный асфальт. В итоге мужчина сел под клён к Валентине. Яков оторвался от работы и подозвал Арсения. Когда мальчик подошёл к старику, тот сказал, чтобы Арсений передал маленькому Диме небольшой фрегат, по мнению Якова, лучший из сделанных им кораблей. Арсений поблагодарил его и согласился, что фрегат и впрямь хорош. Его поддержали остальные ребята, и даже Бог Шарфиков что-то пролепетал. Одна Валентина никак не отреагировала. Она собирала всю свою волю в кулак, чтоб не отодвинуться от Бога Шарфиков.

Почему эта девушка не любила людей, доподлинно неизвестно. Да и не любила ли – вопрос относительный. По правде говоря, Валентина всю свою жизнь мечтала о том, чтоб нормально с кем-либо поговорить, но всякий раз терпела неудачу. Бывает, что людям не дано общаться с другими. Валентину это весьма угнетало.

Чего нельзя сказать о Викторе. Виктор прозябал на чердаке дома двадцать пять по улице Василия Перова. Никто не помогал этому полубездомному нищему, и он все свои дни проводил в одиночестве и одиночеством этим упивался. В его руках можно всегда было заметить ветхий томик дешёвого издания какой-то книги без обложки. Казалось, Виктор перечитывал её уже множество миллиардов раз.

Когда кто-то из детей спрашивал Виктора, не надоело ли ему, он с улыбкой отвечал, что каждый раз находит в этой книге для себя что-то новое. Одевался мужчина с тем самым, свойственным интеллигентам его класса обаянием – в потрепанный пиджак, который был Виктору безнадёжно мал, протертые джинсы и черную рубашку в полоску. В особенно холодные дни Виктор обвивал свою шею синим шарфом. Когда Бог Шарфиков впервые лицезрел его в таком виде посреди марта, то остался доволен.

Более жизнелюбивого и доброго человека во всём дворе нельзя было найти. Виктор был добр ко всем. Узнай он, что именно доброта его сгубит, Виктор никак не изменил бы своего образа жизни. Не потому, что не боялся умереть, а потому, что не считал это необходимым. Этот мужчина мог бы стать влиятельным политиком, известным актером, богатым банкиром, но не стал. Однако Виктору было плевать. Виктор знал, что он мог бы, и не хотел этого доказывать.

Этот сногсшибательный нищий любил порою садиться к Валентине и пытаться завести с ней разговор. Девушка, к сожалению, никак не реагировала на него. Даже не вздрагивала. Виктор от этого никак не расстраивался, а только продолжал вести свой странный монолог. Изредка он беседовал с Богом Шарфиков. Возможно, это был единственный человек, с которым Бог Шарфиков вообще говорил.

Через пару дней, когда маму Арсения забрали из роддома, весь двор, казалось, преобразился: Валентина впервые за много дней накрасила губы и завила ресницы, Бог Шарфиков надел свой парадный аскот, а с асфальта исчез мусор.

Когда к дому двадцать пять по улице Василия Перова подъехала машина, в которой везли Анну Александровну с новорожденным Дмитрием, дети ликующе зааплодировали, а стоило румяной женщине выйти из шевроле, как Яков тут же преподнёс ей каравеллу, украшенную цветами, заботливо сорванными Давидом.

Смущенная Анна Александровна продемонстрировала двору маленького ребенка, который наивно улыбался и хлопал глазами. Пока Вадим, Паша, Артём и Давид смотрели на брата Арсения, неподалёку беседовали Бог Шарфиков и Виктор:

–Как прекрасно, что этот двор наполнит детский смех невинного создания, ещё не искушенного жизнью! –радовался Виктор, поправляя свои очки с темно-зелеными стёклами.